19 августа 1863 года в местечке Ровное (теперь Новоукраинский район) родился один из самых выдающихся фотографов XX века – Самуил Мартынович Дудин.
Мы впервые прочли о Дудине в статье прекрасной запорожской журналистки Анны Черкасской, которая «открывает» читателям сотни забытых имен выдающихся украинцев. Она пишет: «Самійло Дудін, один із найвидатніших фотографів європейського рівня, якого називають “співцем Середньої Азії”. Шедеврами фотомистецтва фахівці називають 2000 знімків, зроблених Дудіним у Середній Азії.
У 1911 р. в Києві вийшла “Ілюстрована Шевченківська бібліотека” (24 книги) з роботами художника Самійла Дудіна. Він виконав 27 ілюстрацій до петербурзького видання “Кобзаря”, ілюстрував повісті Гоголя “Вечори на хуторі біля Диканьки” та “Миргород”.
За кількістю та різнобічністю своїх обдарувань Дудін нагадував “ренесансних людей”: художник (закінчив академію мистецтв, учень Рєпіна), вчений-орієнталіст та етнограф (автор багатьох наукових праць про мистецтво буддизму та ісламу), колекціонер (зібрав унікальну колекцію східних килимів, неперевершеним знавцем яких вважається й досі), бібліофіл, учений-мандрівник (учасник декількох наукових експедицій у Монголію, Туркестан та Західний Китай)».
Оказалось, что о Дудине написаны десятки монографий, Санкт-Петербургский музей андрологии и этнографии (в народе – «Кунсткамера») издал несколько художественных альбомов, посвященных его творчеству. Однако, как это часто бывает, мы, кировоградцы, о своем земляке почти ничего не знаем. В областном художественном музее нет ни одной живописной или фотографической работы Дудина. А ведь он не только родился в Ровном, но и учился в Елисаветградском земском реальном училище, посещал вечерние рисовальные классы под руководством академика Крестоносцева, был членом «Народной Воли» Александра Тарковского. Самуил Дудин сыграл немаловажную роль и в судьбе «Народной Воли», и в судьбе елисаветградской «Громады». А в 1894 году по заданию петербургской академии художеств создал здесь, в Елисаветградском уезде, серию фотографий «Украинцы».
«Єлисаветградський митець»
Мартын Тихонович Дудин, отец Самуила, был отставным квартирмейстером Казанского драгунского полка. Выйдя в отставку, он поселился в местечке Ровном Елисаветградского уезда и стал сельским учителем. Окончив школу в Ровном, Дудин поступил в Елисаветградское земское реальное училище. До четвертого класса был земским стипендиатом, потом учился за счет родителей, а в шестом классе будущего секретаря академии наук исключили за … неуспеваемость. Однако он остался в Елисаветграде, посещал вечерние рисовальные классы, занимался политической деятельностью. В биобиблиографическом словаре «Деятели революционного движения в России. От предшественников декабристов до падения царизма» в пяти томах (1927–1934) о Дудине сказано: «В самом конце 1870-х или в нач. 1880-х гг. вошел в местный кружок самообразования, организованный А. Тарковским и Чикаленко; затем был введен А. Тарковским в “Громаду”, где занимался переводом писателей-народников на украинский язык. (…) В деятельности кружка принимал самое разнообразное участие: был кассиром кружка, резал печати революционных организаций и правительственных учреждений (причем занимался этим и в деревне, где провел зиму 1883–1884 и весну 1884), приготовлял массу и чернила для гектографа и помогал гектографировать Программу рабочих членов партии “Народная Воля”, “Манифест коммунистической партии” и др. издания, принимал участие в устройстве лотерей с целью сбора средств для “Народной Воли”, изучал приготовление взрывчатых веществ и приготовил пробный метательный снаряд. (…) Поводом к преследованию Дудина послужило установленное только в августе 1884 сходство его почерка с тем, которым была написана часть брошюры “К Русскому обществу от русских революционеров”, обнаруженной в ночь на 6 ноября 1883 на улицах Елисаветграда».
Дудина арестовали, и он сразу же сдал всех – и «Громаду», и «Народную Волю», и даже рабочий кружок.
Почему-то даже сегодня большинство исследователей его творчества стараются обойти этот факт, в лучшем случаем упоминают об участии Самуила Дудина в «Народной Воле» и о его предательстве в одном предложении, как будто факт предательства делает его плохим фотографом или художником… Это такой советский литературный подход, когда положительный герой не может совершать неблаговидных поступков. Да и был ли его поступок столь неблаговиден? Подробности описал Александр Карлович Тарковский. Мы нашли его «Начерк історії революційного руху в місті Єлісаветграді» только на украинском языке – в 1930 году он был опубликован в переводе Александра Тулуба в книге «За сто літ. Матеріали з літературного й громадського життя України ХІХ і початків ХХ століття. Під редакцією Михайла Грушевського».
Как пишет переводчик в предисловии, ослепший к тому времени Александр Карлович Тарковский незадолго до смерти, в 1924 году, продиктовал эти воспоминания жене. Воспоминания очень интересные и ценные (тем более что, как пишет сам Тарковский, «в Єлисаветграді бракує документів, що відносилися б до народовольчеської доби, архів жандармського управління було кимость вкрадено и продано базаровим крамарям на вагу, як звичайну білубу». Но нас в данном случае интересуют только отрывки, посвященные Самуилу Дудину:
«Як відомо, “Народна Воля” від самого початку придбала міцну організацію, що дала їй змогу зробити на сучасників не довгий, але міцний вплив. Скрізь утворилися народовольчі гуртки і теж сталося в Єлисаветі. Важко сказати, як утворився у нас гурток і хто був ініціятором його. Найпевніші він склався природнім, стихійним шляхом. (…)
“Народна Воля” почала втрачати своє значення. (…) Настала черга і єлисаветградського гуртка. Влітку 1884 року його члени були заарештовані і посаджені до в’язниці. Жандарський офіцер знав досить мало і володів невеликою кількістю невиразних даних, мало здатних до формального обвинувачення, але йому допомагала зрада, що з перших днів арешту справила свою злу роль.
(…) Пальма першості в цім іудинім чоловіковбивстві належить митцеві С.Д., за походженням селянинові. Для виправдання свого вчинку він вигадав цілу теорію, що, на його думку, виправдовувала зраду. Справжній соціялізм, на його думку, мусить поширюватися поступово й мирним шляхом. Усі ґвалтовні дії, усі ідеї перевертання і революції надзвичайно шкідливі для поширення соціялізму, і найнебезпечніші його вороги – то революціонери. А тому для майбутнього торжества соціялізму їх треба знищувати, і він починає цю боротьбу і віддає на офіру своїх товаришів заради соціялізму. Він у цей час читає одного тільки Маркса і в той же час, володіючи величезною пам’яттю, вказує жандарям увесь фактичний бік революційної справи в Єлисаветі, виказує багато прізвищ революціонерів і дає тонкі характеристики. Він не береже і себе. Не задовольняючись цим, він складає начерк революційного руху в місті Єлисаветі, дуже коштовний документ по своїй детальності й докладності.
Трохи згодом розпалася і “Громада”. (…) Михалевича, щоб не мав впливу на інших, було відправлено в одеську в’язницю, туди ж було переведено з місцевої в’язниці й О. Тарковського. Їх допитували взагалі небагато. На останнім допиті Тарковський підтвердив своє реноме запеклого лиходія. На запитання жандарського ротмістра “Чи маєте ви відношення до “Народної волі?” Тарковський відповів: “Так, я маю честь належати до партії “Народна Воля”. Це “маю честь” дуже зачепило жандарів і прокуратуру, почало передаватися з вуст в уста, зробилося анекдотом і докотилося до закордону, де попало в емігрантський друк. Тільки у 1887 році, через три роки після початку, було розв’язано єлисаветську справу. Судовий процес не відбувся, і всіх спіткала кара в адміністративному порядку у формі заслання:
О. Михалевича, лікаря, зіслано в Іркутську губернію на 5 років.
О. Тарковського, що був вільним слухачем харківського університету, – туди ж на 5 років.
С. Дудіна, митця, – в Забайкальську країну на 3 роки.
(…)
Митець вказав і на робітничій гурток, особливо відомий йому, тому що він був зв’язком між народовольчим і робітничим гуртком. Але робітники мало постраждали, вони попали в число невинних офір і відкараскалися 2–3 місяцями ув’язнення».
Внучка Александра Тарковского, дочь Арсения и сестра Андрея Марина Тарковская спустя много лет напишет в книге «Осколки зеркала»: «Ошибки благородных бунтарей, желающих через кровь и насилие прийти ко всеобщему благоденствию, теперь очевидны. Солдатский сын Самуил Дудин был прав – к социализму надо идти мирным путем».
И Тарковский, и Михалевич вернулись из ссылки в Елисаветград, к своим семьям. Тарковский работал в городском банке, Михалевич вернулся к врачебной практике. Самуил Дудин в Елисаветград не вернулся. В Забайкалье он собирал местный фольклор, делал этнографические зарисовки бурят, благодаря этому увлечению познакомился с известным исследователем центральной Азии Г. Потаниным и стал работать с ним в качестве художника. Ученый помог Дудину переехать в 1890 году в Троицкосавск и поступить там на работу в фотостудию Н. Чарушина, тоже ссыльного. Портреты старообрядцев и пейзажи, написанные Дудиным, они передали в «Кунсткамеру» (сейчас Музей антропологии и этнографии Российской АН). На одном из заседаний историко-филологического отделения академии наук в 1897 г. зачитывалось письмо художника С. М. Дудина, в котором он просил принять в дар снимки местностей Забайкалья, Восточной Сибири, быта бурят и монголов, монгольских монастырей и т. п. В то время академия наук активно сотрудничала с ссыльными, чтобы собирать данные о Сибири, Дальнем Востоке и т. п. Дудин в качестве фотографа и художника начинает работать в академии на постоянной основе.
Ссылка становится отправной точкой в его дальнейшей судьбе.
Объединяя живопись и фотографию
Дудин еще раз приезжал на родину. Летом 1894 г. Дудин по поручению Императорской академии наук предпринял экспедицию для сбора этнографических материалов в Украине. В это время он уже учился в академии художеств. За лето Дудин объездил Киевскую, Полтавскую и Херсонскую губернии, рисовал, фотографировал, скупал предметы быта и народные костюмы. Жаловался в письмах в академию: «Съемка типов и костюмов здесь сопряжена с большой тратой времени и не всегда удается. Надо ждать праздничных дней, когда народ свободен, в будни же о съемках нечего и думать» или «Но как бы там ни было, я представлю все, что только возможно было достать на те средства, какие мне даны были академией, т. е. типичнейшие и важнейшие костюмы мужские и женские, вещи домашнего обихода, т. е. утварь, украшения, рисунки вещей». Многие фотографии цикла «Украинцы» сняты именно в Елисаветградском уезде. Встречался ли он с Тарковским и Махалевичем? Приезжал ли ради этого или просто хотел увидеть родные места? Тарковский об этом не пишет. Известно одно: после ссылки Дудин больше никогда не занимался революционной деятельностью и старался держаться как можно дальше от любых политический и даже общественных организаций.
Валерия Прищепова в статье «К 150-летию со дня рождения С. М. Дудина» (Журнал «Антропологический форум») пишет: «В 1891 г. он познакомился с академиком В. В. Радловым, возглавлявшим Орхонскую экспедицию. В. В. Радлов привлек С. М. Дудина к работе в качестве рисовальщика-фотографа. Целью этой экспедиции, организованной академией наук, было исследование бассейна реки Орхон, древнего города Каракорума и его окрестностей с памятника-ми VII в. Задачей участников экспедиции было составление карты исследуемых местностей, подробных планов отдельных развалин и кладбищ, проведение раскопок. (…) Летом 1891 г., во время работы экспедиции, В. В. Радлов начал хлопотать, чтобы С. М. Дудина приняли учиться в академию художеств. Сохранилось письмо В. В. Радлова, отправленное им в академию художеств с просьбой о зачислении С. М. Дудина студентом. По ходатайству Г. Н. Потанина С. М. Дудин был амнистирован и осенью 1891 г. вместе с членами экспедиции приехал в Петербург».
Самуил Дудин учится в академии художеств в классе Ильи Репина и одновременно продолжает ездить в научные экспедиции академии наук. Экспедиция в Украину была очень нетипичной для него. Дудина как исследователя больше всего привлекает Азия. За время учебы в академии художеств он принимает участие в экспедициях в Монголию, Самарканд и Туркестан. Окончив академию и получив звание художника за картину «В храме Таниты» в 1898 году, он пользуется правом на заграничное пенсионерство (фактически командировка без обязательств за казенный счет) во Франции; побывал в Берлине, Дрездене, Мюнхене, Вене, Амстердаме. В это время на выставках Императорской академии художеств постоянно экспонировались его картины, однако писал он не Париж и Марсель, а все ту же Азию – по памяти («Дуваны», «Дверь в мечети Шах-и-Зинда», «Из жизни старого Востока», «Улица в Самарканде» и т. п.). В письме своему учителю – Илье Репину – он писал: «Работать за границей не лучше, чем в России, а для знакомства с художественными ценностями Парижа достаточно и двух месяцев, а потом поехал бы на Восток, куда меня всегда тянуло. Писал бы там этюды и, почем знать, может быть, овладел бы настроением восточного пейзажа и типов, и тогда мои упражнения из исчезнувшей жизни Востока не были бы натюрмортами по Перро» (вероятно, имеется в виду сказочник Шарль Перро).
Дудин, в конце концов, так и сделал – уехал из Европы далеко на юго-восток, в Казахстан. Но пенсионерство даром не прошло. Разочарованный искусством современной ему Европы, Самуил Дудин обращает пристальное внимание на организацию выставок, музейных экспозиций и т. п. Он писал Василию Радлову: «Я успел побывать в Амстердаме. Посмотрел тамошний музей и выставку Рембрандта и видел очень недурную выставку национальных костюмов Голландии и ее колоний (…) Костюмы собраны превосходно, а манекены, на которые они надеты, в большей части случаев прекрасно исполнены. Я думал, глядя на них, что хорошо бы костюмы Вашего музея выставить подобным же образом, какую массу публики привлек бы тогда музей!» Позже этот опыт очень пригодился Дудину.
Второй неизменный живописный объект для Дудина – ню – обнаженная натура. Исследователи отмечают, что картины Дудина «фотографичны», очень реалистичны и детально прописаны. Впрочем, чтобы заметить это, не нужно быть искусствоведом. В то же время его этнографические фотографии – это не просто фиксация каких-то объектов, а картины с продуманной композицией, правильным освещением и т. п. Может, именно поэтому при всей своей научной ценности они считаются шедеврами. Анна Черкасская пишет, что в этнографическом музее Гамбурга и сейчас экспонируются 495 стеклянных негативов Дудина, снятых в Казахстане.
Искусствовед Антон Успенский объясняет магию этих снимков: «Лучшие фотографии Дудина структурны в целом, но как бы слегка “сбиты” случайно возникшим движением и внезапным ракурсом ничего не подозревающего “натурщика”. Тщательно выстроенный и чуть “подпорченный” нечаянной репортажностью снимок дает чувство вовлеченности в пространство бытовой, ординарной ситуации: сценки торговли на городском рынке, детские игры в степи, цирюльник бреет голову клиента… Такая погруженность дает дорогое ощущение, которое я бы назвал чувством “местного времени”, когда пространство фотографии позволяет репрезентировать и четвертое измерение, т. е. передать живую, движущуюся историю».
Сам Дудин писал, что «умение грамотно фотографировать – не самое главное, гораздо важнее рассказать снимками о том, что видишь», «чтобы добиться от действующих лиц сцены правды движений, не нужно торопиться со съемкой, и спустить затвор только тогда, когда участники сцены будут вести свою работу, уже не обращая внимания на аппарат. Для этого выгодно бывает их обмануть, сказав, что съемка уже сделана».
А в серии казахских работ 1899 года есть снимки, которые сам фотограф раскрасил акварелью, чтобы передать цвет. Эти «акварели по фото» не имеют ничего общего с псевдоцветными фотографиями 60-х годов прошлого века. Это картины! В 2010 году в ходе подготовки к празднованию 300-летия Петровской Кунсткамеры, музей антропологии и этнографии, который стал ее преемником, организовал экспозицию, которая повторила маршрут Дудина 1899 года, и издал альбом с фото 1899 и 2010 года. Потрясающий альбом, который показывает, как много сохранил для нас Дудин: нет больше таких зданий, таких резных дверей, таких орнаментов, таких костюмов и таких типов… Увидеть все это мы можем только на фото. То же самое касается, кстати, и цикла «Украинцы». Эти женщины не купили рубашки на рынке, они вышивали их зимними вечерами и носили потом годами. Они не наряжались для фото, просто ходили так всегда. Они не знали, что делает человек с черным ящиком и зачем он это делает. Но Дудин, который вырос в Ровном, знал и любил все это.
После экспедиций
При подготовке этой статьи мы прочли огромное количество воспоминаний, статей. Складывается впечатление, что Дудин был человеком замкнутым, фанатично влюбленным в свое дело и, кажется, довольно неприятным. Мы не нашли сведений о том, был ли он женат, были ли у него дети. О нем как о гениальном исследователе написано очень много, о нем как о человеке – ничего! Притом, что художник и ученый Дудин вращался в кругах, где принято писать мемуары. В каком-то отчете об экспедиции мы прочли, что Дудин был необыкновенно раздражительным, и, если в пути случались задержки, изводил всю экспедицию. Но как только видел объект, который хотел сфотографировать или нарисовать, превращался в другого человека, мог не есть, не спать, не пить, идти пешком по пустыне с тяжеленными стеклянными негативами и фотоаппаратурой, часами ждать нужного освещения и т. п.
Самуил Дудин не вошел в историю, наверное, именно потому, что между живописью и фото выбрал фото. Сегодня фотографом себя считает любой человек с зеркалкой. Нам сложно представить, насколько тяжелым был хлеб экспедиционного фотографа в конце XIX века. Валерия Прищепова пишет: «При работе со старыми историческими снимками, которые отличают высокое качество, художественное достоинство и уникальная научная значимость, невольно забываешь о громадных трудностях, которые приходилось преодолевать экспедиционным фотографам. В поездки фотограф отправлялся с громоздкой и тяжелой аппаратурой, с ящиками хрупких стеклянных негативов. (…) Фотография не сразу получила широкое признание в научной среде. В годы ее становления многие художники выступали ее активными противниками, стремясь защитить себя от конкуренции. А между тем, в отличие от рисунка или литературного описания, фотография была строгим документальным свидетельством». Фотографии Дудина спасли и сохранили для потомков много архитектурных памятников Узбекистана и Казахстана. Уже в послевоенные годы советская власть восстанавливала их облик именно по фотографиям и эскизам Дудина.
Со временем Самуил Дудин меньше путешествует, но работу не оставляет. В 1902 году по его инициативе при Русском музее был организован этнографический отдел, позднее выделенный в первый в России Этнографический музей. К 1929 году он является старейшим сотрудником Этнографического музея академии наук, заведующим фотомастерской (с 1911-го), ученым хранителем отдела Восточного и Западного Туркестана (с 1914-го), пишет и издает несколько книг о буддийском и исламском искусстве Средней и Центральной Азии. В последние годы жизни он считался крупным специалистом по вопросам научной фотографии. А что касается восточного искусства (Дудин, по свидетельству современников, маниакально зарисовывал все орнаменты и узоры, которые видел), то он по сегодняшний день считается самым авторитетным специалистом по туркменским коврам. А ведь с момента его смерти уже прошло 85 лет!
Самуил Дудин умер от паралича сердца 8 июля 1929 года в Саблино под Ленинградом, на университетской станции, где руководил летними практическими работами студентов. Умер с фотоаппаратом в руках, во время работы.
И еще один интересный факт, описанный в статье Валерии Прищеповой, которую мы уже не раз цитировали: «В числе картин, находившихся в музее академии художеств и переданных в другие музеи, была еще одна работа С. М. Дудина “Перед купанием”. Согласно документам, сохранившимся в музее академии художеств, она была отправлена в Елисаветградский художественный музей при Обществе распространения грамотности и ремесел в 1914 г. Из краеведческого музея Кировограда сообщили, что у них отсутствуют художественные произведения С. М. Дудина, поэтому дальнейшую судьбу этой картины можно лишь предположить. В том случае, если картина уцелела во время Гражданской войны, она могла попасть в созданный Дворец науки и искусства, а после образования в 1929 г. краеведческого музея с картинной галереей – в ее коллекцию. В период оккупации в Великую Отечественную войну картинная галерея была полностью разграблена. Возможно, в это время была утрачена и картина С. М. Дудина “Перед купанием”».
Пару лет назад мы записывали интервью с одним из последователей Дудина – фотографом Владимиром Оглоблиным, который сегодня ходит в экспедиции по Сибири и Средней Азии. Ему легче, чем Дудину, много легче. Ему не нужно ставить шатер и проявлять снимки, чтобы освободить стеклянные пластины, он просто сбрасывает фото с фотоаппарата в ноутбук, не нужно ждать неделями прибытия техники, не нужно носить рюкзак со стеклянными негативами и огромный ящик с треногой. Тем не менее, его рассказ произвел на нас большое впечатление: неделями не видеть людей, идти пешком безо всяких ориентиров по тайге или пустыне – это цена фотографий мест, где не ступала нога человека. Но Владимир Оглоблин не жаловался: «Я могу показать людям то, чего они сами никогда не увидят». То же самое хотел показать современникам Дудин.
Конечно, мы уже никогда не увидим картины «Перед купанием», скорее всего, не увидим и других картин Дудина, их оценочная стоимость на аукционах – десятки тысяч долларов. Но фото! Они есть на сайте «Кунсткамеры» в свободном доступе, их можно напечатать. Скорее всего, сегодня эти снимки не произведут такого впечатления, как 120 лет назад, но, может, стоит посмотреть?
Подготовила Ольга Степанова, «УЦ».
