«УЦ» пообщалась с переселенкой из Луганской области Ириной. Она сейчас живет в селе Успенка Онуфриевского района с мужем и дочкой, но очень хочет назад, домой.
— Самый спокойный ребенок в мире. Вы только, пожалуйста, фотографируйте так, чтобы меня нельзя было узнать, — просит Ирина, взяв на руки маленькую Полину. — Я и не боюсь особо, но лучше не надо. И фамилию свою, можно, не буду называть? Разные люди у нас там остались…
Там…
— Я родилась и двадцать пять лет прожила в Антраците Луганской области, — рассказывает Ира. — Работала в супермаркете АТБ: в 2009 году начинала продавцом, потом — бухгалтером, заместителем управляющего.
Два года назад купили квартиру, начали делать ремонт. Решили ребеночка завести.
Восьмого августа прошлого года был мой последний рабочий день. За городом уже конкретно бомбили. Когда выходили на перекур из магазина — зарево было очень хорошо видно. А в ночь с восьмого на девятое практически не спали, такая канонада была. Утром, в полвосьмого где-то, был авианалет на поселок, в котором мои родители живут. Железную дорогу разбомбили.
До четырнадцатого августа мы в подвале у мамы прятались, на улицу боялись выходить. Я уже с пузом ходила…
Получается, что четырнадцатого августа мы выехали из Луганской области, шестнадцатого добрались сюда.
— Как выбирались?
— Знакомая вывозила людей из маминого поселка в Харьков, а оттуда сюда уже доехали. Дороги — очень страшные. То, что по телевизору показывают, — это лишь часть. На самом деле все еще хуже. Меня впереди посадили, чтобы не укачивало, все видно было. Мосты разрушенные, снаряды по обе стороны дороги, обломки какие-то.
— Вас без проблем выпустили?
— Можно сказать, что да. Пугали, что украинская армия будет с автобусов мужчин снимать. Но такого, конечно, не было, паспорта просто на блок-постах проверяли.
— Родители там остались?
— Сначала оставались там, но папа сильно заболел с тех пор, как мы уехали. У него ноги отказали, врачи говорят, что на нервной почве может быть такое. Сейчас он в Харькове, в больнице, а мама с ним рядышком.
— Как все началось в Антраците?
— Появилось — не совсем понятно откуда — ополчение.
— Разве они не местные?
— Ну как вам объяснить… Вроде бы местные сначала были, а потом оказалось, что и русских много среди них. Сами ходили по городу и хвастались: я, мол, такой весь крутой, из России. А тех, кто спрашивал, зачем они сюда приехали, в комендатуру свою забирали. В последнее время у нас в магазине выручки уже практически не было, остались только самые дорогие продукты и элитный алкоголь. Так эти ополченцы к нам ходили регулярно с купюрами по сто, двести гривен. Где они их брали, если в городе уже почти ни у кого денег не осталось?
— Их, получается, так и не выбили из Антрацита?
— Не выбили. Мы надеялись, что все-таки украинская армия их выбьет. Ведь Красный Луч, а это километров пятнадцать от Антрацита, мощно бомбили и обстреливали. Мы верили, что вот-вот — и к «нашим» доберутся, отвоюют город. Но…
Мы, когда уезжали, проснулись в три часа ночи. Автобус в пять утра выезжал. Собрались, вещи взяли, выходим на улицу — и вдруг обстрел. Прямо слышно, как снаряды над головой воют. И видно, как на окраине поселка снаряды разрываются. Мы на землю попадали, дочка сестры моей плачет и спрашивает маму: «А там, куда мы едем, есть погреб?» А когда приехали в Успенку, она первым делом погреб проинспектировала. Большой, говорит, все поместимся…
Во время этого обстрела, кстати, осколком женщину убило. От маминого дома воронки всего лишь метрах в трехстах были.
— Если в поселке были террористы, то стреляла, выходит, украинская армия?
— Многие утверждают, что Украина стреляла. С другой стороны, украинская армия на тот момент черт-те где была…Что касается авианалетов — то, по-моему, это сто процентов украинская авиация.
— В Антраците сейчас террористы остались?
— Ополченцы, казаки всякие… Грызутся между собой, разборки устраивают. Милицию свою создали. Работы ж нет там, вот мужики и идут в эту так называемую милицию служить. А записывают примерно так: пришел — вот тебе автомат, служи. Картошка там около десяти гривен за килограмм стоит, представьте себе. Да и вообще цены бешеные, прилавки полупустые. Вот и выживают, кто как может.
— Квартиры не отбирают?
— Как не отбирают? В Успенке вместе с нами еще моя родная сестра с мужем и дочкой жили. Девочка в школу ходила, во второй класс. Отличница. Но они уехали обратно, чтобы попробовать продать свою квартиру. У них по соседству как раз ополченец живет. Может, поэтому ее жилье пока и не тронули. Сосед, между прочим, даже ремонт успевает делать. Есть, значит, за что.
А теперь оттуда не могут выехать, их не выпускают просто. Пропуска вроде выдаются, но получить их — очень проблематично. Хорошо хоть, связь какая-никакая есть, прерывается, но можно все-таки созвониться. На днях там опять за городом что-то взрывалось. И не такое, как «Град», а одиночные выстрелы. Никто так и не понял, что это было, кто по ком стрелял.
Автомобили отжимают, те, что подороже, конечно. Разрисовывают их в цвет хаки и по городу катаются. Автоматы из окон торчат, и сами ополченцы ездят веселые такие. Хорошо у них там все, наверное…
Да что там квартиры и машины — люди пропадают! У моего сотрудника брат-близнец был — пропал. Уже несколько месяцев его найти нигде не могут, ни живого, ни мертвого. Последний раз видели, как он в машину с ополчением садился. После этого — никто нигде не видел.
— Как население воспринимает украинскую армию?
— Когда там голосование за ЛНР проводили, моя управляющая агитировала всех голосовать «за». Очень много людей за Россию было. Что они при этом в Украине делают, я не понимаю. Да и сейчас даже, когда уже ясно видно, как Россия к нам относится, убивает и стреляет из чего только можно, люди все рано за Россию, поддерживают ее. Украина — это плохо, а вот Россия и Путин — хорошо.
— Много выехали?
— Да. Молодежи практически не осталось. Пенсионеры там сейчас и люди лет по тридцать и больше. Деток при этом, правда, много почему-то. Школа работает. Моя племянница там пошла во второй класс, причем, как ни странно, украинский. Правда, его планируют вскоре убрать, вернее, заменить российским.
…и здесь
— Мы живем сейчас у моего двоюродного дедушки и его жены. Я перед этим была здесь лет в тринадцать. Когда войны еще не было, планировали приехать сюда в гости — больно уж места красивые. Вот и напланировали…
Мы надеемся вернуться. Двадцать пять лет прожито, мы домой хотим. Очень сильно хотим. А сестра, наоборот, планирует продать квартиру и осесть здесь, в Успенке.
Муж, к счастью, нашел работу, АТБ предоставило. Мы долго звонили им, наконец-то они пошли нам навстречу, и муж сейчас охранником в АТБ в Кременчуге работает. В самой Успенке работу очень сложно найти. Они с мужем моей сестры во время посевной немного поработали, теперь вот в Кременчуге.
— А декретные вы здесь уже получаете?
— Я только документы оформила, еще не получала денег ни разу.
— Когда ребеночек родился?
— Шестнадцатого ноября. Доченька, Полина, три двести пятьдесят и рост пятьдесят шесть. Огромное спасибо врачам роддома! Они просто носились со мной. Все бесплатно, обогреватель в палату принесли. Да в принципе и не только медиков хочется поблагодарить. Сельсовет нам очень помогает, дрова дали. Мы дровами подтапливаем немного, хоть дом и газифицированный. Все равно прохладно, а ребеночек совсем маленький пока.
— В Онуфриевском районе люди нормально вас приняли?
— Ну как… Хорошо встретили…
— Честно?
— Ну, если честно, то поговаривали некоторые: сепаратисты приехали, Россию к себе привели, а сами сбежали. Но потом поняли, что мы — точно такие же люди, как и они. Абсолютно такие же и так же хотим жить мирно и спокойно. Помогают нам, вещи детские приносили. У нас вещей теперь — такая куча!
Да и в Кременчуге, когда я спрашивала о работе, первый вопрос мне был не об опыте, а «Вы откуда?» — «Из Луганской области». — «А за кого вы были изначально, за Украину или Россию?» В налоговой тоже интересовались. На рынке сестру отказались реализатором взять: Донбасс не берем.
Что дальше?
— Вам просто домой хочется или чтобы это была все же украинская территория?
— Мне хочется, чтобы все было, как раньше. Легко сказать: представьте себе, как потерять все. Но человек, который это не пережил, никогда не представит. Стремишься к чему-то, деньги зарабатываешь, ремонт тот же затеваешь, а потом — бах…
— Что сделаете первым делом, если удастся вернуться?
— У меня кошка в квартире осталась, я изо всех сил обниму ее. Соседи бедняжку подкармливают, сестра сейчас тоже ходит. Мне жалко кошку, а мама говорит: хорошо, что оставила. Подойдет кто-то к двери — а она мяукает сразу. Вот люди и думают, что кто-то дома есть. А сестра, кстати, чтобы ополчение всякое не пришло и не вселилось, время от времени белье на нашем балконе вывешивает. Постирались, мол, сушим.
Ох, если бы вы знали, как хочется вернуться… И как болит сердце, ведь там наша племянница маленькая…
Андрей Лысенко, фото Елены Карпенко, «УЦ».
