Окопная правда о войне

Окончание. Начало в №№ 2-5.

22 февраля – 1 марта. Несколько дней приводили себя в порядок: помылись, побрились. Заштопали обмундирование, занимались разными хозяйственными делами и, главное, отсыпались. Погода испортилась. Шел снег, дул порывистый ветер, на дворе было холодно. Через неделю выделили два «Студебеккера» и назначили команду — 8 человек вместе с шоферами для поездки в деревню Червоно-Ивановка на склад за мукой. Во второй половине короткого зимнего дня в пургу выехали на машинах. Дул ветер, все дороги были заметены сугробами снега. Машины медленно шли по полям, буферами разгребая снег. Иногда останавливались, пятились назад и опять таранили снежные заструги. Было уже темно, когда въехали в маленькую деревушку и решили остановиться на ночлег. Постучали в крайнюю хату, которая стояла на отшибе и, как говорят, не имела ни кола, ни двора. На стук вышел высокий, седобородый худой старик, одетый в изношенный старый ватник и такие же ватные брюки. На ногах большие валенки.

— Чего надобно, хлопцы?

— Пусти переночевать, дед!

— Да больно плохо у меня, нечем кормить, да и положить негде. Может, соседи пустят? У них богаче.

Пошли дальше. Стучимся в большую хату. Псы заливаются лаем, рвутся с цепей.

— Кто там?

— Свои. Переночевать пустите!

— Негде!

Заходим в хату. В ней полно всякого барахла: одеяла шелковые и шерстяные, скатерти на столах, занавески на окнах, подзоры на кроватях, даже ковры на стенах. Баба вопит:

— Негде положить, всё немцы пограбили! — и пошла причитать в том же духе. Так обошли 10-12 хат. В последних хатах говорили, что нужна справка из сельсовета, лишь бы найти какую-то причину не пустить переночевать. Плюнули и вернулись обратно к хате деда — самой бедной в деревне. Заходим в хату и видим — внутри убогая обстановка. В углу стоит самодельный, грубо сколоченный из досок стол, несколько табуреток, скамейки под окном и за столом у стены. Напротив — большая русская печь с лежанкой. С неё слезла маленькая бойкая старушка.

— Заходите, заходите! — приглашает старушка. — Говорю старому — куда людей на ночь глядя погнал? Всё равно никто не пустит. Эти нелюди нешто понимают? Им бы себе урвать!

Дед оправдывается:

— Да негде положить, и, кроме картошки, нет ничего.

Суетится дед. Достает топор и начинает рубить чурки из букового полена. Отбираем у него топор, приносим воду. Старушка чистит картошку и рассказывает:

— Стояли у нас солдаты. Два месяца через нашу деревню передовая проходила. Вот навидались — не приведи Господь! Натерпелись страху! — и продолжает, обращаясь ко мне: — Был такой высокий, как ты, один солдат, уважительный такой, всё помогал нам. Всё с шутками да с прибаутками, а дело так и спорилось у него в руках. Говорил, соскучился по домашним делам. Родом он из Сибири, да убили его под конец.

Вступает в разговор дед:

— Да уж, два месяца у нас посередь деревни фронт стоял. Наша хата на передовой была. Всё кругом разбито, так целый взвод у нас ночевал. Где ещё солдату жить, если крыша есть над головой.

Весело трещит в печке огонь, сварилась картошка. Дед приглашает к столу:

— Ну, садитесь за стол. Чем богаты, тем и рады!

Рассказывает:

— Всё, всё война разорила. У нас и поросенок был, так пришлось заколоть, солдат кормили. И кур, и теленка зарезали, а уходили солдаты — корову увели. Да я сам в Первую мировую солдатом был. Знаю, что за судьба солдатская! Не жалко и коровы, лишь бы немца выгнали.

Принесли солому, постелили на земляном полу. До чего же хорошо спать на соломе, в тепле, когда снаружи воет вьюга и метет по степи снег!

Рано утром встали, старики наварили картошки, поделились последним куском сала. Мы тепло распрощались с ними. И снова дорога по степи без конца и без края.

Есть удивительные люди — всё вытерпели, всю тяжесть вынесли на своих немощных плечах, но не потеряли веру в человека и в лучшее будущее!

В полдень приехали в деревню Червоно-Ивановка, в ту самую деревню, в которую три месяца назад, в октябре, вошли мы первыми, где нас восторженно встречали жители и угощали всем, что только у них было. Теперь на нас никто и не смотрит — да и немудрено — кругом солдаты. Нагрузили машины мешками с мукой, переночевали и 31 января вернулись в Митрофановку.

Все дороги замело снегом, подвоза нет. Встаём утром, умываемся, завтракаем, берем мешки и идём за «продовольствием» — в поля, ломать початки кукурузы. Набиваем кукурузой мешки, возвращаемся к обеду. Обдираем зерна кукурузы с початка вручную. Вечером в котел походной кухни засыпаются кукурузные зерна. Всю ночь кипит котел. Под утро запускаем в него несколько банок мясных консервов из расчета 15-16 граммов мяса на человека, и завтрак готов. К обеду опять кипит каша из той же кукурузы, и её последние остатки раздаются к ужину.

И так изо дня в день бушует непогода, изо дня в день ходим по кукурузу, изо дня в день едим её.

Но вот прекратился снегопад. На следующий день, взяв с собой автоматы и карабины, пошли охотиться на зайцев, которые также приходили на поле лакомиться кукурузой. В один миг все оказались великими знатоками охотничьего искусства, особенно в части охоты на зайцев. Решили действовать по всем правилам военной науки и устроить зайцам «Сталинград».

Распределили роли и договорились — кто и как должен действовать. Разделились. Глубоким фланговым обходом окружили предполагаемое место пребывания зайцев. И вот всё готово — все заняли исходные места. Метрах в шестистах впереди нашей тройки идут навстречу нам, растянувшись в цепь, четыре человека. С флангов, также навстречу друг другу, сближаются ещё три тройки. Вот кто-то увидел зайца и сразу — шквальный огонь из всех видов оружия — настоящее сражение: пули свистят над головой, взрыхливают снег, срезают стебли кукурузы. Пальба идёт со всех сторон. Нет только зайцев. Они давно покинули «поле боя» — ведь на то они и зайцы.

Разгоряченные стрельбой и лазаньем по снегу, собираемся вместе.

— Вот такой, — говорит один «охотник» и показывает руками размером с большую собаку, — у меня перед носом прошмыгнул. Я по нему из автомата, но не попал, удрал косой!

Охотники из нас были неважные, да и немудрено. Стояла сплошная «канонада» — не только заяц, но и солдат не пойдет на такой жаркий «бой». Многие из нас, и я в том числе, перестали ходить на «охоту». Через несколько дней трое солдат получили на охоте ранения, и выходить с оружием запретили.

Быстро проходили короткие зимние дни. В походах за кукурузой, различными делами не замечали, как проходит время. В 4-5 часов уже темнело, наступал длинный вечер. Время тянулось медленно: чистили оружие, рассказывали друг другу истории из жизни, писали письма. В 8-9 часов ужинали и в 10 ложились спать. На севере шли бои. Часто вспоминали наших ребят: как они там — в снегопад, буран, непогоду, под открытым небом?

Фронт от нас был километрах в 6-8. В двадцатых числах февраля утром раздался гул артиллерийской подготовки. Сутки гремело где-то рядом, потом всё смолкло. Войска прорвали фронт и стали преследовать отступавших немцев.

Пришли известия с севера — в Корсунь-Шевченковской операции немцы разгромлены…

10-18 марта. Снабжение по-прежнему было плохое. Пришли вести, что на станции Куцовка немцы бросили много складов с продовольствием. От нас это было километров за 25. Срочно организовали «продотряд» — команду человек из восьми с офицером. Была поставлена задача — найти трофейные продукты. До станции Шаровка доехали на машине. Поздно вечером товарным поездом приехали на станцию Куцовка.

Перед нами предстали взорванный элеватор, сгоревшее здание вокзала, сожженные дома поселка. Быстро темнело. В трёх километрах от станции находился поселок. По грязной, разбитой дороге, уже в темноте, подошли к хатам. Поселок был сильно разбит, отдельные, чудом уцелевшие хаты без окон и дверей были заняты солдатами. Окна занавешены плащ-палатками, двери — мешковиной и рогожей. Разошлись по разным хатам…

На следующий день длинная колонна солдат выступила из деревни Митрофановка. По деревне, расположенной в балке, прошли километров восемь. Многие жители вышли нас провожать. Некоторые женщины и старушки плачут. Дорога — сплошное месиво грязи, воды и льда (вместе с нами был молодой сержант Свиридов — небольшого роста, черноволосый, 18 лет. Он сразу исчез в кустарнике и больше не появился. Поздно ночью спохватились — где Свиридов? Искали, ходили по кустарнику и лесу, кричали, нo нигде не нашли. Поиски продолжались с неделю, но никаких результатов не дали. Чего только ни придумали: и немцы его украли, и убили его диверсанты, и многое другое. Только через два месяца стало известно, что его поймали в деревне Митрофановка, куда он ушел к любимой девушке. Больше о нём ничего не было известно (по данным ОБД «Мемориал», Свиридов Николай Сергеевич, 1924 года рождения, уроженец Тульской области, за самовольное оставление части в боевой обстановке осужден к лишению свободы с направлением в 183 отдельную штрафную роту, где пропал без вести 27 июля 1944 года. — Ред.).

Кончилась деревня, вышли из балки на шлях, разбитый машинами и танками, шириной до двухсот и более метров. Снег сошел и обнажил густой, тягучий, как вар, жирный чернозем. Каждый бредёт, как умеет, выбирая островки льда. Ноги скользят, подол шинели завернут за пояс, но всё равно всё до пояса заляпано грязью. Едва вытащишь одну ногу из месива, как вязнет другая. Пасмурно, и в довершение «удовольствия» накрапывает дождик. Ночью заночевали в деревне. А на рассвете, 20 марта, снова вперед и вперед. Движемся быстро, километров по 30-50 в день. Бесконечные поля, редкие деревни и снова поля и поля. Путь специально выбирали так, чтобы поменьше было деревень и отстающих солдат. В поле не укроешься, не переночуешь — обязательно дойдешь до деревни, чтобы можно было поесть, обогреться и выспаться. На второй день похода мой ботинок развалился. Пришлось подвязать подошву проволокой, чтобы не остаться босиком, вытаскивая ноги из жирного чернозема.

Во второй половине дня 21 марта вступили в город Новоукраинка, где впервые вступили в бой с немцами. Впрочем, немцам было не до нас. Главное для них — унести ноги. Новоукраинка — город небольшой и не очень сильно разрушен. Взят он был с ходу — колонна развернулась перед городом в цепь и, загибая фланги, солдаты со всех сторон устремились к городу.

В ночь на 21 марта заночевали в Новоукраинке, а утром 22 марта снова вперед — на запад. К полудню подошли к станции Помошная. Вся степь вокруг была усеяна остовами сожженных немецких машин. Тысячи сгоревших, пылающих и дымящихся машин, рассеянных по всем окрестным полям, производили жуткое впечатление. Ничего подобного нельзя себе представить, не увидев останки такого количества машин, собранных со всей Европы. Вот на дороге стоит колесный автомобиль-тягач. У него 12 осей, 24 колеса, каждое колесо в диаметре больше моего роста. Он подорван и брошен. Летучки, грузовые, легковые, специальные автомашины всех типов и марок. Впереди видны домики пригорода. Оттуда стреляют. Снова рассыпались в цепь и устремились к городку. Каждый из нас думает: если здесь столько машин, то какие же трофеи в городе?

Никого погонять не надо. Вперед и вперед! Одноэтажные домики пригорода. Ещё вперед!

Перед нами река Буг. За рекой… взорванный город – Первомайск… Сплошные руины домов. Кое-где возвышаются отдельные стены. Железнодорожный мост через реку взорван. Средние два пролета упали в воду. Немецкий «новый порядок» виден в действии! Был город — нет города. Нет и жителей — их всех вывезли в Германию…

---

Редакция благодарит Василия Всеволодовича Даценко за его поистине подвижнический труд, благодаря которому у нас появилась возможность прочесть воспоминания солдата Великой Отечественной, освободителя Кировоградщины Леонида Лисицына.