Читая воспоминания о елисаветградских художниках начала прошлого века, я не раз встречала фамилию Константиновский. Пишут о нем обычно как о живописце талантливом и самобытном, но пишут удивительно мало. Несколько лет назад я случайно наткнулась на биографию Константиновского на англоязычном сайте, точнее, это была биография не живописца Иосифа Константиновского, а скульптора Джозефа Константа (Josef Constant), местом рождения был назван город Елисаветград. Информации было слишком мало, и я отложила тему Константиновского до лучших времен.
О своем друге, ровеснике и соученике Зосе Константиновском довольно много написал Амшей Нюренберг в книге «Одесса – Париж – Москва. Воспоминания художника». Далее мы еще будем цитировать Нюренберга. Но вот какая деталь биографии Константиновского, описанная в очерке «Встречи с Ильфом», сразу обращает на себя внимание:
«Встретил Ильфа.
– Давно из Парижа?
– Две недели.
– Константиновского видели?
– Видел, видел.
И Ильф мне рассказал, как он с Зосей Константиновским искали псевдоним для его книги “Воспоминания”.
– Как вам известно, – сказал Ильф, – французы не любят книг с длинными фамилиями авторов. И не покупают их. Думали укоротить Зосину фамилию.
Решили оставить ему половину “Констант”. Но с этим псевдонимом он выступает как скульптор – на выставках. Остановились, наконец, на короткой, мною предложенной, сугубо русской фамилии – Матвеев» (Амшей Нюренберг, «Встречи с Ильфом»).
Константиновский стал писателем и писал под псевдонимом Мишель Матвеев – только на французском языке. Его книги переведены на семь языков, среди которых, к сожалению, нет ни русского, ни украинского. Его роман «Загнанные», действие которого начинается с еврейского погрома в Елисаветграде, был переиздан в 2010 году в Германии и, как объяснил нам писатель и переводчик Олег Юрьев, «имел очень хорошую прессу, но довольно плохие продажи». (Мы связались с Олегом Александровичем после того, как прочли его статью «Равномерная поступь несчастья, или Роман с сигуранцей» – фактически это единственная русскоязычная статья о творчестве Мишеля Матвеева.)
Кажется, всех запутала любовь Константиновского-Матвеева к «переодеваниям» – то есть к смене имен. После революции он был довольно известен в Одессе и Елисаветграде. «Молодой человек поступил даже в какое-то советское культпросветуправление на службу и некоторое время заведовал или, как тогда говорили, заведывал, изящными искусствами (кажется, в детских учреждениях и рабочих клубах). В такие времена юноши с запасом революционного энтузиазма легко и просто становятся не то что инспекторами культпросвета, но вполне полководцами и наркомами, да и просто героями – в смысле покойниками. Вполне возможное дело, что перед Иосифом Константиновским открывалась Большая Советская Биография», – пишет Олег Юрьев.
В 30-е годы Константиновский хоть и продолжал заниматься живописью, живя в Париже, но считался довольно посредственным художником, зато приобрел писательскую славу уже под именем Мишель Матвеев. А в Израиле, в городе Рамат-Ган, где когда-то была его мастерская, открыт мемориальный музей уже скульптора-анималиста Джозефа Константа.
Яффа – Елисаветград – Яффа
На самом деле Иосиф Константиновский родился в 1892 году не в Елисаветграде, а в Яффе, но родители его были одесситами и незадолго до революции 1905 года вернулись на родину. Олег Юрьев предполагает: «Одни утверждают, что отец его был моряком (стало быть, прихватившим в рейс беременную жену и по рождении сына сошедшим на пару лет на берег?). Другие (веб-страница одной тель-авивской галереи, задорно требующая, чтобы Константиновского ни в коем случае не именовали русским художником, но только и непременно израильским!) торжественно объявляют его родителей сознательными “пионерами алии”, особо не объясняя, впрочем, почему пионеры через пару лет вернулись в Одессу. Судя по тому, что отец юного Иосифа принял вполне нерядовое участие в первой русской революции, а сын-подросток ему при этом активно помогал, нельзя полностью исключить политической подоплеки путешествий Константиновского-отца.
(…)
Семейство перебирается в город Елисаветград Херсонской губернии, где начинается пыльная, жаркая, нудная жизнь мелких ремесленников в провинциальном южнорусском городке с преимущественно еврейским населением. Население ходит, конечно, без пейсов, зато в котелках – ХХ век как-никак на дворе».
За «политическую» версию возвращения семьи в Украину говорит и то, что первая книга Мишеля Матвеева «Люди пятого года» (Hommes de 1905, 1929) очень подробно и обстоятельно рассказывает о событиях революции 1905 года «изнутри».
В 1914-м Константиновский поступает в Одесское художественное училище. Как раз в это время в Одессу из Парижа возвращается Амшей Нюренберг и чуть позже создает студию «Свободная мастерская», в которую входили Эдуард Багрицкий, брат Ильи Ильфа Фазини и, конечно, Иосиф Константиновский.
Революцию 1917-го Константиновский принял безоговорочно. Амшей Нюренберг пишет: «На второй день после прихода Советской власти я оставил свою педагогическую работу, собрал группу революционно настроенных художников и отправился с ними в исполком. В бригаду, кроме меня, входили поэт Максимилиан Волошин, художники Олесевич, Фазини (брат Ильи Ильфа), Экстер, Фраерман, Мидлер, Константиновский и скульптор Гельман. Представляя секретарю Одесского исполкома Фельдману бригаду, я говорил ему о нашем революционном энтузиазме и о том, что все мы считаем себя работниками исполкома. Фельдман, пожав каждому руку, сказал, что новая власть рада нашему приходу и ценит наше желание работать для революции. Потом он прошел с нами в большой зал, где какой-то силач-матрос угостил нас чаем и пепельного цвета булочками. Исполком мы оставили в радостном сознании, что мы нужны и что нам доверяют».
Все изменил еврейский погром в Елисаветграде в 1919 году. Еще раз процитируем Амшея Нюренберга:
– Погибло много друзей и знакомых… – начала мать свой скорбный рассказ. – Убиты отец и старший брат твоего друга – художника Зоси Константиновского… Говорят, что они были убиты на глазах Зоси, который чуть с ума не сошел.
(…)
Уснуть долго не мог. Все ворочался с боку на бок. Передо мной возникали страшные картины убийства моих друзей, светлых и добрейших людей… Я отчетливо видел их мертвые, залитые кровью страдальческие и суровые лица.
Старик Константиновский – рабочий-большевик… Он прятал у себя революционеров, в их числе был известный подпольщик Довгалевский. Константиновский для всех нас был символом человека с чистым, отзывчивым сердцем».
Сам Константиновский, точнее уже Мишель Матвеев, напишет в 1933 году в романе «Загнанные»:
«Покойным ровным шагом, гигантское красное знамя впереди, со стороны вокзала приближается конный отряд.
Хоть я и привык уже к таким проездам, но этот производит на меня сильное впечатление. Я останавливаюсь, обескураженный надписью черными буквами по красному знамени: „Да здравствует революция! Смерть жидам!”».
К сожалению, это единственный отрывок из романа, который приводит Олег Юрьев в той же статье «Равномерная поступь несчастья, или Роман с сигуранцей».
После смерти отца и брата Константиновский вместе с женой Идой сразу же уехал в Одессу и в конце ноября навсегда покинул страну на легендарном корабле «Руслан». Примечательно (хотя и совсем неудивительно – «Руслан» называют «Мейфлауэром сионизма», поскольку он вез на историческую родину будущую элиту государства), что вместе с Константиновскими на корабле ехал одесский коллекционер Яков Перемен и вся его знаменитая коллекция произведений художников одесской школы начала века, художник Ицхак Френкель и скульптор Лев Гальперин. Видимо, сдружившись еще во время путешествия, художники почти сразу же открыли в Яффе кооператив «Ха-Томер» и студию по примеру одесской «Свободной мастерской» Нюренберга, где преподавали живопись и скульптуру, читали лекции по современному искусству. И уже в апреле 1920 г. организовали первую выставку в Тель-Авиве.
«Иосиф Константиновский вернулся на свою дважды родину, и у него были действительно все возможности на ней укорениться, – пишет Олег Юрьев. – Вероятно, ему даже открывалась Большая Израильская Биография отца-основателя и классика израильского искусства. Но примерно через год он покидает Землю Израиля (в качестве причины называется резкое ухудшение здоровья) и через Египет, Турцию и Румынию добирается (в 1923 году) до веселого города Парижа, стоящего на мрачной реке Сене».
«Случайно, чтобы подзаработать»
Художник как-то сразу вписался в круг парижской богемы. «Человеком очень левыx взглядов он остался навсегда, – пишет Олег Юрьев. – Что, кстати, позволило ему легко войти в круг парижской художественной богемы 20 х годов, более или менее закрытый для русских “белоэмигрантов”, в большинстве своем настроенных “зверино-антикоммунистически”». В последующие годы он выставлялся в салонах, провел персональные выставки в галереях Zak (1930), Billiet (1936), Challecin (1946, 1948), Musee des Arts Decoratifs (1957), Transposition (1960), Galerie, 90, rue du Bac, 7e (1964). Участвовал в выставках русских художников, в выставке, организованной комитетом “Франция–СССР” XIV округа Парижа (1945), выставке “Русские художники Парижской школы” в Доме французской мысли (1961).
«Известно его интервью воскресному выпуску газеты “Юманите”, – пишет Олег Юрьев. – Интересовавшейся в первую очередь его монпарнасским ателье, знаменитым красотой расположения и видом из окон, его скульптурами, ну и вообще – жизнью. Как писатель он к этому времени был уже малоактуален (интервью было опубликовано в 1964 году – Авт.), но все же его спросили, как он начал писать.
“Довольно случайно и чтобы слегка подработать. Году в 1928-м я общался со многими писателями. В одном заведении на рю Месье-ле-Принс я познакомился с писателем Пьером Моранжем и с издателем марксистской литературы и редактором журнала по психологии Жоржем Полицером. Они попросили меня написать сначала статью, а потом целую книгу о событиях 1905 года в России. С чеком на 550 франков я отправился в Карпентра. Сойдя с поезда, я вошел в гостиницу напротив вокзала. Через три недели я вышел из нее с рукописью “Людей пятого года” в чемодане и сел в первый же поезд на Париж. Поскольку книжка имела успех, ко мне обратился “Галлимар”. Но только когда у меня снова стало плохо с деньгами, я написал “Загнанных”, роман о массовых убийствах евреев, совершенных белыми во время русской революции. Роман был переведен на шесть языков».
В том же издательстве «Галлимар» в 1936 году вышел сборник рассказов «Странная семья», который получил даже престижную литературную премию. Позже вышла книга прозы о колонии русских художников в Париже «Город художников» (1947) и роман о детстве «Далеко, давно» (1959).
По крайней мере, три произведения Мишеля Матвеева («Далеко, давно», «Загнанные» и «Люди пятого года») непосредственно касаются Елисаветграда. Но главный интерес представляет даже не это. В мировой литературе не так много примеров, когда писатель отказывается от родного языка в пользу другого, выученного позже. Для Константиновского французский был не вторым и даже не третьим языком! Скорее всего, четвертым – после иврита, русского и английского. Судя по всему, французский он начал изучать только в художественном училище. Константиновский, по его собственным словам, никогда не пробовал писать на русском или на иврите, и, тем не менее, его первый роман, написанный за три недели, «чтобы немного подзаработать», имел успех (а в 20-е годы во Франции было из чего выбирать!).
Ужасно жаль, что мы не можем оценить по достоинству его произведений. Поэтому придется поверить на слово Олегу Юрьеву, который утверждает, что роман «Загнанные» Мишеля Матвеева стал предтечей французского экзистенционализма.
Олег Юрьев рассказал, что одно «маленькое, но очень хорошее одесское издательство» готовит сегодня еще одно издание «Загнанных» на немецком. Может быть, найдется энтузиаст, который переведет роман на русский или украинский, и мы все сможем его прочесть…
Большая еврейская биография
Еврейская биография все-таки есть, пусть и не такая большая… Да, Константиновский не стал одним из «отцов-основателей», но все-таки он довольно известен в Израиле. В 1964 году мэр города Рамат-Ган предложил художнику помещение под мастерскую. Константиновский, который и до этого часто бывал в Израиле, стал жить на два дома. Умер он в Париже и похоронен на кладбище Банье. Но в Рамат-Гане функционирует его дом-музей. Не могу сказать, насколько хорош Константиновский как скульптор – зверюшки в камне, зверюшки в дереве… Оценить его работы – дело специалистов. Но жизнь и судьба этого человека, безусловно, заслуживают нашего внимания…
Ольга Степанова, «УЦ».
Олю, дякую за статтю!
…. жизнь и судьба этого человека, безусловно, заслуживают нашего внимания…
Интересная статья, спасибо