Делайте же что-нибудь!

— Мужчина! Вы уже две остановки на мне лежите!
— Мадам, но что я могу сделать?
— Так делайте же что-нибудь, я через три выхожу.

Этот древний анекдот вспомнился после очередного олимпийского дня. Как здорово, что почти каждый старт украинских спортсменов (точнее, финиш) полностью соответствует духу Олимпиад и их основному принципу — «Главное — не победа, а участие!». Все правильно — зачем биться за золото, если можно просто участвовать, героически заняв почетные места в четвертых и шестых десятках?

Это неукротимый норвежец Бьорндален в сорок лет снова становится чемпионом, это Юстина Ковальчик с трещиной в стопе берет золото для своей Польши, а нам для гордости за страну и бронзы Виты Семеренко — выше крыши. Когда смотришь на выступления наших мужчин — лыжников и биатлонистов, в голову приходят мысли о неспособности тренеров сборных и селекционеров, об аккуратно поделенных миллионах, об имитации тренировочного процесса.

Впрочем, практически те же мысли приходят и при здравом рассуждении о делах в нашей державе. Вот ведь кажется: всем все понятно (ну или почти всем и почти все), и действия всех заинтересованных сторон (власти, оппозиции, народа и т.д.) должны быть совершенно очевидными, но… проехали одну остановку, другую, уже по кольцу пошли, скоро бензин закончится, а ничего не решается или дальше имитации процессов дело не идет.

Начнем с первого дня сотворения нынешнего кризиса. Шли-шли в Европу, и вдруг оказалось, что нам туда никак нельзя. Мол, они не готовы, мы не готовы, и Россия обиделась. А народ уже шеи вымыл, чистое исподнее надел и к принятию на грудь европейских ценностей подготовился. Обидно? Конечно! Можно было бы обиду в водке утопить, но налить никто даже не предложил. Вон поляки в такой ситуации четко поступили — нет, это я не про вступление в ЕС сейчас говорю. Есть другой, не менее убедительный исторический пример. Они просто взяли и изрубили в капусту проводника. Ивана Сусанина, если кто до сих пор не понял. Нашего же проводника в Европу проводили на пенсию c почетом и букетом, и то лишь когда ситуация в стране окончательно пошла вразнос…

С нашей статусной оппозицией дело обстоит еще безнадежней. Они, как собачки на лобовом стекле машины: глазки умные, головками кивают и… все. Доверие народа утратили, от жертв не уберегли, в Европе толком ничего не добились, но обещают стоять насмерть.

Парни, да когда ж вы поймете: ваш «насмерть», как и капуста из Азарова, людям и нафиг не нужны! Предложите четкую и понятную программу выхода из кризиса — на сегодня и завтра, расскажите, кто и сколько даст кредитов во спасение Украины, что можете сделать сами, поделитесь, кто и чем у вас руководить будет — в Киеве и Кировограде. Не можете? До свидания!

Отдельная тема — наши заграничные друзья. В последнее время все чаще кажется, что это тот самый случай, когда, имея таких друзей, и врагов не нужно. Бесконечные разговоры о какой-то невероятной помощи, сказочной халяве только запутывают людей, внушают необоснованные надежды. Страна теряет время, наблюдая все эти благоглупости, вместо того, чтобы вспомнить наконец-то рецепт Никиты Михалкова из рязановского «Вокзала для двоих»: «Сама, сама, сама…»

В своей недавней беседе с мэтром журналистики Виталием Коротичем Виктор Янукович обмолвился, дескать, именно мечты, романтизм и эмоции людей привели к тому, что они вышли протестовать. Любой историк подтвердит: это далеко не первый случай, когда подобные качества влияют на ход истории целой страны. Добавлю только, что расставание с этим самым романтизмом дается украинскому народу крайне тяжело, на сей раз — даже кровью. Как правило, путь из романтиков лежит либо в циники, либо в прагматики. Таковы неизбежные законы взросления хомо сапиенс. Если он реально сапиенс, конечно…

Ефим Мармер, «УЦ».

Рекомендовано рекомендовать

Всё лучшее – детям! Этот лозунг времен СССР красной нитью прошел по ряду мероприятий, связанных с Кировоградской детской областной больницей. А именно, лечебному учреждению была посвящена работа нескольких депутатских комиссий и массовый выезд депутатов областного совета во главе с Николаем Ковальчуком непосредственно в больницу в минувший понедельник.

«Областная детская больница должна быть номером один в списке учреждений здравоохранения, материальное положение которого мы должны рассмотреть и поправить», — заявил председатель облсовета. Рассматривать и поправлять было что: дырявые крыши, покосившиеся стены, текущие трубы, допотопная прачечная.

Начальник областного управления здравоохранения Олег Рыбальченко в ходе экскурсии для депутатов сообщил, что детская больница является учреждением третьего уровня и должна быть самой лучшей. Но на сегодняшний день только квалификация персонала соответствует третьему уровню. А технологические процессы лечения детей должны соответствовать определенным условиям.

В больнице функционируют 13 отделений, рассчитана она на 400 коек, в том числе 170 – в хирургии. При этом самый старый корпус был построен в 1915 году, самый «свежий» — 1965 года постройки. В течение последних лет деньги на ремонт выделялись, но, заметил Николай Ковальчук, возможно, они использовались стратегически неверно.

Главный врач больницы Василий Хорощак заявил, что, если к ремонту приступить в апреле, к осени будут закончены главный и лабораторный корпуса. Начальник управления здравоохранения сообщил, что готов проект на ремонт главного корпуса (с надстройкой еще одного этажа) на сумму 35 миллионов гривен и ремонт прачечной – на 6 млн грн.

После увиденного и услышанного председатель облсовета озвучил ряд рекомендаций. Среди них – предоставить технические условия реконструкции заведения (лучше – 2-3 варианта, исходя из финансовых возможностей); обратиться к депутатам с целью создания инфраструктуры больницы (торговые точки, стоянка, транспортная сеть, аварийные выезды); выписать технические условия оснащения больницы диагностическим и лабораторным оборудованием (возможно, с привлечением иностранных структур); создать рабочую группу и отправить ее перенимать опыт в других областных центрах и другие. При этом Николай Ковальчук признал: «Эту работу надо было делать 10-15 лет назад. Сегодня мы опоздали»…

Елена Никитина, фото Елены Карпенко, «УЦ».

Открытый мир новейшего образования

Это учебное заведение стабильно занимает лидирующие позиции в рейтингах кировоградского общего образования. Маленькая, но гордая, гимназия новейших технологий способна реально конкурировать с заведениями, имеющими и более давнюю историю, и более многочисленные ученические и педагогические коллективы. Но здешнее образовательное пространство значительно шире, нежели скромные физические масштабы заведения, которое является почти ровесником независимой Украины и преданным проводником и хранителем государственных позиций нашей страны.

Все началось 1 сентября 1992 года, когда в новую структуру поступили 30 учеников 6 класса и 60 учеников пятого класса. А уже в ноябре того же года при кибернетико-техническом колледже официально оформлено создание научно-исследовательской лаборатории новых подходов к обучению (НИЛ).

В 1993 году НИЛ переименована в отделение новых технологий обу­чения (ОНТУ) при экспериментальном учебно-научном педагогическом комплексе на основе приказа мин­образования.

За годы существования ОНТУ на его базе было проведено более 150 городских, областных, республиканских и международных семинаров, научно-практических конференций, круглых столов, мастер-классов для молодых специалистов, студентов Кировоградского педагогического университета им. Винниченко, обмен опытом с учителями города, области и страны (Одесса, Херсон, Харьков, Киев, Ялта). Состоялось много встреч с педагогическими делегациями из зарубежных стран (Великобритания, Германия, США, Канада, Китай).

В 1997 году администрацией ОНТУ был открыт профильный правовой класс, который помог ученикам на третьей ступени обучения (10-11 классы) профессионально определиться и по окончании школы получить специальность «менеджер — референт» с возможностью выпускникам ОНТУ поступать в высшие учебные заведения правового профиля.

В 1999 году именно работникам ОНТУ было поручено представлять систему работы школ Кировоградской области на выставке «Украина — шаг в новое тысячелетие», проходившей на выставке достижений народного хозяйства в Киеве.

С 1999-го по 2003 год педагоги ОНТУ участвовали в выставках инновационных педагогических технологий в Международном детском центре «Артек» в рамках проекта ежегодного Международного конкурса учителей. Собственно, гимназия была основана в 2004 году — на базе ОНТУ.

Рассказывать собственно о школе — работа неблагодарная, потому что ее традиции, роль в становлении современного отечественного образования, новаторство в педагогических технологиях, передовая информационно-техническая система и т.д. могут занять не одну страницу печатного газетного текста. Скажем, где еще в Кировограде в школе есть телецентр, где и педагогами, и учащимися создаются ленты не только из жизни гимназии, но и научные (!) фильмы, телекомпания «Око»? Кстати, еще в 97-м сюда приезжали с киностудии Довженко… Или много ли у нас заведений, где возможности для разгрузки и реабилитации предусматривают даже… массаж? Несмотря на скромные размеры заведения, на двух этажах можно проводить часовые экскурсии, чего стоит только школьный музей с уникальными экспонатами (их здесь более тысячи!), который продолжается даже в коридорах, а его содержание способно конкурировать со «взрослым» краеведческим? Кстати, в этих же коридорах и классных помещениях — около 500 (! ) картин, все — работы учителя этой гимназии Федора Шабалы. И это, напомним, на двух небольших этажах… Роскошная же, без преувеличения, лаборатория физических приборов достойна даже любого престижного столичного заведения — семь лет назад «утварь» сюда была доставлена благодаря минобразования. В школьной научной лаборатории еще в 90-х начали создавать экспериментальные предметные тесты…

Благодаря тщательно разработанной и отработанной системе коммуникаций любой ученик может общаться с педагогом дистанционно, имея компьютер; ежедневно, в 16.00, руководство школы выходит онлайн, чтобы возможность для общения со школьной администрацией имели и родители учеников; оценки же школьников мгновенно попадают в базу электронного журнала школы и в электронный дневник (с расписанием, объявлениями и т.п.), который имеет возможность вести каждый гимназист… Есть и дополнительные курсы — даже банковское дело и профессию телеоператора можно изучать…

Как и во многих школах, здесь есть ученическое самоуправление. Но школьным парламентом оно не ограничивается, имеется общее собрание учащихся в этой структуре, и правление самоуправления, и даже …суд чести!

Красноречивым является тот факт, что гимназия новейших технологий обучения более известна (по крайней мере, в Кировограде) как «гимназия Красновой» — Любовь Степановна как раз является той «батарейкой», которая, сплотив коллектив единомышленников, куда входят и школьники, непрерывно движет заведение вперед, одновременно расширяя его горизонты. Кстати, именно директор является художественным руководителем и постановщиком хореографического ансамбля «Роксоланочка», который уже почти 20 лет действует в школе: здесь изучают фольклорные танцы разных регионов Украины и современную хореографию.

Это движение заметно не только внутри школы. Ведь это учебное заведение недавно было отобрано в список из 2 тысяч школ для участия во втором туре национальной программы «Открытый мир» — проект образования будущего в Украине. Этот проект имеет 4 составляющие. Во-первых — модернизация школ, когда 17 тысячам школ по всей территории Украины будет передано новейшее мультимедийное оборудование: компьютеры учителей, цифровые лаборатории, мультимедийные комплексы. Во-вторых — планшеты для обучения для школьников, которые будут распространяться по социально приемлемой цене. В-третьих, запуск образовательного портала, который станет единой информационно защищенной площадкой для поиска учебных материалов, общения, обмена опытом и информацией для обучения детей, родителей и учителей. И, наконец, создание собственного интернет-канала, когда будет построена национальная телекоммуникационная сеть на базе технологии 4G — нового поколения беспроводной связи. Она соединит между собой все школы, планшеты школьников, компьютеры родителей и педагогов в единую систему. Это поможет обеспечить одинаково высокий стандарт обучения в каждом уголке страны, оставляя местные ограничения качества школьного образования в прошлом. Кстати, только за минувший учебный год в предметных олимпиадах небольшой коллектив гимназии получил 25 призовых мест, большинство из которых — именно по информатике. Гимназия также участвует в реализации программы «Школы — новаторы», после успешного прохождения которой школы — участницы программы получат статус «Инновационная школа Майкрософт» и станут опорными для распространения опыта среди других школ города и области.

Гимназия участвует еще в одном национальном проекте — «Школа будущего». Если сейчас здесь нет начальной школы, то созданный здесь социально-педагогический комплекс «Школа будущего» будет включать уже общеобразовательную школу I -III ступеней, гимназию, лицей и научно-методический центр. Решение о том, что гимназия станет базовым учреждением для реализации этого национального проекта, на уровне области уже принято. Теперь председатель Кировоградской ОГА Андрей Николаенко намерен обратиться к правительству за поддержкой, а также привлечь для развития учреждения социально ответственный бизнес, о чем он сообщил во время визита в школу по приглашению, которое он получил от ее руководства во время программы «Стратегический диалог» в прошлом месяце.

Такая поддержка учебному заведению очень нужна. Хотя бы потому, что небольшие размеры не позволяют принять всех желающих здесь учиться — гимназия сейчас вмещает 240 учеников, а конкурс составляет 6 детей на 1 учебное место. Дети учатся здесь даже на… бывшем балконе — большом, панорамном, утепленном и переоборудованном под самостоятельное учебное помещение. Кроме того, отметил глава области, гимназия как потенциальная «Школа будущего» требует укрепления и улучшения материальной базы. В частности, считает Андрей Николаенко, надо существенно обновить оборудование телецентра, восстановить школьный театр и т.д. и вообще поставить «Школу будущего» в приоритеты деятельности областной власти в сфере образования, создав здесь крепкий и мощный образовательный кластер.

Оксана Гуцалюк, фото Елены Карпенко, «УЦ».

Куда идти «Олимпу»?

На первый взгляд, проблема, описанная в этой статье, — вообще не проблема: клуб спортивного бального танца «Олимп», о котором пойдет речь, — частное учреждение, власти ему ничего не должны, и свои проблемы танцевальная школа, как и любое частное предприятие, должна решать сама… Но это только на первый взгляд. На самом деле проблема эта касается не только «Олимпа», но и десятков других танцевальных студий и спортивных секций областного центра, которые работают на хозрасчетной основе.

Начнем с того, что «Олимп» — все-таки школа с именем, да еще с каким! Можно скептически относиться к званию танцевальной столицы, но нельзя не признать: Кировоград — очень танцевальный город. Так сложилось исторически. И сегодня в каждой школе, в каждом садике есть свой кружок хореографии или танцевальный ансамбль, кроме этого, работают кружки в ДЮЦах, в клубах по месту жительства, студии восточных, современных и народных танцев для взрослых и детей. Ни в одном другом городе Украины такого нет. У нас действительно танцуют все. Кто-то для общего развития, кто-то — профессионально, выступая на международных конкурсах, получая медали и дипломы и даже регулярно сдавая нормативы на разряды. Потому что бальные танцы — это вид спорта, хотя и не олимпийский. «Олимп», как и «Пролисок» или «Конвалия», относится к тем танцевальным коллективам, где все очень серьезно, сюда идут те, кто хочет заниматься танцами профессионально. Перечислить все награды и регалии за пятнадцать лет существования коллектива просто невозможно, но, наверное, кировоградцы и без того знают, что «Олимп» — одна из лучших школ бальных танцев…

И зимует эта школа, в которой почти 150 учеников и восемь работников, без отопления. 31 января замерзли даже канализация и водопроводные трубы — закрыли туалет, хотя в залах кое-как натапливали каминами и занятий не прекращали. Совершенная жуть, если учесть, что в «Олимпе» занимаются малыши с четырех лет. Хотя «Олимпу» с этим вообще везет…

— Мы переезжали раз пять, — говорит директор школы Марина Машина. — Лучшие времена у нас были в проектном институте «Красной звезды» — арендовали крыло, сделали ремонт и т.п. Но, когда здание перешло в частную собственность, нас попросили… Это нормально. Сегодня стоимость коммерческой аренды — 200-250 грн. за квадратный метр, а нам нужно, как минимум, 250 м (у нас должно быть два зала по 90-100 м), мы просто не можем платить по таким ценам. И понятно, что хозяину выгоднее сдавать комнатушки под офисы. Потом мы перебрались в клуб Компанийца. И, как только мы перебрались, там выключили отопление, зиму мы как-то пережили, а потом нам предложили место тут (сегодня «Олимп» находится в гостинице «Турист»). Мы перебрались летом 2012-го, осенью включили отопление, и его тут же прорвало, потом «Турист» стали готовить к продаже, отопление больше не включали…

За пару месяцев все конторы из неотапливаемой громадины «Туриста» выехали, а для танцевальной школы это не так просто. Попробуй найди помещение с двумя танцевальными залами по сто метров, положи там паркет (для бальников это необходимость), обшей стены с зеркалами, поставь станки… И это притом, что «Олимп» существует исключительно на плату за обучение.

— Поднять плату за обучение, чтобы оплатить аренду по коммерческим ценам, мы не можем, — говорит директор. — Сегодня одно занятие у нас стоит двадцать гривен для основного состава, который занимается ежедневно, для хобби-группы, где посещение не обязательное и занятия дважды в неделю, — дороже. Это оптимальная стоимость, ведь родители и костюмы шьют, и поездки на соревнования оплачивают. Больше никак нельзя — мы хотим, чтобы к нам ходили дети, которые хотят танцевать, а не только те, «кто может себе позволить»…

Действительно, если вы заметили, у нас в последнее время появились «кружки для богатых» — и это тоже неплохо. Но разве может педагог отказать талантливому ребенку, если у его родителей не хватает денег на оплату? Руководители секций бальных танцев и других неолимпийских видов спорта (с олимпийскими проще) оказались заложниками ситуации — создавали ведь свои школы не корысти ради, а чтобы подтянуть талантливых детей, научить, передать знания. Вот и передают в подвалах и неотапливаемых брошенных зданиях…

— У нас ведь раньше были клубы — Компанийца, Калинина, Октября, при каждом заводе был ДК, где занимались несколько танцевальных коллективов, — говорит Марина Машина. — Сохранилось это только на «Радии», благодаря Евгению Степановичу Бахмачу пять или шесть танцевальных коллективов имеют сегодня дом. Половина залов в ДК Компанийца пустуют, помещение спортзала «Гидросилы» возле шестой школы вообще пустое, а оно в нормальном состоянии, и там такие залы, что несколько лет назад там проводили всеукраинские турниры! Клуб завода АРЗ тоже пустой, по-моему… Я уже не знаю, куда стучаться. Мы не жалуемся, не просим дарить нам помещения, мы готовы оплачивать аренду, коммунуслуги, делать ремонты. Мы просто просим помочь нам с арендой: не только «Олимпу», все танцевальные коллективы, которые работают на хозрасчетной основе, имеют те же проблемы…

Ну, правда, неужели нет в городе помещения, которое можно за деньги сдать в аренду танцорам? Формально ни городские, ни областные власти «Олимпу» ничего не должны, даже помогать с арендой. Но когда эти дети, потренировавшись в неотапливаемых помещениях без туалетов, в купленных за свой счет костюмах едут, опять же, за свой счет, на какой-нибудь международный конкурс и привозят гран-при, то этот факт обязательно включают в свои отчеты несколько управлений: образования, культуры, спорта, семьи и молодежи, потому что, оказывается, нам есть чем гордиться — мы ж танцевальная столица все-таки…

Ольга Степанова, «УЦ».

Редакция «УЦ» обращается к городскому голове Кировограда Александру Саинсусу с просьбой в кратчайшие сроки рассмотреть вопрос о помощи в поисках приемлемого помещения клубу спортивного бального танца «Олимп». О результатах действий городских властей обязуемся написать.

Жадан у Кіровограді – прямо з «Месопотамії»

Відомий український письменник, харків’янин Сергій Жадан презентував у нашому місті свою нову книгу «Месопотамія». Притому, що це видання — про Харків, у Кіровограді воно було представлене на загал раніше, ніж у самому Харкові! Тож кіровоградці познайомилися з «Месопотамією» найпершими.

— Мені страшенно приємно, що презентація книжки починається саме з Кіровограда, хоча просто так склалося — Кіровоград був найбільш активним і ініціативним. Я завжди, як письменник, із задоволенням їду туди, куди мене запрошують. У вас я раніше бував двічі, востаннє восени 2010 року, коли презентував попередній роман «Ворошиловград», спогади залишилися найкращі. Хочеться знову й знову бачити нових людей, відчувати нову енергетику, яка відмінна від тої, що відчуваєш у рідному місті. І ось я у вас.

Ця нова книга дуже важлива для мене. Хоча будь-яка важлива — письменник, який говорить, що ця книжка важлива, а інша — не дуже, — нещирий. Але ця книга найбільш особлива для мене тому, що вона найбільш харківська з усіх, написаних мною, а я вже написав десятка з півтора книг. Це книга про Харків, старе місто, про людей, яких я знаю, яких люблю. Книга дещо складна й незвична структурно, вона складається з двох частин, дев’яти прозових історій, які перетікають одна в одну. Друга частина — це вірші, їх тридцять, вони доповнюють історії, у чомусь коментують, у них зустрічаються ті самі персонажі. Мені цікаво було поєднати в одній книзі прозу та поезію, це не новий хід, багато хто так робив до мене, і я років дванадцять тому спробував це зробити вперше в книзі «Біг-Мак». Тоді мені не вдалося, на цей раз, сподіваюся, вийшло.

Події відбуваються в одному районі, це кілька вулиць у центрі старого Харкова, історії переплітаються, насамкінець створюючи щось загальне про місто, яке любиш, яке вважаєш своїм, це не просто набір будинків та географічних топонімів, це — цілий космос, частиною якого ти маєш щастя бути. Мені завжди хотілося написати про Харків, про свою любов до цього міста.

На противагу моїй попередній книзі «Ворошиловград», ця книга менш соціальна. Не про протистояння громадян і влади, не про якісь політичні групи. Ця книга особистісна, тут набагато більше любові. Всі історії замішані на коханні — коханні трагічному, коханні щасливому, це дуже лірична книга. Означає це, що змінилися якісь мої погляди на те, що відбувається в країні? Ні, просто мені хотілося показати Харків не таким, яким ми, на жаль, звикли його бачити останнім часом, років десять. Тобто Харків, люди якого вміють любити, вміють цінувати свою гідність, боротися за свою любов і свою ненависть, свої переконання.

Мені страшенно цікаво буде спостерігати за реакцією на цю книгу. Я розумію, що зараз час зовсім не літературний, цілком усвідомлюю, що сьогодні люди найменше думають про якісь культурні чинники та про літературний процес, коли в Україні відбуваються серйозні речі. Але чесне мистецтво (я не кажу про себе), актуальне мистецтво завжди реагує на ті речі, що відбуваються у суспільстві. Воно їх коментує, відслідковує, інколи навіть передбачає. Так чи інакше, актуальна українська культура протягом останніх двадцяти років завжди знаходилася в авангарді громадського життя й визначала певні вектори руху суспільства.

— Багато років усі знали Харків як першу столицю, як місто танків і літаків, як найбільший освітній центр. А сьогодні, на жаль, це місто має імідж такого, де інакомислячих поливають зеленкою, керують містом якісь дивні люди. На виправлення іміджу можуть знадобитися десятиліття. Може, з допомогою літератури?

— Нічого подібного! Гєпа й Допа присутні у Харкові лише останні десять років. Для того, щоб змінити імідж та очистити місто від цього накипу, знадобиться набагато менше часу.

Я згоден, що Харків стрімко втратив за останні роки якісь свої іміджеві позиції, це, на жаль, відповідає дійсності. Але Харків, як і раніше, є найбільшим освітнім центром, студентським містом, студентською столицею, у якій навчаються близько трьохсот тисяч студентів — це більше, ніж населення Кіровограда. Однак це зовсім інша студентська культура, позиціонування себе. Ці студенти ніколи не виходять на вулиці, окрім випадків, коли ректори виганяли їх на мітинги на підтримку Президента і його дій.

Харків і надалі залишається містом танків. Але ці танки ми зараз робимо для Азії, і вони нам їх повертають через погану якість. Харків і далі лишається культурним містом, тільки розмір ринку «Барабашово» набагато більший, ніж територія всієї харківської культури. Ну такі часи ми переживаємо. Однак Харків знав і гірші часи. Харків пережив 33-й рік, коли прямо на вулицях столиці України помирали городяни, громадяни України, хоч і Радянської України.

Так, сьогодні багато хто сприймає Харків як місто Гєпи й Допи. Але повірте мені, це не зовсім відповідає внутрішньому стану цього міста. У Харкові сотні тисяч людей, які не сприймали, не сприймають і не будуть сприймати позицію цих двох політиків. Бо Добкіна харків’яни не обирали, а Геннадій Кернес щодня по кілька разів повторює «Я харківський міський голова». У кожному реченні! Здається, він і сам себе намагається переконати у цьому, і своїх співрозмовників.

— Не боїтеся, що в такий час книжка пройде непоміченою?

— Мені абсолютно не йдеться, буде помічена книжка, чи ні. Насправді я зголосився на цей тур (після Кіровограда будуть Харків, Дніпропетровськ, Одеса, Західна Україна) не для того, щоб привернути увагу до книги. Ми вагалися разом з видавцем, з друзями — чи варто зараз видавати? Я переконаний, що варто. Просування української культури, я впевнений, абсолютно перекликається з тим, за що сьогодні стоять люди на Євромайдані. Я не приїхав займатися агітацією та політикою, але певен, що, якби це не було суголосно тому, що сьогодні відбувається в Україні, я б не поїхав.

Багато хто сьогодні відчуває непевність, невизначеність, певний страх. Бо вже два місяці з половиною все оце відбувається. Я вважаю, що потрібно й надалі займатися своєю справою максимально чесно. В тих містах, де люди погодилися, ми робимо презентації. Багато міст відмовилися. Я не розумію, чому відмовився Тернопіль. Сказали: давайте почекаємо, коли буде інша ситуація. Хоча я не знаю, що зараз у Тернополі такого трагічного? Мені здається, що у вас, у Кіровограді, і в нас, у Харкові, все набагато серйозніше. Якщо організатори вважають, що не до того зараз, вони мають право на таку точку зору. У Донецьку відмовили дуже дивно. Коли у грудні я виступав на Євромайдані в Донецьку (нас закидали яйцями, презервативами з водою, було весело), молоді люди з нового клубу мене запросили на літературну акцію — без політики, без майданівського контексту. Але у цей клуб почали телефонувати, ставити незручні питання, говорити деякі переконливі речі, довелося відмовитися. Бо у Донецьку набагато все жорсткіше, ніж у Кіровограді чи Харкові.

У нас із Донбасом давня любов. Я сам з Донбасу, з Луганської області, це моя мала батьківщина. У 2010-му одразу після Кіровограда я мав презентувати «Ворошиловград» саме у Донецьку та Луганську (ця книга саме про Луганськ). Вже пішла реклама, але спочатку відмовили в одному місці, потім в іншому, довелося по кілька разів міняти локацію.

Я дуже твердо переконаний в одному: якщо ти український письменник чи музикант, ти зобов’язаний якнайчастіше бувати на Донбасі. Якщо ти не привозив туди свій культурний, мистецький продукт, не намагався донести його до людей Східної України, то не маєш жодного морального права пред’являти цим людям якісь претензії. Я буваю там часто. Був у жовтні, грудні. Без жодних месіанських амбіцій, я не думаю, що ось приїхав — і когось у чомусь переконав. Я хочу частіше бути серед людей, серед яких я виріс, які є моїми співгромадянами. Мені дуже важливо мати з ними зв’язок.

— Персонажі книги більш надумані чи взяті з життя?

— І так, і так. Багато історій я зовсім не вигадував, а просто спробував їх літературно оформити. Це те, свідком чого був я або мої близькі друзі. Деякі історії я не те що вигадав, але міг припустити, що таке відбувалося, щось десь читав у пресі.

Книга доволі реалістична, за виключенням кількох моментів, які є відверто фантасмагорійними, гротесковими. Це реальні люди, які мешкають у старих кварталах, представники середнього класу, не маргінали; але це люди, життя яких не обмежується їхнім малим бізнесом чи справою та зовнішньою стороною життя. Кожен із них має свій внутрішній космос. Мені хотілося показати, що кожне місто складається саме з таких людей, а не з кількох… політиків. Вони — це наносне, їх змиє, а ми є те, що нікуди не піде з цього міста, ми нікуди не збираємося тікати.

— Чи не відчуваєте ви себе недооціненим Україною? Чому досі не екранізовані ваші твори?

— Розуміння з боку ста людей для мене набагато важливіше, ніж захоплення з боку десяти тисяч. Я це маю, мені здається. Визнання, зірковий статус вимагають від людини більше компромісів. Доводиться, аби полегшити свій шлях до любові народних мас, через дещо переступати, погоджуватися на те, що для тебе чуже. Мені це не потрібно. Цікавіше мати одного аргументованого опонента, ніж сотні прихильників.

Я обрав такий шлях, можливо, невірний. Але мені досі дуже подобається те, чим я займаюся, люди, з якими я спілкуюся, можливість завдяки своїй професії жити, утримувати свою родину й водночас отримувати величезне задоволення. Робота мене не те що не обтяжує, зовсім навпаки.

Стосовно екранізації — зараз ми з режисером завершуємо сценарій для фільму за книгою «Ворошиловград». Якщо все буде добре, зйомки почнуться цього року. Ми довго шукали можливості продюсування, знайшли, і тепер, аби не було громадянської війни, кіно буде.

— А з театром які у вас стосунки?

— Я багато співпрацюю з театром. У Харкові поставлено кілька вистав за моїми творами, Національний театр імені Івана Франка зробив виставу за моєю книжкою «Гімн демократичної молоді», ми це почали робити після узгодження з, на жаль, уже покійним Богданом Сильвестровичем Ступкою. Другий рік вона вже йде. У Німеччині ставили виставу за книжкою «Депеш Мод». І у німців ця вистава вийшла дуже пронизливою, соціальною, гіркою у порівнянні з моїм задумом — більш психоделічним, таким собі сумом за втраченим поколінням. Німці зробили дуже жорстку соціалку про покоління людей, що геть втрачені державою й суспільством.

— Чи змінився Харків, зображений у «Депеш Мод», — Харків початку дев’яностих, порівняно з нинішнім у «Месопотамії»?

— Безперечно! Країна змінюється на очах! Навіть порівнювати Україну-2010 із сьогоденням вже не можна. А країну 1993 року, коли був жорсткий занепад усього, що можна, і водночас певна еволюція соціальна, політична, економічна, — тим більше.

Мої герої дорослішають разом зі мною. Я пишу про людей, яких знаю, мені вигадувати нічого. Я слідкую за змінами у собі, у друзях. Тому й «Месопотамія» про людей, яким під сорок, які вже відбулися у житті, пережили кризу середнього віку, пережили голодні роки й вік Христа й знайшли себе. Але виявляється, що поза економічною та соціальною стабільністю є ще багато речей, які нас формують і визначають. І це не залежить від кількості грошей у гаманці, наявності зв’язків у владі, міліції та прокуратурі, це стосується принципів та переконань. Це мені хотілося у «Месопотамії» показати.

— Чи у російськомовному Харкові колись будуть читати українські книжки, ставити українські п’єси?

— Можливо, вам не дуже сподобається моя відповідь. Я живу у місті, переважна більшість у якому говорить російською. Для мене це ніколи не було проблемою. Я завжди говорю українською. Навіть не пам’ятаю, щоб коли-небудь це створювало мені якісь проблеми. Зі мною люди або переходять на українську, або вибачаються за свою російську, або питають, чи не зі Львова я приїхав. А коли дізнаються, що я приїхав з Луганщини, то заспокоюються. Мовної проблеми нема. А про книжки… На моє глибоке переконання, Східна та Центральна Україна сьогодні є найбільшим споживачем української літератури! Це міф, що на сході й у центрі не читають українською. Вже давно для більшості людей не є проблемою мовна приналежність. Ті, хто народився в незалежній Україні, всі є білінгвами, й у Харкові теж. Для них не є проблемою перейти з мови на мову. Так, вони не відмовляються від російської, яку чують з перших днів життя у родині.

Не можна наступати на це. Я переконаний, що найбільшої шкоди українській мові завдають українізатори, як це було у 2005-2010 роках. Так налаштувати проти української мови й культури, як це зробив Віктор Андрійович, дуже важко. Я постійно їжджу у Суми, Полтаву, Луганськ, Дніпропетровськ і бачу сотні молодих людей, які цікавляться українською літературою. Для них питання мови не є визначальним. Є проблеми самоідентифікації соціальної, може, вони не до кінця відчувають країну, у якій ми живемо, не зовсім розуміють, чого хочуть — чи повернення до СРСР, чи приєднання до Європи, чи до путінської Росії. Але мова не є для них проблемою, для мене це очевидно. Комусь вбачається ідеальна Україна, у якій усі говорять тільки українською. Але для мене зрозуміло, що вона не була б ідеальною. Відмовлятися від того, що в нас є неподібне до інших? Україна тим і неповторна, що тут є росіяни з мовою, є угорці на Закарпатті, татари у Криму. Із цієї багатоманітності, несхожості може виникнути якийсь український феномен.

— Здається, паралельно ви видаєте інші книжки?

— Так, чотири дні тому у Празі, у бібліотеці Вацлава Гавела, я презентував свою книгу «Історія культури початку століття». Це книга віршів. Прямо зараз, коли ми спілкуємося, у Харкові друкується інша книга «Динамо Харків» — це також вірші, обране за 20 років. Повернуся у Харків і одразу отримаю авторський примірник.

— Багато хто читав «Легенды Невского проспекта» Михайла Вєллера. Ваша книга не подібна до неї? Чому тоді не «Легенди вулиці Сумської»? (Сумська — центральна вулиця Харкова. — Авт.) Чому саме «Месопотамія»?

— Ні, це не подібна книга. Немає у книзі легенд Сумської, немає міфології документальної, як у Вєллера. Мені не цікаво було писати у цій книзі про реальних персонажів документально, у мене інакший підхід. А чому називається саме «Месопотамія»? Дуже просто. Месопотамія — це Межиріччя, територія між Тигром і Євфратом, між двох річок. Якщо ви знаєте Харків — там історичний центр міста знаходиться між двох річок — Лопань і Харків. Навіть у самому місті мало хто звертає на це увагу. Ми частіше бачимо міський ландшафт у якомусь його соціальному вираженні — тут я живу, тут працюю, тут школа, тут влада. Ми частіше бачимо місто таким, яким його нам подають у ранкових новинах, — щось сталося на ринку, щось у банку, щось у міськраді, щось у спальному районі. А коли починаєш споглядати це з іншої точки зору, більш відсторонено, то помічаєш багато цікавих речей.

Харків із самого початку був таким собі півостровом, височиною, яка знаходиться між двох річок. Там була побудована Харківська фортеця, це дуже вигідне з точки зору фортифікаційного мистецтва місце. Харків будувався як форпост для захисту північних територій від набігів татар. Місце дуже вдало було обране. Далі місто розповзалося від цього півострова, нові райони будувалися геть далеко за рікою. Мені здається це дуже цікавим, що Харків будувався, як фортеця з давнього минулого, для захисту своїх людей. Мені хотілося створити певну міфологему про місто — ідеальну фортецю, яка оберігає своїх громадян з різними інтенціями, поглядами, біографіями, але об’єднаних цими фортечними мурами й насамперед — річками. Вдалося чи ні — побачимо.

Геннадій Рибченков, фото Олени Карпенко, «УЦ».

Как механик самолётов город строил

Мы встретились с полковником в отставке Борисом Фёдоровичем Горбом благодаря его давнему другу и коллеге Евгению Воронину. Простая история жизни человека, без которого Кировоград, возможно, был бы совершенно другим. Таких людей в отставку не отправляют, они всегда «в запасе».

— Как вы попали в Кировоград?

— Не сразу. Аж после войны. Родился я в очень бедной семье в селе Воскресенка Запорожской области. Нас было трое: мал мала меньше. Отец умер сразу после рождения младшей сестры, а мама повредила спину и ходить не могла. Вот нас трое и осталось: 6 лет, 3 и годик. Тяжело было… Не было ни одной работы в селе, которую я бы не делал. А когда исполнилось мне 17 лет — призвали в армию в 1944 году. Прямо в день рожденья. Меня туда даже брать не хотели: мал ростом был. По каким-то их правилам мне двух сантиметров не хватало. Я им и говорю: «Село уже проводило, и назад возвращаться не буду!» Попал сначала в пехоту, прошёл курс молодого бойца, вручили мне винтовку Мосина, а она намного выше меня! Но потом, когда привезли на фронт, как-то случайно оказался в авиации. Назначили в ремонтную мастерскую. От лошадей самолёт для меня немножко отличался, учиться пришлось прямо на ходу. Первый самолёт — По-2. Изучал так, что, если мне и сейчас покажут любой винтик от этого самолёта, я смогу сказать, где он должен находиться! А когда был бригадиром и отвечал за качество всей бригады, которая полностью разбирала и собирала самолёт, при проверке спрашивали: «Кто нивелировал самолёт?» Если я — то его больше не проверяли, а сразу отправляли в боевую часть. Доверяли!

Потом появились самолёты Ли-2, Пе-2.Я отвечал за двигатели и систему управления самолётом. Как-то пригнали на ремонт чешский самолёт «Бюккер», а к нему никакой документации нет, как его ремонтировать — никто не знает. Позвали меня, говорят: «Делай!» Пришлось сделать. Мне почему-то техника легко давалась. Прослужил я восемь лет на срочной службе, началась демобилизация, а потом пришёл приказ: всем способным и знающим технику механикам присвоить звание «младший лейтенант». Так я со срочной службы попал в кадровые военные. В 1953 году отправили нас, доморощенных лейтенантов, на учёбу в Киевское авиационно-техническое училище, которое тогда в Харькове находилось. Мы за три месяца прошли весь курс обучения и сдавали экзамены вместе с курсантами. Практики хватало, вот и сдали все экзамены. Получил я диплом и звание лейтенанта. Тогда же предложили на выбор три места продолжения службы: Оренбург, Ленинград и Киевский военный округ. Ребята рассказали, что в КВО своих военных хватает, поэтому всех новеньких там отправляют в запас. Вот я и выбрал Киев, чтобы на «гражданку» попасть. Приехали туда, дождались документов, а в штабе их увидали и говорят: «Так вы — авиаспециалисты?! А у нас новая авиаремонтная база открывается! Туда и пойдёте служить!» Так я и попал в Кировоград, на АРБ-333 (таким было первое название нынешнего АРЗ).

— Чем занимались здесь, ведь потребности в ремонте боевых самолётов, как во время войны, уже не было?

— Назначили меня старшим техником самолётного цеха. Самолёты ведь должны проходить плановую проверку, вот мы этим и занимались. Начали с ремонта старого знакомого: Ли-2. Это военно-транспортный самолёт на базе лицензионного производства американского Douglas DC-3. Их как транспорты долго ещё использовали. А ещё выпускали мы планеры, которые доставляли любые грузы в труднодоступные места. Потом начали обслуживать Як-18. Это учебные самолёты, они и сейчас работают для обучения пилотов. Потом Ил-28 пришлось обслуживать. В общей сложности через мои руки прошло более десятка разных марок самолётов. А потом закрыли Киевские авиаремонтные мастерские, и многие спецы приехали в Кировоград. В конце 1959 года наши мастерские решили передать в распоряжение РВСН (Ракетные войска стратегического назначения. — Авт.). Я как раз заканчивал ремонт последних Ил-28 и был очень занят. А в это время все должности уже распределили, и я остался непристроенным. А ведь наши мастерские проектировали для самолётов, в новых условиях их надо было перестраивать. Предприятие наше было хозрасчётное, деньги сами зарабатывали. И на перестройку зданий в том числе. Людей набрали, а выпускать ничего не можем. Отправили меня на строительство и всех специалистов-ракетчиков в помощь дали, чтоб люди могли хоть какую-то зарплату получать. Начали мы стройку. Приезжает из Москвы большой начальник, увидел стройку и спрашивает: «Кто руководит?» Показали меня ему, посмотрел он и говорит: «Будет он теперь начальником отдела капитального строительства». А приказы в армии не обсуждаются. Начал я формировать ОКС, учился разбираться в сложностях строительства. А самая большая проблема — находить деньги и материалы на строительство. Приходилось постоянно ездить в Киев и Москву, утверждать проекты, находить средства, заключать договора. В общем, у меня получалось. Началась большая стройка на АРЗ.

Строили мы большие производственные корпуса, мастерские, административные здания, котельную, столовую, склады. Завод был рассчитан на три с половиной тысячи рабочих. Рабочих мест много, а работать некому. Надо привозить рабочих, а поселить их негде. Вызвал меня директор завода и даёт задание: решить проблему с жильём для будущих рабочих. Это как приказ: нужно выполнять. Обратился я к городским властям, чтобы те выделили место для строительства домов. Разрешили нам строить три дома по переулку Училищному. Сдали мы их быстро, а жилья всё равно не хватает. Приказ начальника не выполнен! Начинаю я готовить сопроводительную записку на Москву с пояснениями необходимости строительства жилого комплекса. А в обоснование нужно было показать ситуацию с жильём на сегодняшний день. Захожу я к нашему председателю заводского комитета и узнаю, что в очереди на квартиру стоит всего 50 работников завода. Да на такое количество никто денег не выделит! Ведь тогда дома строились везде, и от города мы получали 10% новостроек. За 2-3 года могли всем квартиры дать, но ведь завод ещё не вышел на полную мощность! Люди ещё приедут! Вот тогда и совершил я единственное государственное преступление в своей жизни: дописал в объяснительной один нолик, и получилось, что бесквартирных у нас 500 человек. А это уже серьезно! Для такого количества и школа нужна, и поликлиника, и детский садик. Подписал я это письмо у руководства и отправил в Главное инженерное управление ракетных войск, в Москву. Думаю, не заметят сразу, а потом (когда завод начнёт по полной работать) как раз жильё и пригодится. А через пару месяцев приходит ответ: получите 16 миллионов рублей на строительство жилья!

Деньги-то есть, а где строить? Снова к городским властям обратился. А тогда эти вопросы в городе решала Лидия Фёдоровна Крейтор, замечательный человек! Очень много для Кировограда она сделала, очень город любила! Вот она мне и предложила строить военный городок в районе улицы Полтавской (тогда это называлось Конной площадью, это место между швейной фабрикой и магазином «Тысяча и одна мелочь». — Авт.). Она нас в центр тянула, чтоб заполнить его новостройками. Но там нужно было все подземные коммуникации самим строить, мы-то построим, но места на все запланированные дома не хватает. Начали искать другое место, рассматривали вариант от Аэропорта до лётного училища, он тоже не подошёл. И вдруг случайно обратил внимание на пустое поле около 4-й больницы. Оно тогда принадлежало министерству обороны: был там танкодром для танковой части, которую уже к тому времени расформировали. Приехало как раз моё московское начальство, я их в охапку — и к начальнику гарнизона повёз. Вот начальник Кировоградского гарнизона и не смог отказать генералам! Пока командиры разговаривали, я прямо в машине на ватмане план нарисовал (мы тогда ещё шагами поле померили, чтоб хоть приблизительно размеры знать!) и несу на подпись. Тот и подписал!

А Лидии Фёдоровне деваться уже и некуда, только просила сделать полностью генплан нового массива. Сделали, утвердили и начали строить. Город должен был подтвердить его, а я Лидии Фёдоровне и говорю: «Что городу надо — пишите в условия согласования всё, что вам надо. А как строить — моя проблема!» Николаевка с городом была связана канализационным коллектором в 200 мм диаметром. Тот еле справлялся с нагрузкой. Мне предложили: либо собственные очистные сооружения в районе Канатово строить, либо новую канализацию проложить до ингульских отстойников, что в районе масложиркомбината. Посчитали мы — суммы почти одинаковые, а вот городу новая канализация нужнее будет! Начали её строить. На глубине 8 метров проложили! Она через старый сектор Николаевки прошла, через «Гидросилу» и под железной дорогой прямо возле вокзала. Нам тогда ещё остановить проезд по ней не разрешили, пришлось туннель рыть на глубине: вручную тачками выносили землю! А труба — 1 метр 20 сантиметров в диаметре была! Благодаря этому коллектору мы подключили наш городок, всю Николаевку, «Гидросилу», лётное училище, больницу. А ещё под шумок резервуар на Лелековском водозаборе в тысячу кубов построили, хлораторную станцию реконструировали, трансформаторную подстанцию, что возле птицекомбината. Провели новую ветку телефонной связи на Николаевку: кабель на четыреста пар. Чем смогли, тем городу и помогли! А ведь всё это получилось благодаря тому моему нолику приписанному!

— Какая стройка вам запомнилась больше всего?

— Да все помню. Первая стройка началась с детского сада. Ох и много у меня противников было! Говорили: «Зачем нам детский сад в чистом поле?! Сюда детей надо везти с милицией!» Люди ведь генплан не видели, не знают, сколько домов вокруг построено будет! Кроме садика, мы начали строить три стоквартирных дома. Тогда началось новое строительное увлечение: панельные дома. Их строить быстро, но они холодные. Уж как я от них отбивался! Но всё равно, один пришлось строить, зато остальные удалось отстоять — добротные, кирпичные! А детский сад был уникальный! Мы там и свою котельную построили, и придумали, как спальни сделать (спальни тогда проектом не предусмотрены были): перекрыли большими окнами один из запасных входов, сделали тёплые полы от своего парового отопления: получились светлые, тёплые и просторные спальни для детишек! Даже фонтан сделали! Лидия Крейтор даже предложила наш садик на конкурс архитектурных проектов выставлять!

А тут как раз началось сокращение в ракетных войсках, начали отставников к нам подселять. Ещё деньги на жилые дома начали давать. В общей сложности я построил завод АРЗ, 6 сто­квартирных домов, детский садик, котельную и много чего ещё… А кстати, вот с Домом культуры АРЗ интересная ситуация произошла. Городок вырос, а культурно время провести — негде. Разрешение пришло интересное: добро на стройку дали, а сумму не указали. Ага, нужно что-то сообразить! Решили мы ДК строить, да такой, чтоб всем на загляденье. Поехал я со своим замом по всей области — подсмотреть, где какой типовой проект ДК использовали. Нашли в Новоукраинке — прекрасный Дворец культуры, большой, светлый. Сделали проектную документацию. Поехал я в Киев согласовать проект, тамошний замкомандующего округа по строительству увидел и… не разрешил. «Зачем,- говорит,- солдатскому городку такой дворец? Клуба хватит!» Мы-то напрямую Москве подчинялись, он не знал о наших размахах. А делать нечего, пришлось брать проект солдатского клуба. Правда, я тогда к проектантам пришёл и прошу: «Сделайте хоть что-нибудь!» Они и сделали: спроектировали третий этаж для кружковой работы, игровых комнат, библиотеки и разрешили пристроить спортзал. Хоть так!

— Вы всё это время в каком звании были? Ведь за такие успехи должны были звания повышать вне очереди!

— Капитаном я стал, ещё когда на АРЗ самолёты ремонтировал. Вернее, документы отправили от авиамастерских, а капитанские погоны я первый получил, когда часть уже подчинялась ракетным войскам. А вот с майором не так просто было. Приехал к нам как-то командующий Ракетными войсками СССР на проверку. Увидел всё, что у нас было, и спрашивает у директора: «Кто всё это строил?» Тот ему в ответ: «Вот, капитан Горб. Он у нас главный строитель». Генерал возмутился: «Столько построил и до сих пор капитан? Давайте на меня представление — пора майора давать!» Отправили ему документы, а звание тогда подписывал лично министр обороны. Вызвали меня в Москву, к командующему, а тот показал документы на майора, где все подписи стоят, а министр обороны Гречко написал: «Не положено!» Моя должность была внештатная, да и специального образования у меня не было… Но командующий мне сказал: «Не волнуйся, майором — будешь!» Через какое-то время пришёл приказ: переводят меня в Прибалтику, в Рижское высшее инженерно-командное училище начальником квартирно-эксплуатационного отдела. Должность — майорская. Через неделю я и получил звание майора. Сдержал обещание командующий! Пробыл в Риге я два года, заработал два инфаркта. Училище было разбросано по всему городу: фонды старые, всё рвётся, ломается, течёт. После второго инфаркта попросился я на комиссию: сил больше нет. Комиссовали меня из армии по состоянию здоровья, и вернулся я в Кировоград.

— Ну вы же и в Кировограде не отдыхали? Видя вас, просто не верится в это!

— А меня на АРЗ сразу же позвали. А как прийти на работу, я ж ещё даже паспорт не получил? Директор: «Потом получишь. Надо работать, а не про документы думать!» Жильё — есть, детский сад — есть, Дом культуры — построен. А стадиона нет! Непорядок! Вот и получил я новое задание: построить стадион. Только если раньше за деньги министерства обороны строил, то теперь за средства завода нужно. Значит, уже экономить надо, чтоб завод не в накладе был. Я снова обратился за помощью к Лидии Крейтор (она тогда уже в проектном институте работала), она помогла найти толковых проектантов, они привязку к местности сделали, быстренько проект оформили, и начали мы строительство. Построили. Я же ещё и памятник Кирову на площади реставрировал! Это уже в 70-х было. Должна была какая-то комиссия приехать, а памятник весь черный стоит. Обратились к реставраторам в Ленинград, те готовы сделать, но через пару-тройку месяцев — других заказов много. Местные реставраторы отказались: мол, реактивов нужных нет, опыта тоже. Нашли городские власти меня, говорят: «Надо!» А у нас хорошая химлаборатория на заводе, мне нужные реактивы подобрали, а я с горисполкомом договорился: чищу боковые барельефы, если устраивает — почистим и весь памятник. Сделал — понравилось, начал чистить памятник. Тут прибегают местные реставраторы: надо мои реактивы отправить на проверку в Киев. А вдруг нельзя ими чистить? Увидел эту картину секретарь горкома партии Валявский и говорит этим мастерам: «Идите вы… Сами не можете, так не мешайте человеку работать!»

Так я на заводе АРЗ сорок два года в общей сложности (из 56 лет трудового стажа) и проработал. Механиком самолётов начал, а начальником охраны завода закончил в 1995 году. Жизнь я прожил не напрасно. Оставил после себя много чего. И ни за один день этой жизни мне не стыдно! Я сделал всё что мог.

Алексей Гора, «УЦ».

Игорь Коваль: «Мы приехали проложить тропинку»

Три дня в театре им. Кропивницкого продолжался праздник оперетты – впервые с гастролями в Кировоград приехал Харьковский академический театр музыкальной комедии. Шикарный гала-концерт «Все секреты оперетты», оперетта «Веселая вдова» и детский музыкальный спектакль «Осторожно, волшебный лес!» – эти зрелища не могли не вызвать настоящий неподдельный восторг публики, полностью заполнявшей зрительный зал театра.

Роскошнейшие костюмы, блеск, перья, сверкающие украшения, балетная труппа, которая вызвала откровенную зависть у руководства нашего театра, прекрасная игра актеров, а самое главное – потрясающие голоса солистов, все время срывающих гром аплодисментов, – все это харьковская оперетта. Началось наше знакомство с харьковчанами еще до спектакля – с интервью с его директором Игорем Николаевичем Ковалем.

– Вашему театру – первому театру оперетты Украины – в этом году исполняется 85 лет. Здесь начинали свою карьеру Исаак Дунаевский и Клавдия Шульженко. Ощущаете ли вы себя этакими мэтрами, умудренными опытом?

– Наш театр в свое время был на определенных высотах, потом был период спада, как и во всей культуре, – в 80-х, 90-х годах, и многие кто больше, кто меньше потеряли… У нас же произошла настоящая катастрофа – мы лишились своего здания. Это проблема, которая до сегодняшнего времени лишь частично решена, хотя у местных властей есть желание все-таки решить ее целиком, и мне это приятно. Ну а что значит чувствовать себя мэтрами? Да, мы любим и помним своих предшественников, гордимся ими – и композитором Рябовым, можно сказать, основоположником украинской оперетты – это и «Свадьба в Малиновке», и «Сорочинская ярмарка», и многими другими, – я могу вам час перечислять имена тех, кто причастен к нашему театру. Это ученики Леся Курбаса, которые основали наш театр… Да, тогда Харьков был столицей Украины – и первый театр в далеком 1929 году был наш, потом, в 1934 году, когда столица переехала в Киев, организовался киевский театр музкомедии, в 1967 году переименованный в театр оперетты, в 1947 году появился театр оперетты в Одессе. Хочу заметить: в Украине шесть оперных театров – и всего лишь три оперетты. Нас мало, и мы, как говорят, штучный товар. Поэтому мы сосредоточены на работе, ставим перед собой очень много задач. Я очень рад, когда получается яркая премьера, – это праздник у всего коллектива от художественного руководства и буквально до уборщиц, которые тоже гордятся, что работают в нашем театре.

– Игорь Николаевич, вы уже упомянули, что ваш театр основан учениками Леся Курбаса, который, как известно, был склонен к авангардизму, символизму, предпочитал простые декорации и экономность в средствах. Находит ли что-то из наследия Курбаса отражение в работе харьковского театра музкомедии или вы исповедуете классические традиции?

– Все зависит от материала. Сейчас и с классикой у некоторых товарищей творится такое… Олег Табаков, когда у него спросили, как он относится к тому, что многие молодые режиссеры берут серьезные классические произведения, ответил, что, бесспорно, нужно обладать хорошим профессионализмом, определенным опытом работы, но должна быть еще одна маленькая вещь – совесть.

У нас музыкальный театр, и в первую очередь мы отталкиваемся от музыкальной драматургии. И если это Штраус или Легар – а завтра мы показываем «Веселую вдову», – это будет пошло, если мы переделаем эту великолепную музыку и будут бегать ребята в джинсах. Есть современные спектакли, которые пишут современные композиторы, мы заказываем музыкальный материал, если есть пьеса интересная, смешная, а нет музыки. Есть такая пьеса Кена Людвига «Одолжите тенора!», и в прошлом году мы поставили спектакль, назвав его «Авантюристы». Пьеса яркая, интересная, без особых декораций и балета, и Игорь Анатольевич Гайденко, наш композитор и председатель Союза композиторов харьковского, написал музыку. Получилась такая симпатичная пьеса, которая с успехом идет. Если мы ставим сейчас «Цыганского барона» – 29 марта у нас премьера на Малой сцене харьковского оперного театра, – это великий Штраус, и нельзя трогать руками такие вещи, нужно быть очень осторожными. Конечно, это будет классическая интерпретация режиссера Валентины Подорловой, но в классической форме.

Мы самый богатый театр в жанровом отношении. У нас идут классические оперетты – «Сильва», «Марица», «Летучая мышь», это база, основа. У нас есть музыкальные комедии, детище советского времени, – «Сватанье на Гончаровке», «Бабий бунт», «Сорочинская ярмарка», рок-опера «Юнона и Авось», которую мы не так давно обновили, немного переделали. Она абсолютно другая, чем в Москве, в Ленкоме. Кстати, наша, харьковская, постановка – вторая после Марка Анатольевича Захарова. Тогда волею судьбы Юрий Борисович Старченко, художественный руководитель нашего театра, был на стажировке в Москве, в Ленкоме. Он привез эту рок-оперу сюда, чуть-чуть ее переделал – и с 1986 года она у нас с успехом идет. Есть у нас и мюзиклы – «Моя прекрасная леди» Лоу по «Пигмалиону» Бернарда Шоу, прекрасные детские сказки – и балетные, и музыкальные – «Бэмби», «Золушка», «Красавица и чудовище», «Кошкин дом».

– Оперетта у всех ассоциируется с премьерами и примами, имена которых у всех на слуху, – это и Татьяна Шмыга, и Герард Васильев, и Лилия Амарфий, и, конечно же, знаменитый Михаил Водяной. Кого из ваших актеров до сих пор вспоминают и кого вы могли бы выделить из нынешних солистов?

– У нас каждое поколение рождало своих звезд. Не так давно ушла из жизни Мария Ивановна Свирская (в одном из своих интервью она упоминала, что «родилась в маленькой деревеньке Коколова, что в Кировоградской области». – Авт.), это была потрясающая женщина. Как-то театр был на гастролях, и заболела одна актриса, так она одна спела тридцать «Сильв» за месяц. И до последнего дня голос был молодой, яркий. Я с ней познакомился в театре, когда она уже работала билетером, так как не могла жить без театра. Это одна из тех, кто для меня просто звезда. Кого назвать еще? Можно назвать многих, но не хочу кого-то обидеть, не назвав. У нас очень много замечательных актеров было и есть. Вообще что такое артист оперетты? Это только с виду так легко все! На самом деле это сложнейший жанр. Первое – это академический вокал, оперный. Нужно уметь танцевать, не сцендвижением обладать, а танцевать реально. И, конечно же, актерское мастерство. Сегодня вы увидите наших талантливых и перспективных актрис – Милану Остенен, Юлечку Денисенко, мою супругу Наталью Коваль, Наташу Гаман-Орлову, из мужчин это Ванечка Орлов, Владимир Кудрявцев, Роман Куштым, Владимир Федоренко (между прочим, наш земляк – уроженец Малой Виски, которого ведущая гала-концерта Татьяна Цыганская представляла не иначе как «гордость Кировоградщины». – Авт.). Вот вы сегодня увидите концерт и сможете сами решить, кто вам больше понравился, кто меньше. Для меня же очень сложно выделить кого-то из моей команды. У нас синтетические актеры, жанр такой, мы можем три таких концерта составить из нашего репертуара, и мне интересно, что вы скажете мне после концерта. (Естественно, кроме слов восторга и после гала-концерта «Все секреты оперетты», и после «Веселой вдовы», сказать было нечего не только мне и моей маме-харьковчанке, которая, учась в Харькове, в 50-е годы не пропустила ни одной премьеры, да и вообще очень часто ходила именно в театр музкомедии, что буквально растрогало Игоря Коваля, но и многим зрителям, с которыми у меня была возможность пообщаться. – Авт.)

– В вашем репертуаре я увидела несколько оперных спектаклей. Почему вы обратились еще и к опере?

– Харьковский академический театр музыкальной комедии сегодня – это музыкально-театральный центр. В последние годы я решил, что это важно и нужно. На нашей базе работают оперная студия Национального университета искусств им. Котляревского и детская театральная студия «Аристо» – классные такие ребята и девчонки 7, 10, 11, 12 лет. Это будущее наше.

– Вы растите себе кадры?

– Конечно! Я сейчас отсматриваю ребят-вокалистов из университета, миманс беру, внимательно слежу за ними, потом режиссерам-постановщикам говорю: обратите внимание на эту девочку, на того мальчика. И у них есть шанс на будущее, они уже нашими становятся. Я нашел неплохую пьесу «Вождь краснокожих» и хочу в этом году к Новому году поставить ее (кому-то дам, потому что сам буду «Хануму» ставить). Во-первых, это гастрольный спектакль, потому что всего три человека играют, и я хочу попробовать двух-трех ребят из «Аристо». Они такие классные, живые, по-хорошему наглые пацанята, и я думаю, смогут ли они два отделения по 45 минут работать на сцене.

– Во второй половине ХХ века оперетта, создается такое впечатление, постепенно трансформируется в мюзикл. Не уменьшается ли с их появлением популярность классического репертуара?

– Каждый зритель найдет в нашем репертуаре свое. Мы растим зрителя – от «Кошкиного дома» – это музыкальный спектакль, на который, как мы называем, «горшочники» приходят и впервые знакомятся с театральным искусством, – дальше у нас есть произведения и для школьников, и для студентов – «Тетка Чарлея» или те же «Авантюристы», и дальше молодой человек растет до нового уровня, смотрит те же рок-оперы, а потом – классические оперетты.

Я вспоминаю, как во мне убивали интерес к оперному искусству. В 5–6 лет бабушка водила меня в оперу, и я 4 часа вынужден был сидеть и слушать «Бориса Годунова», «Тоску» на итальянском языке… Я ничего не понимал, но, когда бабушка спрашивала, нравится ли мне, мне было стыдно ей сказать, что не нравится. Так категорически нельзя делать! Поэтому мы растим зрителя.

Ну а что касается мюзикла – то настоящие мюзиклы только на Бродвее, все остальное – подделки, хорошие и качественные или плохие. В отличие от музыкального спектакля, мюзикл предполагает наличие хореографической драматургии и спецэффектов – сцена переворачивается, люстра падает и в трех метрах от голов зрителей сползает в сторону оркестровой ямы, все в шоке… Мы же делаем качественные подделки, потому что у нас нет трех или пяти миллионов на постановку. Это очень дорогое удовольствие.

– Игорь Николаевич, на «Юнону и Авось» и «Иисус Христос – суперзвезда» по-прежнему ходят?

– На «Юнону и Авось» ходят, а «Иисус Христос – суперзвезда» в свое время, еще до меня, сняли. Недавно я написал Эндрю Ллойду Уэбберу с просьбой восстановить спектакль. Нам разрешили, но немного не устраивают нас их условия, мы сейчас утрясаем все эти вопросы.

– У вас потрясающие детские спектакли. Как вы работаете над детским репертуаром?

– Раз в полтора-два года мы ставим детский спектакль. В прошлом году мы поставили «Осторожно, волшебный лес!» – это наше название, на самом же деле это сказка авторов из Санкт-Петербурга Михаила Мокиенко и Сергея Махотина «Как Бабы Яги сказку спасали». У них целая серия – «Как Бабы Яги кино снимали», как они Новый год встречали… И персонажи у них наши, а не какие-то Мики-Маусы, Супермены, Спайдермены, которые заполонили все вокруг. Мне хочется ставить про наших героев – Ивашек, Баб Яг, Машенек и так далее… Михаил Мокиенко – прекрасный композитор, у него что ни номер – то шлягер готовый! Я почитал текст и не очень захотел ставить, а когда услышал музыку – сказал, что эта вещь однозначно у нас будет! Каждый номер – это хит, дети выходят из театра и поют!

– А есть какие-то спектакли, которые у харьковчан любимые?

– Конечно! Нашему спектаклю «Сильва» – 53 года, он поставлен был в 1961 году и идет до сих пор. Он сложен мощно, кирпичик по кирпичику и не сыпется. И жива еще дирижер-постановщик Алиса Константиновна Видулина (первая в Украине женщина-дирижер. – Авт.), которая работала над этой опереттой, которую мы приглашали на наш праздник. Вот на такие спектакли ходят, и если я по каким-то причинам не поставлю месяц – другой «Сильву», уже начинают звонить и спрашивать… И гостей города всегда водят на классику.

– А много композиторов пишут музыку для оперетт?

– Оперы и оперетты пишут композиторы, которые потом берут себе либреттистов, работают с ними, ссорятся, выгоняют, меняют, но в основе всегда остается композитор. Поэтому и на афишах пишут: оперетта Штрауса или Легара, а кто либретто написал – неважно. Я как-то предложил нескольким нашим композиторам написать пару тем музыкальных, лейтмотивов, может, что-то типа сюжета какого-то сырого набросать, пообещал сразу договора заключить и начать работать над новыми опереттами. Ведь мы театр-лаборатория, у нас более пятидесяти спектаклей, в том числе и вышедших из нашего театра, почему бы не работать таким образом? И тишина! Должно быть какое-то наитие, нужно любить это, интересоваться этим. Так что пока сложно…

– Вашему театру предстоит новоселье – переезд на Малую сцену оперного театра, причем, как говорят, будете делить ее с молодежным симфоническим оркестром и Слобожанским ансамблем песни и танца. Не скажется ли это на работе театра музкомедии?

– У меня почти триста человек коллектив, и вообще хозяйство большое. Но я бы не хотел, чтобы зрители думали о наших бытовых трудностях. Оперетта – это брызги шампанского, каскад эмоций… У нас в Харькове очень хорошее руководство в лице губернатора, мэра и начальника управления культуры, и нам предложили попробовать, подойдет ли нам это помещение. Мы уже сыграли там пару спектаклей, в марте там состоится премьера «Цыганского барона». Так что этот вопрос пока в стадии рассмотрения. А вообще мы обречены на успех!

– Игорь Николаевич, привезете ли вы к нам еще какие-то спектакли?

– Думаю, что да. Мы приехали сюда протоптать тропинку для сотрудничества…

Беседовала Ольга Березина, фото Павла Волошина
и Елены Карпенко, «УЦ».

«Был такой ужас, что страшно вспомнить»

После нападения на СССР нацисты практически сразу начали уничтожение евреев по всей стране. Но если в оккупированных странах Европы в начале Второй мировой войны фашисты создавали еврейские кварталы – гетто – для постепенного истребления их жителей, то на советской территории евреев уничтожали в основном путём массовых расстрелов. На сегодняшний день известно 248 мест массового убийства граждан еврейской национальности в Украине. Одним из таких трагичных адресов является село Хащеватое Гайворонского района Кировоградской области.

Более чем через семьдесят лет достаточно сложно восстановить полную картину жизни жителей с. Хащеватое в период фашистской оккупации. Много лет информация передавалась из уст в уста, через поколения, но с каждым десятилетием уже известные факты и цифры дают не совсем четкое представление о том, что пережил народ в период страшной войны. Официальные документы и воспоминания свидетелей иногда содержат противоречивую информацию. Поэтому архивные документы Управления СБУ в Кировоградской области, а точнее протоколы допроса карателей и свидетельства очевидцев, жителей села, помогают наиболее точно описать события Хащеватской трагедии 1942 года.

Материалами Государственной чрезвычайной комиссии СССР подтверждено, что в укреплении оккупационного режима активную помощь фашистам оказывали изменники Родины, предатели, продавшиеся оккупантам. С первых дней «разочаровавшиеся» в силах советских войск добровольно вступили на службу в полицию, довольствуясь ежемесячным денежным содержанием от 500 до 800 оккупационных рублей, улучшенным питанием, винтовкой и награбленным имуществом односельчан.

Из показаний допрашиваемого: «Кто из местного населения задержит партизана или военнопленного, жандармерия обещала заплатить 1000 рублей. Вознаграждением за копку ямы для расстрелянных евреев, а впоследствии и закапывание трупов, была одежда и обувь, снятая с убитых. То, что поновее и поприличнее – фашисты забирали себе, а остальное отдавали».

Из воспоминаний Столяра Иосифа Ефимовича, работника Хащеватской артели: «… я от конвоя сбежал и прибыл в Хащеватое, но об этом узнал полицейский Г., который меня поймал на улице, сильно избил, затем требовал от меня взятку – сапоги, которые я ему, боясь преследования, отдал. Осенью 1941 года приходил к нам в квартиру и на моих глазах отобрал у моей бабушки 2 телогрейки, 2 пары теплого белья и зимние валенки. На наши возражения Г. заявил: “Все эти теплые вещи нужны для немецкой армии, ибо она не привыкла к холоду, а вы здесь проходите в чем-нибудь…” Ограничением по селу был запрет ходить по улицам в ночное время, а также ни днём, ни ночью не запирать двери».

Первое массовое изгнание евреев из Хащеватого и соседних сёл началось осенью 1941 года. В октябре около 500 человек еврейского населения переправили через реку Буг на оккупированную румынами территорию.

Из показаний свидетеля: «Примерно 500 человек, мужчины, женщины и дети еврейской национальности, были собраны на территории бывшего колхоза “Прогресс”. Отсортировали семьи 50-ти специалистов и оставили в Хащеватом, а всех остальных построили в колонны по 4 человека и погнали в сторону моста через реку. По бокам шли вооруженные полицейские и немцы. Выходящих из колонны зверски избивали. Прикладом избили еврейскую девушку, которая всё время оборачивалась в поисках своей матери. Лошак Татьяна была убита при попытке к бегству, которую там же (в районе моста) и похоронили местные жители через 2-3 дня. Шейва Мармер (Постолова), бежавшая с этапа, возвращалась домой. Её догнали, ранили выстрелом в ногу, избили прикладом. После эту еврейку доставили в сельуправу и через некоторое время расстреляли. … Перед тем, как переправить через мост, колонну остановили и потребовали отдать ключи от квартир с целью изъятия имущества».

Никто не мог подумать, что самое страшное ещё впереди. Акция по уничтожению еврейского населения была организована основательно. В ночь с 15 на 16 февраля 1942 года под руководством заместителя Гайворонской жандармерии Арно и начальника полиции Германа, а также с участием сотрудников гестапо было проведено совещание, после которого около 70 полицейских на ранее подготовленных 15 повозках направились из Гайворона в Хащеватое. В комендатуре «исполнителей» ждал ужин (стакан кофе, хлеб и варенье). Но со слов свидетелей известно, что многие из полицейских были подвыпившими. Окружив территорию села, гестапо, жандармерия и полиция – более 120 человек – около пяти утра начали облавы с целью выявить и арестовать еврейское население: мужчин, женщин, детей и престарелых отправляли под охраной в ранее подготовленное место – местный кинотеатр (клуб), под предлогом проверки документов и регистрации. Собрав, таким образом всё еврейское население, около 1000 человек, клуб закрыли. Сначала вывели нескольких мужчин и заставили расчищать заснеженную дорогу от кинотеатра до места расстрела – 800-900 метров от клуба в сторону обрыва, где ранее добывали глину, после чего всех снова закрыли. Около девяти утра комендант приказал оставить верхнюю одежду и выйти двадцати человекам, но никто не хотел быть первым. Тогда полицейские насильно вывели людей, хватая за руки и выталкивая из клуба.

Из показаний допрашиваемого: «Евреев выводили к месту расстрела по 15–20 человек. Всех заставляли раздеться до нательного белья, снять украшения. В этот момент начинались крики, плач маленьких детей, которые подвергались избиению жандармов. После того, как все были раздеты, ставили на край обрыва в одну шеренгу лицом к яме на колени. Примерно на расстоянии одного-двух метров от них становились в ряд полицейские и по команде окружного начальника сзади в затылок производили выстрелы. Если кто сам не сваливался в яму, то его сбрасывали. Маленьких детей и подростков отбирали и клали вдоль ямы на землю, а когда родные были расстреляны, то их или стреляли, или так убивали, после чего сбрасывали в ямы.

… Грудных детей убивал об колено и бросал в яму. Кого просто брали за ноги и бросали – на детей было жаль пули тратить…»

Крыс Исаак Маркович, свидетель и один из двух выживших в той страшней бойне, рассказывает: «Будучи в помещении клуба в момент расстрела, я спрятался под пол сцены, по этой причине остался жив. В клубе оставалось людей все меньше и меньше. Это были дряхлые старики и малые дети… Люди молились, думая, что их пощадят и не будут расстреливать. Полицейский Б. заставлял евреев повторять за ним поздравление руководителям фашистской Германии: “Да здравствует владыка германского народа, Гитлер!” Также заставлял поздравлять Геббельса и других убийц. Эта церемония закончилась тем, что полицейский отобрал еврейских мальчиков, которых повели на расстрел. Остались такие старики, которые не могли сами передвигаться. Они просили дать подводу, чтоб их отвезли на эту смерть. Но стариков расстреляли прямо в клубе. После каратели начали обыскивать погреб в театре и заглядывать под сцену. В помещении стало темно, потому взяли лампы и начали поиски. Я лежу под сценой, ни жив, ни мёртв. Вдруг слышу голос Б.: “А ну, вылезай!” При этих словах я замер, думая, что это касается меня. Слышу, как Б. забирает у кого-то корзину. Я не знал, что под сценой, кроме меня, был ещё кто-то. Когда тот человек вылез, его начали спрашивать, нет ли ещё кого-то под сценой. После допросов его там, в театре, расстреляли. Один из полицейских предложил взломать доски сцены, но это им показалось трудной работой. Тогда они тщательно начали просматривать щели пола. Я лежал, прижавшись к стенке, потому был не замечен. Я уцелел чудом…»

Из рассказа работников пекарни: 16 февраля к ним пришли две женщины – Циссер Евгения Иосифовна и Эрик Броня Иосифовна. Спрятались в печи. Об этом знал один из полицейских. Через сутки он проведал женщин вместе с односельчанином, который оставил им хлеба. Но, узнав о вознаграждении, полицейский доложил в жандармерию, что в артели прячутся от ареста и расстрела две еврейки. … Полицейские вывели женщин из пекарни, избив их прикладом, погрузили на сани и отвезли к комендатуре, где и расстреляли.

Жители села с ужасом вспоминают этот день. Кто-то заперся дома, кто-то наблюдал издалека… Очевидец: «… Нужно сказать, что когда расстреливали евреев, то они в основном держались перед смертью очень стойко».

«… Когда трупов евреев было столько, что они лежали горой, растаскивать их по ямам заставляли жителей с. Хащеватое. Всё это делалось специальными баграми, цепляя крючками за голое тело и кидая его вниз. … Был такой ужас, что страшно вспомнить. Запомнился один случай, когда мать, идя на расстрел, прижала к груди своего грудного ребёнка. Пуля палача прошла через обоих. В таком положении эти два трупа так и застыли…»

Трупы расстрелянных были засыпаны землёй со стенок обрыва. Ещё несколько дней местные жители под руководством жандармерии хоронили евреев в ранее подготовленные ямы, сбрасывая в братские могилы по 150 человек…

Очень важно, что прошедшие десятилетия не стерли из памяти людей те страшные события войны. Жители Гайворонского района и с. Хащеватое, земляки, которых судьба разбросала по всему свету, заботятся о том, чтобы место Хащеватской трагедии навсегда оставалось местом исторической памяти. Сегодня оно имеет государственный статус «Мемориальный комплекс “Хащеватская трагедия”».

Публикация подготовлена по материалам архива УСБУ в Кировоградской области.
Редакция выражает глубокую признательность за помощь в подготовке материала руководству и сотрудникам УСБУ в Кировоградской области А. И. Седельникову, С. И. Ткачуку, М. В. Грач и М. С. Яковенко.

Пережившая смерть

Каждый год 16 февраля в селе Хащеватое Гайворонского района проводится траурный митинг в память жертв массовых расстрелов в годы Великой Отечественной войны. Больше тысячи евреев из Хащеватого, Гайворона и окрестных сел были зверски расстреляны в этот день, среди них 376 детей. Чудом удалось выжить одной девочке – Риве Ташлыцкой. После войны она приезжала в село, встречалась с односельчанами, давала показания против полицаев и фашистов, а потом связь с ней была утрачена. Лишь недавно стало известно, что Рива проживает в Америке, но никогда не забывает о Хащеватом. Она передала Хащеватскому народному музею свои воспоминания.

Дорогие мои земляки!

Я обращаюсь к вам с болью в сердце, вспоминая дни, пережитые в фашистской оккупации. Прошло уже 67 лет, но и теперь тяжело вспоминать пережитое. Но я хотела бы все-таки рассказать, что пришлось пережить мне, тогда 11-летней девочке.

В понедельник утром 16 февраля 1942 года к нам в дом ворвались полицаи и с криком «выходить!» погнали нас на улицу. Наша семья состояла из семи человек: дедушка, бабушка, мама, старшая сестра 16-ти лет, два брата 10-ти и 3-х лет и я.

Нас загнали в клуб. Люди стояли в темноте, и я в суматохе сразу же потеряла своих родных. Обреченных вызывали по 20 человек и затем в это здание привозили одежду предыдущих. Все поняли, что людей уводят на расстрел. Полицаи издевались над нами, дети плакали, а женщины пытались успокоить их, как могли.

И вот наступил наш черед. Нас вывели на главную улицу. Рядом на санях везли больных, стариков и маленьких детей. Нас привели к месту расстрела. Очередная партия раздетых догола людей ждала своей горькой участи перед краем обрыва… И опять тишина. Нам приказали раздеться, подвели к обрыву и выстроили лицом к трупам. Я увидела раненых, которые в предсмертных судорогах еще шевелили руками и ногами. Затем нас всех поставили на колени. Мне стало страшно, я зажмурила глаза и закрыла уши руками…

Прошло какое-то мгновение. Я очнулась, не веря, что жива. Лежа внизу среди расстрелянных, я смотрела вверх и видела, как к краю оврага подвели мою старшую сестру, держащую на руках моего 3-летнего братика. Он плакал, ему было страшно и холодно. Прозвучал выстрел, и они упали рядом со мной. Так мы в последний раз оказались вместе. А людей все подводили и подводили.

А полицаи все не уходили. Они достреливали раненых. А яма продолжала «дышать», где-то заплакал ребенок. Рядом со мной лежали мои родные, они были мертвы. Я выбралась из ямы и только тогда почувствовала, что на улице был сильный мороз. Подбежав к ближайшему дому, стала стучать из последних сил, но никто не открыл. В другом тоже. Наконец в одном доме мне открыли. Эти люди узнали меня. Они знали нашу семью и моего дедушку-портного. Хозяина дома звали Дзяма. Я вся дрожала от холода, волосы были в крови. Меня помыли, сменили одежду и уложили спать. Еще долгое время кошмары и запах крови преследовали меня.

В этом доме я прожила несколько дней, но находиться здесь было опасно для всех, и я решила уйти, поискать тех, кто мог бы меня спрятать. В то мгновение я даже не могла осознать, что Господь мне дает, может быть, один шанс из десятка миллионов, чтобы остаться в живых. Так я добралась до соседней деревни Сальково. Несколько дней бродила по ней в поисках пищи, крова и спасения. Наконец нашлись добрые люди, которые, несмотря на смертельную опасность, укрыли меня у себя. Это были Левицкий Ефим Иванович, его жена Валентина Карповна и их дочь, 10-летняя Эвелина. За два с половиной года, что они прятали меня, пришлось пережить очень многое.

И вот наступил тот весенний день 1944 года, когда советские войска освободили нашу деревню. Из эвакуации приехала родная сестра мамы. Она разыскала меня и взяла на воспитание к себе. Еще молодая женщина, но вдова, она воспитывала меня, как свою дочь, наравне с ее детьми.

После войны я закончила Одесский технологический техникум, в 1952 году вышла замуж. У нас родились два сына. Сейчас я счастливая мать, бабушка 4-х внуков и прабабушка правнучки.

Я очень хочу, чтобы старшее поколение могло рассказать молодым о пережитой трагедии, чтобы молодежь никогда не забыла, что Холокост был, а раны нашего народа никогда не затянутся, ибо народ будет жить столько, насколько сильна его память. Дорогие наши земляки! Хочу пожелать вам, чтобы вы были счастливы и здоровы. Пусть никогда не повторится война.

Ваша Рива Ташлыцкая.

Хранители памяти

Война закончилась, и в Хащеватое с фронта домой вернулись мужчины. Но ни домов, ни семей у них больше не было. Из той же глины, в которой были похоронены их родители, братья, жены, дети, они построили на месте трагедии памятники, небольшой мемориал, который стоит там и сегодня.

Спустя более 70 лет, когда на месте ям, в которые сбрасывали тела, кое-кто уже начал сажать картошку, а непосредственных свидетелей событий почти не осталось (как и хащеватских евреев, разъехавшихся по миру кто куда), потомки выживших решили увековечить память погибших в по-настоящему монументальном сооружении. Увековечить так, чтобы о февральском расстреле помнили всегда, ведь только сохраняя и передавая по цепочке поколений память о подобных трагедиях, о человеческой боли, ужасе и безвозвратных, невосполнимых утратах, можно предотвратить их повторение. Это аксиома.

9 Мая этого года, когда в Хащеватое в очередной раз съедутся со всего мира те, чьи родные и близкие погибли в 1942-м, запланировано открытие масштабного мемориального комплекса. Строительство ведется по инициативе и за средства представителей еврейской диаспоры, разбросанных сегодня по разным странам и даже континентам при непосредственном участии неравнодушных людей на месте. В канун очередной годовщины трагедии мы побывали там и встретились с этими людьми.

Круг бесконечных потерь

– Идея построить мемориал возникла не мгновенно, не спонтанно. Каждый раз мы видели, что нас приезжает все меньше и меньше, мы чувствовали, что надо как-то выйти из этого положения, разорвать круг бесконечных потерь и сохранить это место, закрепить его в камне на десятилетия и даже столетия. То, вокруг чего мы объединились, – вещи глобальные и нравственные, проходящие через годы, через века, они свойственны всем людям – тем, кто жил до нас и будет жить после нас, – говорит Ефим Мармер, координатор проекта. – Я начал ездить сюда с отцом на 9 Мая еще будучи школьником. Сейчас отца нет, и я считаю это своим долгом не только перед предками, которых я никогда не знал, но и перед отцом. Чтобы быть достойным его памяти, я занимаюсь этим делом.

У Мармеров в ямы на хащеватском глинище легло, как минимум, 63 родных человека – начиная с прабабушки нашего собеседника, ее братьев, сестер, детей, племянников, их семей. Для него, как и для каждого из его земляков, друзей детства, принимающих непосредственное участие в создании мемориала, за обобщенными, но оттого не менее страшными фактами и цифрами стоят куда более ранящие личные переживания.

– Мы еще были детьми, мама нас сюда приводила, все это рассказывала. Я когда-то пообещал ей, что мы сделаем здесь то, что делаем сейчас, – говорит Борис Ташлыцкий, который уже более 40 лет живет и работает в Воронеже, откуда и руководит строительством мемориала. Сегодня он управляет крупной строительной компанией, удостоен звания «Заслуженный строитель России». В феврале 1942 года родителей Ташлыцкого спасла прабабушка его друга Леонарда Лидберга, сегодняшнего бизнесмена из американского Нью-Джерси, он также активно задействован в проекте. За годы войны его семья только со стороны отца потеряла больше 200 родных и близких, в том числе – в Хащеватом.

– Здесь из моей родни более 15 человек, включая мою прабабушку, которая спасла Бориных родителей ценой своей жизни. Она была парализована, лежала, но заставила всех, кто был в доме, подняться на чердак, забрать с собой лестницу, и, когда полицаи зашли, сказала, что их уже увели. Они ее убили и ушли, – рассказывает он.

«Село многое потеряло»

Подобных историй, которые невозможно забыть, хотя и помнить тяжело, это место помнит множество. С середины XIX века Хащеватое, первое письменное упоминание о котором датируется 1362 годом, существовало как еврейское местечко. Музей местной школы украшают две пары сделанных детьми кукол-мотанок нестандартного размера – намного крупнее традиционных. Одна пара изображает украинскую семью в национальных костюмах, другая – еврейскую, а вместе они символизируют мирное сосуществование двух разных культур, сформировавших в свое время самобытность местной общины. Самобытность, безвозвратно утраченную в результате трагедии, сократившей население Хащеватого больше чем вдвое. Сегодня в селе проживает всего одна пожилая еврейка. А когда-то здесь были и целый еврейский колхоз, и еврейская школа, и синагога, здание которой стоит в селе и сегодня.

– Когда я учился в школе, в моем классе из 28 человек было 18 евреев, – рассказывает местный житель Виктор Бевзенко, он непосредственно руководит строительными работами на месте. – Друзья – ни один из них, к сожалению, не живет сегодня в СНГ – приезжают к нам на 9 Мая. У меня останавливается человек 8-9 моих бывших одноклассников, с ними мы постоянно общаемся.

По его мнению, в результате уничтожения подавляющего большинства местных евреев село очень изменилось.

– Село сильно потеряло. Это был мастеровой люд – кузнецы, кожевники, сапожники, портные, извозчики. То есть вот этот мелкий бизнес, который у нас пытаются возродить, тогда работал. Да и село стало намного меньше – по численности, наверное, больше чем наполовину, – говорит Бевзенко.

– Мы не имеем права забывать о тех страшных событиях. Каждый год, в день трагедии, мы проводим целый цикл воспитательных мероприятий, на которые приглашаем учеников и учителей из Хащеватого и других сел Гайворонского района, – рассказывает Елена Вдовиченко, директор сельской школы и глава попечительского совета благотворительного фонда «Мемориал Хащеватской трагедии», созданного для финансирования строительства.

В годы Голодомора именно еврейская семья спасла ее родню от гибели, а в годы Великой Отечественной ее семья прятала у себя еврейскую девочку. Много лет Вдовиченко руководила действующим в школе краеведческим музеем, где трагедии 16 февраля 1942 года посвящена отдельная экспозиция. Ее материалы в течение целого десятилетия (начиная с середины 1960-х) собирались школьниками-следопытами под руководством тогдашнего директора-подвижника Леонида Солгутовского.

Среди следопытов, которых тогда называли «красными», была и сегодняшняя директор школы. Именно по ее инициативе дети Хащеватого ежегодно принимают участие в траурных собраниях, посвященных трагедии, становясь хранителями памяти, чтобы нести ее дальше сквозь поколения. А вместе с ней – понимание ценности каждой человеческой жизни, вне зависимости от национальной или иной принадлежности.

Чтобы на века

Путь, которым дети и взрослые с цветами идут к месту трагедии, лежит через старое еврейское кладбище. Сегодня часть мемориала уже готова практически полностью. Начиная с августа прошлого года на объекте постоянно работают строители. Общая сметная стоимость составляет около миллиона гривен. Средства предоставляли благотворители буквально отовсюду – диаспора хащеватских и гайворонских евреев сегодня живет по всему миру – от СНГ и Евросоюза до США и Австралии. Немалую часть денег пожертвовала семья известного композитора Игоря Крутого – выходца с Гайворонщины. Уже установлена гранитная стела весом в 5 с половиной тонн, завезено около 1000 тонн песчаника, в огромную яму на месте глинища засыпано 700 тонн грунта. Со временем мемориал должен превратиться в цветущий зеленый сквер, расчерченный мощенными камнем дорожками.

– Здесь было много мусора, грязи, куры паслись. Сначала мы в позапрошлом году все это огородили, а потом решили сделать этот мемориальный комплекс. Очень рады, что помогают местные – Виктор Павлович (Бевзенко. – Авт.), директора строительных фирм Лященко Виталий Федорович, Арнаут Александр Николаевич и другие. Поддержала власть – глава Гайворонской госадминистрации и сельский голова. Два раза в день я звоню Виктору Павловичу, каждый день мы общаемся с друзьями-единомышленниками Ефимом и Илларионом (Мармерами. – Авт.), с Леонидом Купитманом. Мне хочется побыстрее, если бы я был ближе, мы давно бы уже все построили. Но далеко – все-таки полторы тысячи километров, другое государство. Все равно мы все сделаем, как бы это ни было сложно, – уверен Борис Ташлыцкий.

По его словам, с видением того, каким будет мемориал по завершении работ, определились далеко не сразу. Свои идеи предлагали одноклассники и земляки инициаторов проекта, среди которых – один из известных киевских архитекторов. В итоге наиболее приемлемым для всех оказался эскиз, сделанный упомянутым Виталием Лященко – одним из совладельцев Завальевского графитового комбината и его партнером, депутатом Кировоградского областного совета Олегом Хейсоном.

– Мы все поменяли. Изначального проекта, по сути, не было. Было что-то, вместо чего мы нарисовали совсем другое и начали это делать, – вспоминает Лященко.

Этот немногословный человек, оба деда которого погибли в войну, оказался абсолютно незаменимым участником проекта, способным обеспечить подвоз многотонных грузов камня, его обработку, оперативное решение нестандартных инженерных задач прямо на месте без полноценного проекта. По мнению Лященко, мемориал станет важным напоминанием для наших детей и внуков о том, от чего народы тогдашнего Советского Союза освободили мир, победив фашизм.

– Когда закончилась война, мужчины, которые воевали, вернулись, а их родные все расстреляны, дома разграблены. И, какие бы они ни были бедные, они построили этот мемориал – из глины. Денег не было, но все равно они сделали. А нам, их детям, конечно, надо ставить такое, чтобы на века. И детям, школьникам, это память на всю жизнь. И мы, сколько будем жить, будем нести эту память, – говорит Леонард Лидберг.

– Я был здесь с моим дядей 16 февраля, не помню, это был, по-моему, 1973 год, у меня еще бабушка в Гайвороне с мамой жила… Прикрепили здесь табличку – Шустер Семен Григорьевич, это был выдающийся человек. И я когда смотрел на эту табличку, все время думал, что мы когда-нибудь что-нибудь сделаем здесь грандиозное. Слава Богу, что у нас это получается. Работы еще много, конечно, но, я думаю, к 9 Мая мы, чего бы это ни стоило, все равно на 100 процентов закончим. У Губермана есть стихотворение:

Евреи слиняли за долей счастливой,
А в русских пространствах глухих
Укрылись бурьяном, оделись крапивой
Могилы родителей их.

У нас так не может быть. Не может и не должно, – уверен Борис Ташлыцкий.

Научить быть человеком

По бокам стелы уже установлены две ограничивающие площадь мемориала стены из песчаника, на которые позже прикрепят плиты черного гранита (они уже готовы) со списком погибших, имена которых на сегодня известны.

– Очень важно, что вы понимаете, что это не просто кладбище, не просто глинище. Здесь погибло огромное количество невинных людей. Количество, которое официально называют – 978 человек, но мне пришлось заниматься списками, и, поверьте, здесь погибло гораздо больше людей – детей и взрослых. Я очень вам всем благодарен за то, что вы растете с пониманием значимости того места, рядом с которым живете. Память о трагедии живет в этой земле, в этом воздухе, в этом времени, она сохранится в веках. Самое главное, чтобы она не повторилась. Вы для этого делаете все, что можете. Спасибо вам за это, – говорит Ефим Мармер, обращаясь к участникам траурного митинга.

Дети читают стихи, в том числе – собственного сочинения, местная жительница и две ее дочери исполняют песню – припев младшая девочка поет на иврите, местные жители делятся воспоминаниями своих родителей и дедов – очевидцев того кромешного кошмара, от которого им так хотелось, но нельзя было проснуться. Все это производит впечатление, которое автору этих строк очень сложно будет забыть.

Сегодня, когда в общей массе звучащих в Украине с разных сторон лозунгов и призывов снова слышны праворадикальные, в том числе антисемитские, в Хащеватом, как это ни парадоксально, успокаиваешься душой. Когда видишь, как к могилам людей иной веры и национальности возлагают цветы абсолютно украинские, украиноязычные дети и взрослые. Когда слышишь в голосах выступающих на траурном митинге людей не паркетные штампы, а реальное сопереживание человеческому горю. Когда нотариусы не берут денег за оформление документов благотворительного фонда «Мемориал Хащеватской трагедии», а бизнесмены за свой счет возят на объект стройматериалы и делают геодезическую съемку. Когда беседуешь с людьми, самоотверженно вкалывающими на строительстве мемориального комплекса, увековечивающего трагедию другого народа. Когда налицо конкретные результаты усилий педагогов, прививающих детям уважение к непреходящим общечеловеческим ценностям.

– Только воспитав нормальных детей, мы можем получить нормальное будущее. Научить человека читать, считать – это просто. Но вот быть человеком его можно научить только на таких примерах, – говорит Ефим Мармер.

– За хащеватских детей я спокойна, потому что, начиная с детского сада, мы об этом постоянно говорим – о том, что мы не имеем права возносить себя над другими, что мы все люди Божьи, и все имеем место под солнцем, – утверждает Елена Вдовиченко. И после всего увиденного и услышанного ей как-то веришь.

Андрей Трубачев, Хащеватое – Кировоград, специально для «УЦ».

«Крылья» Маврина

У нас снова был Сергей Маврин. На этот раз один, без группы, с гитарой и невероятно эмоциональной, полной энергетики инструментальной программой «Крылья».

В течение трех часов зал «Виктории» то замирал, то взрывался – в зависимости от звучащих композиций. Музыку Сергей перемежал с общением: у всех желающих была возможность задать вопрос музыканту и услышать откровенный, содержательный ответ, зачастую более содержательный, чем вопрос.

Маврин-композитор – это нечто. Казалось, чем еще может пора­зить этот талантливый музыкант? Поклонники его творчества знают каждый пункт биографии Маврика, поют его песни, следят за новинками группы «Маврин». А он не устает удивлять, а мы не устаем удивляться. Даже его техника игры на гитаре, названная поклонниками «маврингом» по аналогии с «теппингом», снова и снова вызывает восхищение. И вот – снова потрясение.

Кировоград – восьмой город в туре Сергея Маврина по России и Украине. Организатор нашего концерта Эдуард Гева сказал, что в «Виктории» в среду вечером собрались эстеты. По его мнению, Маврин-инструменталист – не для массового зрителя, а для тех, кто умеет слушать, слышать и понимать музыку без слов. К счастью, таких в нашем городе оказалось немало. В их числе – и мы, представители «УЦ», которые получили двойное удовольствие: от музыки и от общения с Мавриным.

– Сергей, мы встречаемся уже в третий раз, и хочется спросить, как у давнего хорошего друга: как дела? Что нового?

– Мы весьма неожиданно взялись за новый материал, и это настоящее коллективное творчество. Как в старые добрые времена, собираемся на базе, пишем и репетируем. Материал многообещающий, мы хотим немножко вернуть наше старинное звучание – бескомпромиссное, тяжелое. Хватит экспериментов с электроникой! Тяжелые гитары и тяжелые красивые клавиши.

– А что вообще происходит в мире рок-музыки? Сначала музыканты играли акустические рок-концерты, потом они стали петь с оперными дивами, потом начали участвовать в телешоу, загримированные под попсу. Теперь приехал Маврин и играет инструментальную музыку. Расширились горизонты?

– Для меня это совершенно нормально. Я инструментальную музыку люблю с детства, я начинал как инструментальный гитарист, долгое время играл на гитаре просто мелодии, на этом учился. Потом в моей жизни случились песни, и это очень важный момент. Это мои определенные грани. Мне нравится инструментальная музыка, и сегодня проходит первый экспериментальный тур, потому что до этого на протяжении многих лет были точечные выступления. А мне нравятся такие небольшие, камерные встречи. Тем более на группе это не сказывается, приоритет все равно за ней. Но для меня это такая небольшая отдушина.

– И как вам сегодняшний эксперимент?

– Замечательно! Теплая аудитория, как всегда. Просто вечер сам по себе необычный: и общение, и камерная обстановка, и музыка.

– Это была ваша идея совместить музыку с общением?

– У меня опыт таких мероприятий с 2007 года. Научили меня этому в компании «Музторг», которая возила меня как своего представителя в города, где они больше рассказывали об оборудовании, а я как представитель определенных брендов демонстрировал. И мы охотно общались с публикой. И я подумал, почему бы не убрать технические моменты, а собрать людей для общения и для инструментальной музыки?

Первые минут сорок я пытаюсь прочувствовать аудиторию. Она в разных городах абсолютно разная: где-то склонна к общению, и бывает достаточно интересно, бывают примитивные вопросы. Но каждый человек имеет право спросить, тем более я всех настраиваю, что нет запретных тем. Хотите – про музыку, про мои «примочки», про космические корабли… В том-то и интерес, в моменте импровизации…

– Сегодня очень свежо прозвучали старинные вещи: «Вчера», «Крылья», «Дежавю». Лучшие вещи пишутся в молодости?

– Нет, время и возраст тут ни при чем. Часто задают вопрос: что влияет на написание музыки? Я всегда говорю то, что сам для себя понял: когда плохо, тогда пишется музыка. Когда хорошо – я ничего не придумываю. Получается, что вдохновение черпаю из негатива. И все дорогие мне вещи, на мой взгляд, самые яркие, написаны под воздействием потрясений. Я с этим смирился, хотя и сам был удивлен этому открытию. Оказалось, что некоторые композиции, совсем ранние, записаны очень хорошо, когда у меня температура была. Здоровый, наверное, так не сыграл бы. Ну и другие потрясения и негативы. Чего-чего, а этого в нашем мире, к сожалению, хватает. Думаю, что еще буду писать.

– Вы много вещей, сыгранных сегодня, достали «из стола». Почему они много лет не звучали?

– Во-первых, потому что я раньше не играл инструментальные программы. А сейчас собрал более чем полуторачасовую программу. Во-вторых, наверное, всему свое время. Раньше я даже не представлял, что будут такие инструментальные выступления, не знал, как это делать, как хорошо озвучить. Сейчас я разработал целую схему подключений, и мне очень удобно. Пришло время!

– Сегодня просто потрясла ваша композиция «Последний вальс». Как она была написана, в каком настроении? И еще: показалось, что это готовая музыка к фильму. Если бы такой фильм сняли, о чем бы он был?

– Для меня эта композиция тоже одна из самых необычных, наравне с «Крыльями». Она очень эмоциональная и писалась, когда были определенные события. А что касается фильма, то он у меня всегда один – «Апокалипсис». Я оптимист в этом плане, но считаю – апокалипсис неизбежен.

– Может ли из инструментальной композиции получиться песня?

– Вряд ли. Если состоялась инструментальная композиция, я уже не буду делать из нее песню. Яркий пример – «Запрещенная реальность», которая задумывалась как песня. Я записал ее инструментально, чтобы зафиксировать мелодию, и увлекся записью. А потом думаю: это же инструментальная вещь получилась. Мне много раз потом говорили, что надо написать слова. Ребята, когда услышали «Фортуну», «Дежавю», предложили придумать слова и спеть. Даже кто-то присылал слова. Но инструментальная музыка вся из эмоций, там нет слов. Наоборот, из песни сделать мелодию – это я завсегда.

– Вы человек социально неравнодушный. Это чувствуется по музыке, по текстам, по энергетике. Сейчас самое главное событие России – Олимпиада. Как она проходит – мимо вас, параллельно, рядом с вами?

– Мимо не проходит – это совершенно точно. Меня крайне печалит тот факт, что уничтожили всех бездомных животных в окрестностях Сочи. Год назад мы с зоозащитниками Краснодара, предвидя эту ситуацию, собирали подписи под обращением к губернатору Ткачеву. Мы знали, что предвидится, потому что перебили животных у вас перед Евро-2012, перед Казанской универсиадой. Вместо того, чтобы построить приют для собак и взять на работу тех же зоозащитников, выбирают метод уничтожения. Перед Олимпиадой мы собрали пять тысяч реальных подписей – Ткачев попросил, чтобы они были на бумаге. Мы ездили с концертами и просили зрителей подписываться под обращением. Но ничего не было сделано. Я слежу за ситуацией, убийства животных продолжаются…

– Открытие смотрели?

– Нет. Мне неинтересен спорт сегодня, потому что это уже не спорт, это борьба за сумасшедшие гонорары. Люди времен Харламова достигали высоких результатов без всяких вознаграждений. А сейчас это борьба за деньги.

– Прошлый раз вы нам пообещали приехать в феврале. Спасибо за то, что сдержали слово. Когда ждать вас снова?

– Думаю, в следующем году, после выхода нашего нового альбома. Программа будет называться «Неотвратимое». И то, что мы приедем, – неотвратимо.

Беседовали Ефим Мармер, Елена Никитина, «УЦ».