«Он не мог так просто уйти…»

Нет ничего трагичней и бессмысленней, чем добровольный уход из жизни ребенка или подростка. Стоит на мгновение представить 11-летнего мальчишку, стоящего на табуретке с петлей на шее, и становится невыносимо жутко. Что должно случиться в короткой жизни маленького человека, чтобы естественный страх перед смертью, инстинкт самосохранения уступили место слепому отчаянию и нежеланию жить?

Трагический случай — гибель шестиклассника — произошел недавно в Александрии. 18 ноября Лёню Харевского — ученика Александрийского коллегиума — нашли повешенным на турнике в квартире, где он жил с родителями. Все обстоятельства этой трагедии доподлинно неизвестны никому. Да и вряд ли здесь уместны скоропалительные выводы и перебор всех возможных версий. А укоры и обвинения, которые народная молва приписывает то семье, то школе, пока не находят своего подтверждения.

Говорить о том, что произошло, больно и тяжело, но нужно. Необходимо. Хотя бы для того, чтобы впредь как можно меньше детей однажды попытались перешагнуть через страх перед смертью. Такой печальный вывод стал поводом к моей очередной поездке в Александрию — город, в котором выросла я сама и где до сих пор живет много моих родственников, друзей, знакомых…

Минут пять я стояла у двери, все никак не решаясь в нее позвонить. Судорожно соображала, как начать разговор с убитыми горем родителями. От того, что они вполне могли оказаться еще и моими знакомыми — выросли в соседних домах, — становилось страшно вдвойне. И хотя то, что ни папы, ни мамы Лёни тогда не оказалось дома, — скорее журналистская неудача, но чисто по-человечески от сердца отлегло. Попытки пообщаться с соседями тоже не дали почти никаких результатов. А потому для начала воспользуемся фрагментом статьи «Чому так сталося?», опубликованной в местной газете «Олександрiйський тиждень» 1 декабря нынешнего года.

Со слов мамы Лёни — Анны Харевской, мальчика в семье очень любили. Читать и писать ребенок научился рано, с ним занимался дедушка, а потому в коллегиум его взяли сразу во второй класс. Домашние задания Лёне помогала выполнять мама. Правда, не ладилось у паренька с математикой и английским, и в прошлом году семье даже пришлось прибегнуть к помощи репетитора. Далее — фрагмент статьи: «Во время осенних каникул мы с Лёней много занимались, подтянули математику. В его учебнике не хватало многих страниц, поэтому выполнять все домашние работы Лёня не мог, за что и получал плохие отметки. Я говорила об этом учителю, но в библиотеке других учебников не было…

Перед тем как уезжать в санаторий (авт.- за неделю до трагедии), я попросила Лёню предупредить об этом классного руководителя. Лёня мне пообещал быть старательным, хорошо себя вести, даже составил список своих обязанностей — рано вставать, следить за обувью и т.д. Вообще он рос аккуратным и хозяйственным ребенком, всегда помогал мне по дому. Детей никогда не обижал, но постоять за себя умел. Отношения с отцом у Лёни были очень хорошие. Папа не то что не ругал его за плохие оценки, но даже никогда не повышал на него голос. В необходимых вещах ему тоже никогда отказа не было.

Лёня и раньше мог оставаться дома один без присмотра. А если отец был в ночной смене, то иногда за мальчиком присматривала соседка. Оставаться сам мой сын не боялся, смотрел телевизор, рисовал, собирал конструктор…»

В тот злополучный вечер накануне гибели Лёня был один — в четверг, со второй половины дня, отец заступил на дежурство в воинской части. Обычно в таких случаях разбудить утром сына он поручал соседям, у которых даже был ключ от квартиры. Но в этот раз еще с вечера испытывал странную тревогу, а потому в пятницу утром отпросился со службы и пришел домой…

Сейчас Лёнина мама в первую очередь связывает смерть своего сына с проблемами с учебой. Говорит, в последнюю неделю его дневник пестрел плохими отметками. В то же время на предвзятое отношение со стороны учителей Лёня дома не жаловался.

«Одноклассники моего сына рассказывают, что он часто навещал свою первую учительницу и бывшего классного руководителя, из класса которой он перешел в 6-Г. Друзьям он говорил, что родители не виноваты. Сейчас я думаю — в чем?.. Я стараюсь что-то отыскать в его комнате — то, что могло бы объяснить причины поступка моего мальчика. Под кроватью Лени я нашла альбом с семейными фотографиями, на комоде — снимок, где мы с ним вдвоем. Мне кажется, я должна что-то найти, он не мог так просто уйти из жизни…»

Версии, почему так случилось, сейчас ходят самые разные, вплоть до того, что мальчуган ушел из жизни не по своей воле. Трагедия не только стала большим горем для родителей, но и повлекла за собой столкновение разнополюсных мнений земляков и соседей. Как утверждают представители педколлектива и члены родительского комитета коллегиума, на учебное заведение уже осуществляется моральное давление со стороны местных чиновников. Обращаясь в открытом письме к городскому голове Александрии Степану Цапюку, учителя и родители выступили в защиту репутации школы. «Может быть, трагедия стала поводом для кого-то, чтобы поквитаться за политическое вольнодумство?» — в недоумении задаются вопросом преподаватели…

Евгения Попова, преподаватель истории и права, председатель профкома Александрийского коллегиума: «Удивляет, с каким азартом отдельные лица хотят использовать эту ситуацию в свою пользу, получить политические преференции. Это цинично, аморально…

Когда мы узнали о случившемся, первая реакция учителей — шок. Шок от того, что случилось с ребенком. В таком возрасте дети, как правило, к суициду не склонны, тем более через повешение. Они ищут какие-то другие пути, чтобы что-то доказать родителям, подтолкнуть их к каким-то действиям. Тем более, зная Лёню, открытого мальчугана, который только вчера бегал по школе, у которого всегда светились глазки и было хорошее настроение… Шок еще и от того, что ни мама, ни папа Лёни после случившегося не обратились в школу и виновными во всем считают учителей. Они же могли просто прийти и поговорить с одноклассниками мальчика…»

Сергей Коваленко, директор Александрийского коллегиума, депутат горсовета, председатель комиссии по вопросам образования: «Я узнал о случившемся на следующий день после трагедии — в три часа дня в кабинете городского головы, куда я был специально приглашен. До этого никто не поставил в известность ни управление образования, ни тем более школу. После моего визита к С.Цапюку началось служебное расследование управлением образования города. Оно касалось не столько самого случая суицида, сколько состояния ведения документации в школе по предупреждению детского травматизма. Комиссия работала с 18 по 23 ноября, и, согласно ее заключению, не выявила явных конфликтных ситуаций в классе и в школе, которые могли бы предшествовать гибели ученика. После этого в коллегиум пришли сотрудники правоохранительных органов…

Разговоры о переводе Лёни в другую школу — самая настоящая выдумка. Для меня вообще загадка, откуда это пошло… Понятно, есть у нас замечания, есть проблемы, но те родители, которые привели своих детей к нам, прежде всего уверены в их безопасности во время занятий. Тем более что у нашего коллегиума 98%-я поступаемость, мы одни из 14-ти школ в Украине, где у детей есть возможность кроме отечественного получить еще и немецкий аттестат. А это, в свою очередь, дает им возможность бесплатно, без вступительных экзаменов, наравне с детьми из европейских стран поступать в вузы Германии, Австрии и Швейцарии. Мне жаль, что именно этот печальный случай, а не многочисленные успехи наших учеников — как нынешних, так и бывших — вызвал резонанс в обществе. Что же касается огульных обвинений в адрес коллегиума, я думаю, время все расставит на свои места».

Как подтвердили расследование и материалы комиссии управления образования, Лёня Харевский был жизнерадостным, низкие оценки не воспринимал как большую трагедию, не переживал и не огорчался по этому поводу — смотрел на ситуацию реально. Учителя характеризуют мальчика как обыкновенного ученика, который не хватал звезд с неба, но и не был таким, с кем приходилось бы регулярно общаться по поводу учебы или поведения — имел низкие, средние и высокие баллы. В последний день он получил «7» по английскому языку и «10» по трудовому обучению. Шел домой с одноклассниками, нес изготовленный на уроке новогодний подарок для мамы…

Людмила Иванченко, учительница математики: «Леня у меня учился первый год. В сентябре, когда я начала проверять его тетради, в них часто отсутствовали домашние задания. С другими детьми таких проблем у меня почти не было. Я дважды пыталась встретиться с мамой мальчика, и дважды — не по моей вине — встреча срывалась. Позже я все-таки позвонила маме. Единственное, что я просила, чтобы она помогла своему ребенку поработать над домашними заданиями. Мама сказала, что в учебнике Лёни нет многих страниц. Хотя можно было элементарно взять и просто поменять этот учебник на другой, в библиотеке их полно. Да и среди Лёниных соседей по дому было немало одноклассников, у которых можно было одолжить книгу. Тогда же мама попросила меня выставлять оценки Лёне в дневник…

Я иногда писала замечания Лёне в дневник, но это было нечасто. Когда он разговаривал на уроке с соседом, то рассаживала их по разным партам. Временами я ловила на уроке его отсутствующий взгляд, и впечатление складывалось такое, что он — не на математике. Причем Лёня никогда не пытался скрыть, что не сделал домашнее задание. У него не было страха и ужаса в глазах перед тем, как дать мне дневник на замечание, он никогда его не прятал. Мог даже демонстративно сказать: “Вот, посмотрите, у меня нет домашнего задания” или: “Вот дневник, берите, пишите”. Казалось, мама осознавала, что мальчику просто не даются точные науки, и вполне лояльно к этому относилась».

Марина Понедельник, классный руководитель 6-Г класса:

«Класс, в котором учился Лёня, — художественно-эстетический — существует только первый год. Здесь собраны дети, которые в 5-м классе не успевали по профильным предметам. Лёня в прошлом году учился в математическом классе. Ни он, ни его мама против перевода в художественно-эстетический не возражали, напротив, восприняли эту идею с энтузиазмом, понимали, что мальчику здесь будет легче. Все дети между собой были хорошо знакомы, они учились вместе еще в младшей школе. Атмосфера в классе была благоприятной. Тем более что их всего-то 21 человек, теперь вот 20 осталось…

Во вторник, за два дня до трагедии, я решила позвонить отцу Лёни, поскольку на последнем родительском собрании мамы не было и я не могла ей рассказать об успеваемости мальчика. Оценки по всем предметам я выписала в Лёнин дневник. По некоторым гуманитарным дисциплинам они были довольно высокими, а вот по математике и по английскому языку мальчику не мешало бы подтянуться. Отец Лёни сказал мне тогда, что учебой сына занимается в семье мама, и мы сошлись на том, что, пока она в отъезде, он будет хотя бы следить за тем, как ребенок выполняет домашние задания. В среду Лёня мне сказал, что подготовился по всем предметам, а папа ему помогал. В тот же день учительница по английскому языку была им очень довольна и поставила ему хорошую отметку. Четверг также прошел как обычно, никаких разговоров с Лёней об успеваемости у меня не было.

Если говорить в общем, то на уроках он особенно дисциплину не нарушал, только на переменах мне частенько приходилось его успокаивать. Лёня не был замкнутым, скорее, наоборот, веселым, открытым, жизнерадостным…»

Владик Костюк, ученик 6-Г класса, бывший сосед по парте и лучший друг Лёни Харевского, рассказал мне, что в тот трагический день они с Лёней возвращались из школы вместе. Шли, смеялись, рассказывали друг другу анекдоты. Лёня похвастался ему хорошей оценкой по английскому, говорил, что хочет к приезду мамы исправить отметки не только по английскому, но и по остальным предметам, по которым не успевал. Перед тем как разойтись, мальчики запланировали на предстоящую субботу поход в зал игровых автоматов…

Кстати, по одной из неофициальных версий, причиной такого страшного поступка шестиклассника могло послужить его чрезмерное увлечение компьютерными играми. Однако в ходе моего общения с преподавателями коллегиума это предположение отпало само собой. Действительно, в прошлом году у Лёни были такие проблемы — тогда он увлекся всякими там виртуальными «схватками» настолько, что стал пропускать уроки. Однажды по дороге домой он сам рассказал об этом новому классному руководителю. Но уже в этом учебном году у мальчика подобных пристрастий не стало, что подтверждают и его родители…

Прокуратурой города Александрии, которая к моменту выхода в свет этого материала уже успела вынести свой вердикт, в ходе проверки не были установлены факты, которые могли бы свидетельствовать о действиях родителей Лёни Харевского и учителей Александрийского коллегиума как о спровоцировавших подростка к совершению самоубийства.

«Обидно за детей, — с горечью признается преподаватель истории коллегиума Лариса Лысюк, — им сверстники из других школ уже бросают шпильки, мол, вас там учителя до самоубийств доводят. Это больно. Но не говорить об этом нельзя. Зарывать голову в песок и делать вид, что ничего не произошло, — неправильно. Да и сами дети не дадут этого сделать. И даже если допустить, что вина школы в чем-то есть, может быть, не поняли ребенка, не смогли помочь ему вовремя, то нельзя напрочь отрицать и вину родителей. Ребенок приходит домой. И если он в школе получил негатив, то дома надо этот негатив перекрыть позитивом. Поэтому одностороннее обвинение в данном случае недопустимо. За 18 педагогических лет у меня были случаи, когда я двойки даже в аттестат ставила. И сейчас эти дети уже взрослые, мы встречаемся, они уже своих детей ко мне привели. Поставить двойку — это не значит обидеть ребенка, это значит оценить уровень учебных достижений».

Впрочем, искать тех, кто должен взять на себя ответственность за смерть мальчика, по сути теперь нет никакого смысла. Не тот это случай, когда можно указать пальцем на виноватых, да и не имеет права журналист кого-то судить и обвинять. Этот вопрос уже как бы отошел на второй план, ведь ребенка все равно не вернешь.

Другой разговор — как сделать так, чтобы дети не уходили от нас раньше времени. Ведь сегодня практически каждый ребенок переживает личную трагедию, потому что родители целыми днями заняты на работе и, если верить социологам, в среднем уделяют внимание своим детям 17 минут (!) в сутки. Конечно же, нельзя опекать ребенка ежеминутными звонками, как, впрочем, и насаждать военную дисциплину. Не нужно быть «добреньким», нужно просто быть добрым. Нельзя быть назойливым или безразличным, лектором или «стенкой», надо просто быть внимательным. Ни к чему быть надсмотрщиком или потакателем капризов, но быть руководителем своих детей — обязательно.

Нужно просто быть рядом с детьми, в конце концов, не давать им надолго оставаться одним. Общаться, понимать, что скоро они войдут в такой возраст, когда, как это ни дико звучит, смогут уже сами решать, жить им или не жить — слишком много тому примеров. Вспомните хотя бы эпидемию самоубийств, когда в день поминовения солиста группы «Иванушки Интернешнл» Игоря Сорина примеру своего кумира, выбросившегося из окна, последовали 12-14-летние девочки. А фильмы, которые с избытком видят наши дети на телеэкранах, — они ведь не учат ценить свою или чужую жизнь, не дают понять, какая это хрупкая вещь на самом деле! И родителям надо быть готовыми ко всему, даже к тому, что кажется невозможным. Но главная мысль, которую каждая мама, каждый отец должны донести до своего ребенка, очень проста — в мире есть кто-то, кому ты всегда очень нужен и кто нужен тебе, поэтому уходить отсюда нельзя…