Окопная правда о войне: от Днепра до Кировограда

«Украина-Центр» продолжает публикацию  фрагментов воспоминаний  участника освобождения Кировоградщины Лисицына Леонида Николаевича (1925-1986). Находясь в отпуске, я проехал тот путь от Днепра до Кировограда, которым прошел минометчик 63-й механизированной бригады 7-го мехкорпуса Лисицын. Каких-то полторы сотни километров, но в каждом населенном пункте стоят братские могилы, в которых нашли последний приют тысячи воинов. Большинство из них значатся неизвестными — без фамилий, без званий, без дат рождения, с примерными датами смерти,  соответствующими датам  освобождения населенного пункта…

Предлагаемые записи  касаются  боев на территории Долинского, Новгородковского и частично Александрийского районов.

Василий Даценко, историк и краевед.

Продолжение.
Начало в №№25, 27, 28.

Наступил серый, мглистый от мороза рассвет. Белая, туманная дымка задернула горизонт, и все предметы, даже рядом стоящие, проступали неясно, как на только что проявляющемся негативе. Дымка рассеивается — все ярче и четче выступают контуры хат, деревьев, строений. Метрах в 100-150 от нас, за ручьём, вырисовывается деревня. Совсем рассвело. На противоположном косогоре четко просматриваются хаты, сараи, деревья. Неожиданно замечаем замаскированный соломой немецкий танк. Он прямо перед нами, метрах в двухстах, стоит между хатой и сараем. А вот и второй, третий, там пятый, шестой. И немцы тоже заметили нас. Пулеметные очереди прошивают все вокруг. Воробьев вышел из дома. Пулеметный огонь заставил его быстро уйти за стены дома. Команда: «К бою!» Расчеты у минометов. Быстро работает наводчиком Красильников — стройный, худощавый, лет 18, он очень похож на мальчика. Нежная кожа лица загрубела на морозе, обветрилась. Руки проворно работают рукоятками наводки. Большие карие глаза смотрят в прорезь прицела. Левее нас, метрах в ста, ночью пришли и встали два танка Т-34. Перед рассветом один танк ушел, а второй, замаскировавшись, стоял за хатой. В этот момент танк, заурчав, выдвинулся из-за хаты. Пушка ударила раза три. В момент выстрела перед танком разорвался снаряд. Танк сразу стал отходить. Второй разрыв ближе, ещё разрыв чуть сзади, и, наконец, четвертый — прямое попадание. Танк застыл на месте, окутался дымом, из него выбрались четыре танкиста и расползлись в стороны. Ударил наш миномет — на противоположном берегу цели прямо на выбор. Пристрелка велась по пулемету за двести метров от нас. Только разорвалась первая мина, вторая ещё висела в воздухе, как трассы пулеметных очередей прошили огневую позицию. Красильников уткнулся головой в прицел. Все залегли. Стрелять не было возможности — огневая позиция расстреливалась в упор.

— Отбой ! — закричал Воробьев, — Повалить минометы!

Выполнить команду удалось с трудом. Кто-то крикнул:

— Красильников убит! Пуля попала в сердце!

То, что ночью казалось надежным прикрытием, днём явилось ловушкой. Немцы заранее приготовили оборону, надежно замаскировали свои позиции, произвели пристрелку на местности и в упор расстреливали наше расположение. Нами был захвачен только один порядок — хат 16-18, а у немцев на бугре — вся деревня. Сзади нас поднимался косогор — открытый, заснеженный, без укрытий и балок. Только сейчас мы узнали, что из этой западни пехота ушла ещё ночью. Прямо напротив хаты крутые склоны косогора были размыты водой и подобие овражка уходило, извиваясь, вверх.

Воробьев подал команду:

— Порасчетно, первый расчет Хримяна, по канаве, бегом марш!

Первые пять человек, согнувшись, уходят по канаве. Вот они ползут по одному, скрываясь за выступами и извилинами оврага. Следом за ними — второй расчет, почти вплотную — третий. Метров через 150 канава кончилась, на чистый, открытый косогор сразу высыпало человек 15. Тут же ударили крупнокалиберные пулеметы, затявкали немецкие минометы, ударили пушки — уж слишком соблазнительная цель — беззащитная кучка людей на голом бугре! Дым от разрывов все закрыл черной пеленой, и только одиночные фигурки метнулись вразброд через бугор. Нечего было и думать отходить этой дорогой.

Нас осталось человек шесть — я, Ананьев, Рамзин и ещё два-три связиста. Собрались, посоветовались и решили занять оборону здесь, до вечера продержаться и под покровом темноты уйти, а сейчас наблюдать. Дом имел выход в сторону ручья, и немцам было отлично видно, кто входит и кто выходит. Выставили оконную раму с другой стороны. Немецкие пулеметы изредка стреляли. Всё было спокойно, но не успели мы перекусить, как неожиданно бегущие с левого фланга 7-8 солдат прокричали:

— Танки в балке!

К левой стороне деревни подходила балка со станции Куцовка, и из неё, метров за 200 влево сзади, на бугор выползли три танка. Редкие фигуры автоматчиков в белых маскировочных халатах сопровождали танки и вели огонь. Наши солдаты пробежали метров 100-150 дальше и скрылись за хатами на правой окраине деревни. Немецким танкистам с бугра было хорошо все видно. Один за другим стали рваться снаряды. Сидеть в доме стало опасно. Я выскочил из хаты через окно, заскочил в подвал, стоявший метрах в 10 сзади дома. Сразу увидел Ананьева — осунувшегося, сразу постаревшего, со смертельной тоской во взгляде. Он стоял в глубине подвала. Весь его вид говорил о безнадежности положения. Помертвевшими губами он глухо сказал:

— Прощай, Лисицын! Видно, не придется остаться в живых!

Танки, вползшие на бугор, усилили огонь — снаряды рвались кругом. Остервенело забили танки и из-за ручья со стороны деревни Богдановка. Рядом разорвался снаряд и разворотил угол дома напротив погреба. Я говорю Ананьеву:

— Надо бежать, здесь нельзя оставаться, тут и скрыться негде.

— Нет, я не пойду, будь что будет.

Я обернулся и выглянул из погреба: снаряды рвали землю, султаны разрывов вспыхивали вокруг. Но вот танки на бугре поравнялись с нашим порядком хат и перенесли огонь дальше.

— Ну, давай, иди, — говорит Ананьев. Он забился в угол погреба, весь сник и хотел только одного — закрыть дверь погреба.

Я выскочил из погреба и, перебегая от одного угла дома к следующему дому, под сплошными разрывами снарядов, метров через 300 достиг последней хаты. Когда я бежал сквозь разрывы и дым, видел убитых, но было не до них. Всё внимание обращал только на разрывы снарядов. Как только снаряд разрывался впереди — стремглав бросался в пороховое облако — дым окутывал и скрывал меня от немцев. Но теперь, впереди — замерзший водоем, и вдоль его берега вьется дорога. Чистая, ледяная, запорошенная снегом поверхность ставка, а на противоположной его стороне — позиции немцев. Немцы находились в двухстах метрах от дороги и занимали позиции в хатах или рядом с ними. Но для меня выхода нет — по бугру идут немецкие танки! Нужно пробежать по этой ровной пустынной дороге метров 300, а там, вправо — балка, там — спасение!

Не задумываясь, бегу вперед, и это меня спасло — немцы весь огонь сосредоточили по домикам и не обратили внимание на меня одного. И если бы я минуту промедлил, то сплошной ливень пулеметного огня, пронесшегося сзади меня, преградил бы этот путь. Вот и балка. В её начале, прямо на дороге, стоит повозка с убитой лошадью. Несколько мертвых солдат лежат рядом. Не прошел я по балке и ста шагов, навстречу бежит солдат и кричит:

— Танки зашли с той стороны балки!

Влево — бугор, вправо — бугор, сзади и спереди — немцы, снова ловушка. Путь только влево — прямо через бугор, вдоль линии телеграфных столбов. И только я вылез из балки на голый склон косогора, откосом спускавшегося к ставку, как сразу же пулеметные очереди заставили прижаться к земле. Короткая перебежка. Пули свистят и стелются по земле, прошивают полы шинели. Бросаюсь на землю. Доносится стрельба пулемета: «та-та-та-та!» Опять вскакиваю, пробегаю 10-15 шагов — и снова свист пуль, дробь коротких очередей бросает в снег. Метров 250, вдоль фронта, по голому, запорошенному снегом косогору, под непрерывной дробью очередей, выбивающих на пулемете чечетку, короткими перебежками перебежал бугор и прямо с его высоты скатился в другую балку.

Пули прошили полы шинели, рукава, рассекли гимнастерку и нательную рубаху, просекли обмотки, но ни одной царапины не было на мне.

Часов в 11 дня, по балке, заросшей тростником, я направился в сторону от деревни Богдановка. Прошел километр по балке. Здесь было удивительно спокойно, сюда не залетали пули. Во время бега под пулеметными очередями шнурок на обмотке правой ноги был срезан пулей. Обмотка размоталась, и я не заметил, где её потерял. Но беда не велика — ноги унесли меня целым. Мимо меня быстро пробежал какой-то лейтенант. Обернувшись на ходу, крикнул: «В деревне кто?» — и, не дождавшись ответа, побежал дальше. «Что за вопрос? — подумал я. — Если ты такой дурак, бежишь первым, то первым и узнаешь, кто там. Сегодня, очевидно, не я один прошел по этой тропинке». Так я думал и спокойно шел вперед, не зная, что меня ждет и где найти своих ребят. Влево на косогоре стояло несколько хат, но не стоило заходить туда, и я пошел дальше. Километра через три увидел дома, стоящие в балке, садики, плетни — это было село Новгородка.

Подошел к крайнему дому. Солдаты-пехотинцы отрывали окопы для пулемета и себя. Часть из них отдыхала в хате. Но никто не слышал про нашу бригаду. В третьей хате хозяйка, пожилая женщина с очень красивым лицом, пригласила меня пообедать. Я умылся, побрился, с аппетитом уничтожил украинский борщ — усталости как не бывало. Всё отошло в область преданий.

На дворе ярко светило низкое декабрьское солнце, искрился снег. В хате было тепло, я отдохнул, отогрелся, поблагодарил хозяйку и решил идти искать дальше. Но где найти своих? Сколько я ни спрашивал, где бригада, многие просто не знали, что есть такая бригада и рядом, километрах в 4-5, существует деревня Богдановка. Я случайно встретил старика, который якобы пришел из Богдановки. Он сказал, что деревня Богдановка взята нашими частями. Я решил идти обратно, но здесь меня задержали. Подошло какое-то стрелковое подразделение и стало занимать оборону. Везде спешно окапывались, и мне, вручив лопату, предложили не шляться зря, а выкопать окоп у дороги. Коренастый, средних лет старший лейтенант указал такому же крепкому дядьке наблюдать за мной. Но, удостоверившись, что я работаю честно, мой «шеф» ушел греться в хату, а я, оставив лопату в наполовину вырытом окопе, решил действовать самостоятельно и отправился обратно в деревню Богдановка.

На этот раз я шел правой стороной той же балки и едва успел поравняться с окраинными домишками хутора и даже прошел их, как возгласы сзади справа заставили меня обернуться:

— Что, дурак, маячишь? Иди назад! А ну, позвать его сюда! — крикнул с порога хаты одетый в полушубок военный, очевидно, старший. Двое автоматчиков преградили дорогу:

— К капитану!

Не успел подойти, как тот рассвирепел:

— Кто? Откуда? Куда? — с потоком мата вырывались вопросы.

Самая настоящая истерия била этого «вояку», изрядно хлебнувшего «для храбрости» спиртного. Глаза округлены, изо рта брызжет слюна, новенькая кубанка на голове трясется, ноги в яловых сапогах сами прыгают. Отборная брань переходит в вопли, из которых я понял, что своим хождением демаскирую этих «храбрецов», отсиживающихся в хатах на краю балки, в двух километрах от немцев. Сорвав глотку, капитан срывающимися пальцами расстегнул полушубок и, выхватив из кобуры пистолет, выстрелил перед моим носом и сразу разрядился очередным потоком брани.

— Убрать прочь, к чертям собачьим!

Меня схватили и сказали, чтобы я никуда не отходил. Примерно через час я незаметно ушел и вернулся обратно в село Новгородка. Пришлось обойти не менее тридцати хат, прежде чем я сумел найти место, где можно было переночевать.

13 декабря 1943 г.

Когда я проснулся, то обнаружил, что у меня украли очки солдаты, которые ушли на рассвете. Хата была забита незнакомыми людьми. Я быстро оделся и ушел. Ночью в Новгородку вошли ещё новые части и подтянулись тылы старых. Село Новгородка было взято 10 декабря небольшим отрядом без всякого сопротивления со стороны немцев. Я решил идти обратно в Богдановку по старой дороге. Серым утром 13 декабря я вышел к тому обрывистому склону, где прыгал с бугра, и здесь увидел свою обмотку, пробитую пулями в нескольких местах, но вполне ещё годную. Тут же я надел её и, пройдя немного, с правой стороны увидел отдельные домики, стоящие на противоположном склоне балки. Я решил дойти до них и только приблизился шагов на 20, как группа военных остановила меня. Среди них выделялся командир, без знаков различия, чуть выше среднего роста, худой, с усиками и бегающими глазами на злом и испитом лице. Он заорал:

— Куда прешь? Что демаскируешь?

Я ответил, что ищу минометный батальон 63 бригады. Матерясь, он выстрелил передо мной из пистолета в воздух и сказал, чтобы я проваливал ко всем чертям отсюда. Только много позже я опознал этого мерзавца — командира взвода нашей разведроты. Пришлось идти обратно. Без труда я достиг покрытой льдом ровной поверхности ставка. Дорога, по которой я уже пробегал, спасаясь от танков, метров через триста входила в деревню Богдановка. Только я поравнялся со ставком, как крики: «Ура! Ура-а!» — вперемежку с матом, заставили посмотреть направо.

На чистом белоснежном поле, от меня метрах в 500, через ставок направо, редкие цепи пехотинцев спускались с откоса вниз, к деревне Богдановка. Ожесточенный пулеметный огонь прижимал их к земле. Султаны разрывов снарядов разметывали и снег, и землю. Я спокойно прошел до середины пути и здесь, прямо на дороге, увидел убитого солдата-пулеметчика. Он лежал, уткнувшись лицом в заледенелую землю. Вынул документы и прочитал: крестьянин, родом с Алтая. Ничем не поможешь. Положил документы обратно. Пули тонко пели над головой. Я оставил убитого и спокойно дошел до дома с подвалом, от которого накануне я с таким трудом уходил от немецких танков. За домом стоят солдаты, прижавшись к стене, и кричат мне:

— Быстрее, быстрее, бегом! Черт возьми, нас обнаружишь!

Я подбежал. Солдаты искренне удивляются, как мне удалось среди бела дня пройти. Только что передо мной, буквально за 10-15 минут, пулеметный расчет, шедший этой же дорогой, потерял одного убитым, и трое были ранены.

Атака захлебнулась, но она меня и выручила, — не будь её, не пришлось бы мне дойти и до середины дороги. Командир взвода, лейтенант, приказал подчиненным ему солдатам:

— Пулемет на угол! Окопаться и наблюдать!

Я пошел в ту же хату, которую занимали наши расчеты позапрошлой ночью. В ней лежали раненые солдаты, мне незнакомые, которые расспросили меня. Я их напоил водой и рассказал про свои злоключения. Наступили сумерки, прошел короткий декабрьский день. Я решил отдохнуть и лег в углу хаты. Очевидно, заснул. Внезапно металлическая вибрация моторов заставила очнуться. Глухое, монотонное завывание самолетов переросло в режущий, вибрирующий свист бомб…

Продолжение следует.