Окопная правда о войне: от Днепра до Кировограда

«Украина-Центр» продолжает публикацию  фрагментов воспоминаний  участника освобождения Кировоградщины Лисицына Леонида Николаевича (1925-1986). Находясь в отпуске, я проехал тот путь от Днепра до Кировограда, которым прошел минометчик 63-й механизированной бригады 7-го мехкорпуса Лисицын. Каких-то полторы сотни километров, но в каждом населенном пункте стоят брат­ские могилы, в которых нашли последний приют тысячи воинов. Большинство из них значатся неизвестными — без фамилий, без званий, без дат рождения, с примерными датами смерти,  соответствующими датам  освобождения населенного пункта…

Предлагаемые записи  касаются  боев на территории Долинского, Новгородковского и частично Александрийского районов.

Василий Даценко, историк и краевед.

Продолжение.

Начало в №№25, 27, 28, 29.

Раздирающий треск — как будто тысячи метров парусины рвутся в доли мгновения, глухой подземный гул землетрясения и внезапные толчки, которые подбрасывали дом со всем, что в нем находилось, пыль из всех щелей — всё раздавило сознание. Дом отчаянно подпрыгивает, кажется, вот-вот развалится и придавит. Газ от разорвавшихся бомб и пыль наполняют комнату. И всё это длится бесконечно, счет времени теряешь. Самолеты бомбили неточно. Боясь попасть в своих, немецкие летчики сбрасывали бомбы в 50-200 метрах от дома, вверх по откосу косогора. Выручили нас фрицы, которые были рядышком, метрах в ста за ручейком.

Кончилась бомбежка, заря потухла, наступила ночь. Я задремал, и когда очнулся, вижу — темно, никого нет. Вышел из дома через крыльцо, обошел вокруг. Везде разбросаны части от минометов, лотки, мины и повсюду трупы. Обошел нашу огневую позицию, но в темноте никого не смог опознать. Прошел дальше. Рядом догорала хата. Под ногами я увидел убитую курицу. Мне сильно хотелось есть. Засунул курицу под тлевшие головешки сгоревшей хаты. Я вышел к сгоревшему танку, который стоял на левом фланге нашей позиции. Мне почудилось, что кто-то находится ещё левее и дальше. Я влез на танк из любопытства — хотелось посмотреть, что там. На моторной части валялись батистовые платочки. Только я собрал штук шесть, как неожиданно, совсем рядом, из темноты впереди танка донеслась немецкая речь. Бесшумно соскользнул с танка на землю и за плетнем отбежал обратно к домам. На обратном пути достал из-под головешек курицу, она была совершенно готова. Перья вместе с кожей отстали, и я с аппетитом съел её. Я спустился к отдельно стоявшему дому у ручья, зашел в него. Налево, в комнате лежало человека четыре раненых и среди них связист нашей роты Самуров. Он рассказал, что ранило его в ногу у умёта, метрах в шестистах отсюда, на бугре. Ещё днем он дополз до деревни и залез в эту хату. Спекшиеся губы едва шевелились. Я принес ему воды. Он напился. Все раненые просили, чтобы я сообщил о них и чтобы их отсюда забрали. Мы пожелали друг другу удачи и распрощались. В деревню вошел новый пехотный полк. Солдаты занимали оборону, жадно расспрашивали о немцах. Я показал им, где немцы, рассказал о боях. Да они и сами всё видели — трупы, воронки, пожарища, всё, что было в этом районе обороны. Сказал я им и о раненых и показал дом, где они находились. Я решил идти дорогой, по которой мы пришли в эту деревню, — через овражек, ведущий наверх бугра, той дорогой, что приказу Воробьева минометные расчеты ушли из деревни. Я выбрался наверх. Здесь всё было усеяно различными вещами и предметами, брошенными убегающими солдатами. Но не все смогли уйти.

Канава поворачивает влево, и у самого изгиба кучно лежали скошенные пулеметным огнем трупы солдат. Между двумя трупами лежит противотанковое ружье. Рядом с ним лежит скрюченный маленький солдат с минометной плитой на спине. Это Брыксин, маленького роста, меньше полутора метров — он поражал выносливостью и очень обстоятельно всегда всё делал. Я помнил, что перед Богдановкой, в деревне Чечелиевка, он выпросил у старшины Манешина большого размера новые брюки, как раз на мой рост. Они так и остались у него в вещмешке. Теперь они ему были не нужны, а мне пригодятся. Всё выданное мне летом обмундирование было иссечено пулями и осколками и давно превратилось в лохмотья.

В этом месте кончался овраг, и всё поле по бугру было черно от разрывов бомб. Колоссальные воронки от полутонных до тонных бомб распахали весь косогор. Вечерняя бомбежка была очень интенсивной. Немцы дважды убили здесь солдат. В чернильной темноте ночи, среди огромных воронок и трупов солдат было жутко. Быстро перешел злосчастный бугор, стоивший столько жизней, спустился в балку, и оттуда дорога привела меня к грейдеру, ведущему на станцию Куцовка. У встречных солдат расспросил дорогу на деревню Чечелиевка и скоро свернул направо, — на укатанную повозками, утоптанную людьми полевую дорогу.

Опасно ходить ночью одному вдоль воображаемой линии фронта, по незнакомым дорогам, инстинктивно угадывая направление. Сплошной линии фронта не было. Немцы занимали деревни, станции, господствующие высоты и отсиживались зимой в теплых хатах или в благоустроенных блиндажах. Наши части воевали в полях, штурмуя в лоб укрепленные позиции немцев.  Война рождала массовый героизм людей, но также пышно цвел махровый букет бездарных, времен Гражданской войны, «волевых командиров». Такими «чудо-отцами»- командирами бросались в лобовые атаки последние остатки солдат, обязательно с приказом: «Ударить в штыки!» На голые склоны высот и поля обильно проливалась кровь людей и щедро поила землю.

Зачем? Почему? «Пал смертью храбрых за свободу и независимость Родины». Эта удобная словесная формула списывала жизни без счета. Не сообразуясь с задачами и реальными возможностями их выполнения, ни перед чем не останавливаясь, лишь бы первым доложить об успешном выполнении приказа, бросались одна за другой наши части на укрепленные позиции немцев. Это была основа основ зимнего наступления наших войск конца 1943 года на Украине.

Но в ту ночь я думал только об одном — найти деревню Чечелиевка и побыстрее попасть в свою роту. В разрывы облаков выглянула луна. Что-то черное, неопределенных размеров, колыхалось в неровном лунном освещении впереди на дороге. Донесся приглушенный шум двигателей. Всё ближе, ближе, и уже можно различить фигуры людей, трактор с тяжелой гаубицей, за ним другой, третий. Последний трактор остановился у развилки дороги. Меня окликнули, и я подошел к нему. Военный, в полушубке, очевидно, командир, спросил: кто я, откуда, где немцы? Он вытащил на планшете карту, и я показал ему деревню Богдановку и передний край нашей обороны. Когда стоявшие рядом узнали, что немцы в Богдановке, они встревожились. Командир сориентировался на местности, дал команду, и трактора стали развозить орудия по огневым позициям. Я пошел дальше и часа в два ночи вышел на окраину деревни Чечелиевка. Чтобы найти ночлег, я прошел всю деревню и только на другой её окраине, в большом двухэтажном красном здании не то школы, не то больницы, в одной из комнат примостился в углу и проспал до рассвета.

14 декабря 1943 г.

На рассвете меня разбудили наступившие мне на ноги проснувшиеся солдаты. Ночью вповалку они лежали всюду прямо на полу. Я перешел в другую комнату, где никого не было, повалился на солому и опять уснул. Часов в 10 я встал, переодел белье и брюки, взятые мной из вещмешка Брыксина.

Взад и вперед ходят офицеры и разговаривают. Из их разговора я узнал, что на этот участок фронта ночью прибыл новый стрелковый корпус с задачей закрепиться на подступах к станции Куцовка.

На дворе туман, морозная мгла окутала строения. Я зашел в госпиталь, который помещался в больших домах. Расспросил солдат, и один сказал, что бригада ушла в село Новгородка. На подъеме дороги, на окраине деревни встретил машину с кухней.

— Подвези до Новгородки!

— Тут недалеко, сам дойдешь! — ответила сытая физиономия.

И снова дорога полями, слегка волнистыми, припорошенными снегом, заросшими ковылем. Метров за шестьсот, слева, видна наша передовая. Я догнал попутчика из новобранцев с Кировоградской области. Одет он был в зимнее пальто черного цвета. На голове – самодельная бекеша. Он совсем запарился — полы пальто нараспашку, видна подкладка из овчины, и только одна гимнастерка, и то одетая дома, очевидно, сохранилась от службы в армии, военного интендантства. На ногах валенки с галошами. Не то что воевать, а идти ему жарко. Идём, разговариваем. Недалеко, впереди, серой стальной полосой виднеется грейдер. Вокруг все заросло порыжевшим от дождей и метелей бурьяном, пробившимся сквозь завалы снега, покрывавшего серо-бурым саваном незначительные бугорки и холмики равнины. Влево, километрах в четырех, маячит стального цвета башня элеватора на станции Куцовка. Вблизи, в двухстах метрах у грейдера, окапывается пехота, рядом на бугре — наблюдательный пункт.

Совершенно неожиданно со стороны станции Куцовка на бреющем полете, едва не задевая бугорки на земле, проносится над головой «Мессершмитт». Пулевая очередь разметывает струйками снег поперек дороги. Мелькнул хищный, серо-пепельный контур самолета и скрылся вдали. Только я поднялся и сделал несколько шагов, как «Мессершмит» снова вернулся и снова очередь прошила передо мной дорогу. Я поднимаюсь, и самолет, едва не задевая кочки на поле, на высоте пяти-шести метров опять прошивает крупнокалиберными пулями снег и землю. Теперь я лежал в степи и не поднимался. Летчик ещё пролетел раза три, я хорошо видел его лицо, но ему не так-то легко было заметить на большой скорости бреющего полета одиноко лежащего в бурьяне человека. Выпустив наугад ещё несколько очередей, «Мессершмитт» скрылся. Ускорив шаг, я вышел на грейдер. На обочинах и прямо на дороге у разбитой машины валялось семь-восемь трупов немцев, раздетых до нижнего белья. Я быстро прошел мимо них, свернул влево, в балку, и скоро вышел на окраину села Новгородка.

Снова передо мной те же хаты, у которых я был раньше. Деревня Новгородка  — большое село, расположенное в Кировоградской области в 70-80 км к западу от г. Кривой Рог. Широко раскинулись по склонам балок его хаты. Очень гостеприимно встречали нас, солдат, жители. Кормили, помогали, чем могли, обогревали в хатах, делились последним куском. Один и тот же вопрос задавали во всех хатах: «Немцы не вернутся?»

— Не вернутся, теперь уже им не видать Новгородки, как своих ушей! — отвечали солдаты.

Я поднялся на бугор и прошел вправо вдоль хат. К вечеру нашел третий мотострелковый батальон, роту управления, разведроту. Я прошел далеко вперед, прямо, без дороги, пересёк овраг с довольно крутыми склонами. Но минометчиков нигде не нашел. Быстро темнело. Я вернулся обратно и недалеко от оврага подошел к хате, огороженной плетнем. Встретил женщину, стоявшую с мальчиком лет двенадцати. Спросил, где можно переночевать? Мальчик повел к себе в хату. В хате располагались повара. Они пригласили меня поужинать. После сытного ужина я стал ложиться спать. Неожиданно прибежал солдат. Он что-то шепотом сказал поварам. Они моментально забегали, спешно всё собрали, и через минуту их след простыл. Когда они выбегали из хаты, подъехал бронетранспортер 64 мехбригады. Новые хозяева умылись, стали ужинать, и я заснул под смех и говор разведчиков.

15 декабря 1943 г.

Перед рассветом спешно, по тревоге, всех разбудили. Мы быстро собрались и вышли из хаты. Я залез в бронетранспортер. Машина развернулась и поехала. Через километр она остановилась у места сосредоточения 64 мехбригады. Мне пришлось идти обратно — искать своих. Но тщетно — все выехали. Случайно от солдат узнал, что какая-то бригада переброшена в деревню Ивановка, за 8 километров от села Новгородка. Я расспросил, как пройти, и отправился в эту деревню.

Я отошел километра четыре от села Новгородка, когда над нею чертовой каруселью закружились немецкие самолеты. Взлетели клубы дыма от рвущихся бомб, заволакивая хаты, сады, строения черно-серой пеленой. Начались пожары. Черная стена дыма поднималась всё выше и выше. Я стоял у умёта на поле, возвышавшемся над деревней, и хорошо видел, как густая пелена дыма окутывала центр деревни и косматой тучей распространялась по ветру. Глухие взрывы, словно толчки землетрясения, доносились до меня после каждого пикирования бомбардировщиков, выныривающих из темно-серых туч в белесое небо над Новгородкой. В течение часа всё новые и новые султаны разрывов вспарывали дымовую завесу над селом. Наконец, кончилась эта дикая вакханалия грохотов разрывов, свиста падающих бомб, рева самолетов.

Я быстро шел по зимней, накатанной дороге и скоро вышел в балку, по обе стороны которой располагалась деревня Ивановка, — небольшая, сильно разрушенная обстрелом и бомбежкой. В ней много военных. Здесь разместилась 68 бригада 8-го мехкорпуса. У входа в деревню прямым попаданием снаряда разнесло по кускам человека, всюду валяются неубранные трупы людей и лошадей. Уже вечером, исколесив взад и вперед деревню, что, впрочем, не составляло большого труда — деревушка была в длину метров шестьсот, я вышел обратно на дорогу в село Новгородка.

Навстречу шли бойцы какой-то части, им в глаза светил огромный красный диск заходящего солнца, а передо мной поднималась луна и набегали серые гряды облаков. На горизонте, где облака сливались со снегом, темно-серой полосой поднимался дым пожарищ, вызванных бомбежкой села Новгородка. Зашло солнце. Темнота разливалась вокруг, постепенно заволакивая поля, умёты, дорогу. На половине пути меня обгоняют сани с двумя бойцами.

— Подвезите до деревни!

— Садись!

Впрыгиваю в сани, быстро едем. Развилка дороги — прямо и направо.

— Погоняй прямо! Погоняй прямо!

Проезжаем километр, второй, третий. Должна быть окраина, но ничего не видно. Оружие держим наготове. Часто бывали случаи, когда ночью отдельные повозки заезжали к немцам и нарывались на засады. Лошади идут быстро. По сторонам мелькают заснеженные поля. Впереди видна черная лента дороги. Никого нет на всем пути. Наконец показались черные силуэты домов. Въезжаем в деревню — ни души! Проехали к центру. Даже в темноте ночи ощущаешь последствия бомбежки — стелется гарь, черные воронки, сгоревшие и разрушенные хаты — всё изменилось вокруг. Расстался с попутчиками на площади. Кругом воронки перепахали всё вокруг — площадь, сады, хаты — всё было вздыблено, перемешано с землей. И нигде ни души. Пустынная площадь, пустынные улицы. Все жители попрятались по погребам. На дверях уцелевших хат висят замки. С трудом нашел одного старика. Он со всей семьей сидел в подвале. На дверях хаты — замок. Попросился переночевать.

— Хочешь переночевать? Да в подвале негде, — и старик стал подробно перечислять, сколько там душ.

— Да мне не в подвале, в хате!

— В хате? И не боишься? Лезь в окно!

Залез в хату через окно, расстелил на кровати шинель, лег, укрылся другой полой шинели, сверху набросил плащ-палатку и уснул.

Окончание в следующем номере.