«Культура Нейгауза передается из рук в руки»

Удивительно яркими, динамически-напряженными и нежно-лирическими образами взволновал слушателей областной филармонии молодой и уже известный пианист Андрей Лунев. Лауреат многих музыкальных конкурсов, виртуозный исполнитель фортепианной музыки порадовал кировоградских любителей классики, исполнив произведения Шуберта, Бетховена и Шопена. Концерт прошел в рамках празднования 125-летия нашего прославленного земляка Генриха Нейгауза.

В первом отделении глубоко и проникновенно прозвучала соната №7 Бетховена, благодаря высокому уровню исполнительского мастерства пианиста публика получила возможность насладиться технически насыщенными экспромтами Шуберта. Те, кто впервые в тот вечер познакомился с этими произведениями композитора, теперь к его непревзойденным шедеврам «Аве Мария» и «Серенада» несомненно и их добавят в копилку своей памяти. В завершение концертной программы прозвучали четыре скерцо Шопена. Ценители и знатоки творчества композитора по многу раз слушают и сравнивают исполнение его произведений разными музыкантами, на различных инструментах. И кировоградская публика осталась искренне благодарна Андрею Луневу за его понимание этой музыки, за возможность эмоционального сопереживания и погружения в яркие, на грани вспышек, интерпретации прозвучавших музыкальных фрагментов.

Благодаря помощи художественного руководителя областной филармонии Натальи Бондаренко журналисты «УЦ» получили возможность пообщаться с молодым маэстро.

— Учиться музыке я начал в возрасте 6 лет, — рассказал Андрей Лунев. — Была такая история. Мы с папой гуляли и зашли во Дворец пионеров, там было пианино. Я случайно попробовал и больше оторваться не смог. Я папу тащил туда каждый день и играл. В итоге меня отдали в музыкальную школу, потому что спасу от меня уже не было.

Педагогом всю жизнь у меня была Наталья Витальевна Гриднева. Сначала я учился в киевской средней специальной музыкальной школе имени Лысенко. Потом продолжил обучение в консерватории у того же педагога. Вот, собственно, и все. Участвовал в разных конкурсах, причем во многих. Но сейчас так устроен мир, что не всегда на конкурсы пробиваются те, кто лучше играет.

— Ваша семья имеет отношение к музыке?

— Нет. Мама у меня акустик, работает в КПИ. Папа тоже заканчивал КПИ, но сейчас производит сигнальные устройства. Так что мама-акустик имеет больше отношения к музыке. А чисто по профилю музыкантов не было, я — первый. Но теперь благодаря мне в нашей семье все слушают исключительно классическую музыку и хорошо в ней разбираются на уровне слушателя.

— Ваш концерт проходит в рамках юбилея Генриха Нейгауза. Вы родились через 100 лет после рождения Нейгауза. Как пианист, вы ощущаете себя его современником или для вас это очень давняя история?

— Не давняя. Потому что я воспитан на записях самого Нейгауза, его сына Станислава, Гилельса, Рихтера, Зака, очень многих пианистов этой школы, и для меня он скорее музыкальный дедушка или прадедушка. Потому что Нейгауз — это очень большая культовая, в чем-то рубежная фигура, и он оказал влияние на всю фортепианную школу XX века. Для меня это очень важно. Я тоже связан с его школой, поскольку преподаватель моего педагога Всеволод Михайлович Воробьев был очень хорошо знаком с Генрихом Густавовичем, очень дружен с Рихтером. Когда Рихтер приезжал в Киев, они много общались. Кроме того, я хорошо знаю Бориса Всеволодовича Петрушанского. Это тоже ученик Нейгауза. Я часто езжу к нему консультироваться в Москву. Он сейчас преподает в Италии, но я был у него на мастер-классах и 2 раза ездил консультироваться с ним. Так что я считаю, что моя фортепианная школа имеет истоки у Нейгауза и моя миссия — в чем-то эту школу продолжать.

— Вы упомянули Наталью Гридневу. Она достаточно известный педагог, и среди ее учеников много лауреатов. Скажите, а другие ее ученики были вашими соперниками на конкурсах?

— Вы знаете, Наталья Витальевна всегда считала, что учеников не стоит сталкивать лбами. У нас в коллективе всегда были такие взаимоотношения, что ученики тянулись друг к другу, тесно общались. Она старалась, с психологической точки зрения, очень хорошо построить коллектив. Сейчас я работаю в школе ее ассистентом, у меня есть свои ученики. Но у нас нет никакого деления, я занимаюсь с ее учениками, она занимается с моими, у нас как бы одна общая музыкальная семья.

— А из своих учеников вы уже можете выделить будущую яркую звезду?

— Это трудный вопрос. Есть очень талантливые ребята. В предыдущем году у меня закончил учебу Антон Дрозд. Очень талантливый пианист. Но все зависит от того, как он пойдет дальше. На уровне окончания школы уже во многом формируется человек, и очень важно, как он выберет свой жизненный путь. Мне очень бы хотелось, чтобы у него все сложилось хорошо. Иногда бывает, что талантливые музыканты не имеют возможности реализоваться в нашей стране и не имеют возможности уехать. Так что все может сложиться по-разному.

— Вы ведете активную концертную деятельность. Можете ли вы назвать произведение, которое наиболее ярко раскрывает вашу индивидуальность, которое является вашей визитной карточкой?

— Наверное, да. Их может быть просто не одно. Таких произведений у меня несколько. Во-первых, это соната Листа, во-вторых, наверное, «Крейслериана» Шумана, из того, что сегодня будет сыграно на концерте, — это четыре скерцо Шопена. Это самые яркие произведения, которые я исполнял.

— Подбирая репертуар для концертной программы, вы надеетесь привлечь публику популярными произведениями или технически сложными?

— Когда речь идет о публике, я стараюсь сделать такой сбалансированный вариант, чтобы все были довольны. С одной стороны, я хочу сыграть что-то, где мне есть что сказать, что-то донести публике. С другой стороны, нужно что-то красивое, чтобы публике было приятно это слушать, и, с третьей стороны, что-то виртуозное, чтобы, опять-таки, было что показать. Мне кажется, что в данном случае 4 скерцо Шопена всем трем требованиям удовлетворяют.

— Свое будущее вы видите в качестве исполнителя или педагога?

— Хочется реализовать себя и в том, и в другом. Когда я долго не играю, у меня как бы начинается депрессия. Более того, это влияет и на педагогику. Потому что, если я сам играю много, больше могу передать. С другой стороны, у меня всегда есть потребность поделиться с кем-то своим опытом, помочь более молодому поколению.

— Но ведь такие концерты — это вседа колоссальная нагрузка. Как вы обычно восстанавливаетесь?

— После концерта следующий день полностью выпадает, я чувствую себя потерянным, полностью опустошенным. После концерта лучше день или два просто отдохнуть. Через несколько дней я чувствую, что мне не хватает занятий, и начинаю заниматься снова.

— В нашей газете мы публиковали материал о любимых женщинах Мастера Генриха. Из них видно, что великий пианист отнюдь не был сухарем. Есть ли у вас своя Муза и разделяет ли она вашу любовь к музыке?

— Моя Муза — это моя жена. Полтора года назад мы поженились, а до этого пять лет встречались. Мы учились вместе в спецшколе, потом в консерватории. Она тоже пианист. Говорят, что два музыканта в семье — это проблема, что начинается какая-то конкуренция. Но могу сказать, что для меня это лучше, потому что моя жена меня во всем понимает, ее волнуют те же проблемы. Если бы она была скрипачкой или вокалисткой, то я не уверен, что она понимала бы меня так. Это хороший тандем, во всяком случае, на это надеюсь.

— А вместе играете?

— Да, играли. Но здесь есть расхождения, потому что по типу музыканта и пианиста мы абсолютно разные. Пару раз мы пытались сделать дуэт, но были сложности по интерпретации.

— Вы знаете, что другом Нейгауза был великий Борис Пастернак. А ваши друзья сплошь музыканты или вам интересны и люди других профессий?

— Есть музыканты, а есть звукорежиссеры. Мое второе увлечение — это звукорежиссура, у меня есть аппаратура для этого, и я иногда записываю в Киеве концерты. Поэтому мои друзья в основном из этих двух сфер.

— И последнее. Великих музыкантов, например, Листа, Паганини, сопровождали мистические истории. И у Нейгауза это было. Как, по-вашему, существует секрет Мастера Генриха и удалось ли вам его почувствовать, слушая его записи?

— Для меня, когда я слушаю самого Нейгауза и его современников, Генриха Густавовича выделяет среди них какая-то необыкновенная культура. Даже трудно объяснить, с чем это связано. Такое ощущение, что нет ничего лишнего, и в то же время нет ничего недосказанного. Все знают, что у Генриха Нейгауза были проблемы с руками, в 30-х годах он «переиграл» руку на морозе, но, тем не менее, несмотря на всякие технические погрешности, таких музыкантов, как Нейгауз, очень и очень немного. И мне кажется, что секрет его исполнительства и педагогики в том, что он эту культуру прошлого и XIX веков сумел передать и ученикам тоже. Поэтому эта культура передается, так сказать, из рук в руки.

— И она может существовать в XXI веке?

— Я думаю, да.

Наталия Алисова — специально для «УЦ», фото Елены Карпенко, «УЦ».