Андрей Мерзликин: «Хотел бы работать в Москве, а жить в Кировограде»

«Когда журналисты начинают спрашивать меня по фактам биографии, растиражированным в Интернете, я после первого же вопроса говорю: “Всем спасибо, до свидания”», — озвучил свою принципиальную позицию известный актер Андрей Мерзликин. Хорошо, что после интервью, потому как, находясь рядом со звездой такой величины, да еще с такими принципами, можно было бы совсем растеряться. Но Андрей оказался настолько дружелюбно-интеллигентным, корректным, по-хорошему простым, что волнение ушло вместе с усталостью от ожидания завершения съемок при одном его появлении. Мерзликин, как и обещал, вышел сразу же после объявления перерыва в работе: «Спасибо, что дождались» — и, проигнорировав обед, ответил на мои вопросы.

— Как вы считаете, каждый человек может стать актером, получив соответствующее образование? Или надо родиться, что называется, с искрой Божьей?

— Если серьезно, то, я думаю, этой профессии, как ремеслу, наверное, может попробовать научиться каждый. Но если говорить о ней, как о призвании, то это только от Бога, и сколько бы институтов ты ни оканчивал и сколько бы опыта работы ты ни имел, ничего тебе не дастся.

— А как в ребенке это призвание распознать?

— Это интуиция, доверие к своему внутреннему голосу, на котором строятся выбор и готовность идти на риск. Это не должны быть тщеславные моменты, желание стать известным, обогатиться, не надо думать, что профессия тебе должна что-то принести. Наоборот, в первую очередь ты должен отдавать себе отчет, что эта профессия ничего не приносит. И это – 99%. И только один процент – непонятно что: то ли удача, то ли то самое призвание.

— А вы как в этот один процент попали?

— Я авантюрист, и просто так получилось, что меня сюда вынесло. И в силу того, что я – человек случайный, то здесь задержался и, надеюсь, с Божьей помощью останусь, сохранив профессию до конца своих дней.

— Какими качествами должен обладать актер, чтобы не пополнить ряды оставшихся 99%?

— Никто не знает. Это невозможно понять. Поэтому ни одна приемная комиссия не может точно определить, кого брать в студенты творческих вузов. Точных определений еще не нашли, только какие-то намеки, такие, как фактура физическая или оригинальность при чтении стихов на сцене. Но это, к сожалению, всего лишь поверхностные признаки. И опыт показывает, что фактура, которую диктует кино или театр, где требуются люди определенной внешности, крепко отличается от той, кто на самом деле требуется кино или театру. Актерской профессией могут заниматься корявенькие и некрасивенькие люди, которые выходят на сцену и расцветают так, что самая красивая девушка блекнет перед ними, потому что внутреннее обаяние и внутренняя свобода человека кардинально преображают. Сцена театра и кино – это доказательства преображения человека, которые открывают его глубины.

— Вы на сцене отстраненно играете роль или проживаете жизнь своего героя?

— Я – человек Андрей Мерзликин, я остаюсь самим собой вне съемочной площадки и на ней. Я считаю, что актер должен быть самим собой. А тот, кого ты играешь, должен стоять в стороне и наблюдать, как ты можешь попробовать, подчеркиваю, попробовать трансформироваться в другого человека. Но только при абсолютной ясности понимания того, что ты – это все-таки ты. И ты пытаешься играть. Корень актерской профессии – его игра. Мы играем в это, мы играем в другое, третье.

— Никогда не было ощущения после роли, что живешь другой, не своей жизнью?

— Психика «едет» у актеров, которые рассчитывают силы на одну-две картины и потом уходят из профессии. Я же хочу в ней остаться, остаться профессионалом, человеком, который контролирует свои действия, по крайней мере, пытается, и отдает отчет тому, что он делает как в кадре, на сцене, так и, надеюсь, в жизни.

— Вы трудоголик? Какой процент в жизни занимает работа?

— Если брать год как систему измерения, то пятьдесят на пятьдесят. Половину времени я отдыхаю с детьми, дома, делаю обычную работу, занят в театре. А потом наступает трудовой сезон. Я, как комбайнер, занят в летне-осенний период, который припадает на долгосрочные проекты. Вот как сейчас. Я вдалеке от семьи, и они приезжают ко мне, конечно, но этого крайне мало. Зато я потом нагоняю семейную жизнь на протяжении остальных месяцев.

Быть трудоголиком я люблю, но моя система координат такова: всему должна быть золотая середина. Если ты очень много отдал, значит, надо найти период, в который много накопить. А работая, как настоящий трудоголик, все время, ты придешь к тому, что просто закончишься как внешне, так и внутренне, сломаешься, пустой будешь, и зрители эту пустоту обязательно увидят.

— Жизнь в Москве и жизнь в Кировограде, с которой вы уже успели наверняка познакомится, – это, как говорят в Одессе, две большие разницы?

— Разница существует только в архитектурном и историческом аспектах. По большому счету, люди везде одинаковые. Москва же – это 80% приезжих из разных городов, подобных Кировограду, поэтому ее я вообще не беру в сравнение. Россия – это не Москва. А Москва – это не Россия. А вот если брать другие российские города, такие, как Ярославль, Владимир, то они похожи с Кировоградом. Единственное, что меня здесь очень порадовало, – это то, что Кировоград очень чистый. По крайней мере, мне так показалось. Ваш город убранный, аккуратный, нет большого скопления народа. Все хорошо, если бы не эта арка, которая заставляет людей изображать, что здесь тоже есть пробки, трафик. А вообще Кировоград мне кажется городом для людей, где живут люди для города. Это нормальный способ существования. Потому что, когда, как в Москве, людей больше, чем мегаполис может переварить, происходит ряд конвульсий, сумасшествий, которые делают это место агрессивным. Но есть любители такого ритма жизни, они находят эту волну, живут в ней, пробиваются. Это люди агрессивного порядка, которым нравится быть в некотором роде хищником, человеком на гребне. Мне же, как семьянину, хотелось бы работать в Москве, а жить в Кировограде. К сожалению, совместить это невозможно, мы все чего-то желаем, но всегда есть выбор, который мы однажды делаем. И я работаю в Москве, хотя желал бы в местах поспокойнее, где есть такие же замечательные кафе, рестораны, клубы, кинотеатры. Все, что хотел бы получить, я мог реализовать в любом городе, но только здесь я еще могу поехать за город, погулять на природе, чем, собственно, и пользуюсь, находясь в Кировограде на съемках. Чем приятна экспедиция: работа закончилась, и есть время, чтобы поехать куда-нибудь, увидеть замечательные бескрайние поля подсолнечника…

— Где у нас уже побывали?

— Вот вчера мы ездили в «Орлиное гнездо», купались, гуляли. Нам сказали, что можно поехать в Катериновку покупаться, там тоже есть какое-то озеро. Еще хотелось бы погулять просто по центру города, сходить в квартиру Ильина, где происходили события, которые мы разыгрываем в кино. Но пока времени на все не хватает. Правда, некоторые из нас уже успели в местные клубы сходить…

— «Синдром дракона» — это синдром человека, сидящего, образно говоря, на мешке денег. Вас не преследуют подобные синдромы?

— Самый сильный дракон – это власть. Испытание властью. Деньги – да, страшно. Медные трубы – да, страшно. Но власть – это самый сильный искуситель для каждого человека. И, если у тебя есть власть, которая к тому же приносит деньги, практически невозможно от нее отказаться. Никто мимо такого испытания не прошел. Только Иисус Христос, за что его и распяли.

— Вчера Карина Андоленко охарактеризовала свою героиню Лиду как инопланетянку. Что вы могли бы сказать о своем герое Терехове?

— Карина назвала ее «инопланетянкой», потому что для нее это далекие времена, далекие люди, поступки. Для меня же это очень близкое поколение. Это мои мама и папа, бабушки, дедушки, я хорошо знаю советскую эпоху, много фильмов о ней смотрел, сам в деревне жил, представляю, как это было, представляю, что люди другими были. И молодому поколению со стороны может показаться, что эти люди — инопланетяне с их системой ценностей, нравственности. И молодые актеры играют это время, а в мою генетическую память оно внесено. Понятно, что тоже с погрешностью, и мне далеко до полной реставрации событий тех дней, но, тем не менее, разница между мной и совсем молодыми девочками и мальчиками есть.

Моя задача как актера быть в данном случае не адвокатом, а прокурором своей роли. Если я играю «трупоеда», то зритель должен видеть, какими люди бывают: и некрасивыми, и страшными, как низко мы можем упасть. И никакой красоты и обаяния я рисовать специально не намерен. Даже попытки такой не делаю. И если кому-то мой герой понравится, то только в силу моего природного обаяния (смеется. – Авт.). Все-таки я напомню то, с чего мы начали: я в любой ситуации остаюсь Андреем Мерзликиным. Вот и все.