«Яркие эмоции осени» – так называется выставка, открывшаяся в галерее «Елисаветград» в канун празднования 260-летия Кировограда. Она имеет статус всеукраинской, так как объединила более сорока художников – представителей Кировограда, Днепропетровска, Киева, Харькова, Крыма, Одессы, Полтавы, Ужгорода, Донецка и других городов. Ценители таланта и профессионализма мастеров кисти могут насладиться великолепием пятидесяти прекрасных полотен, среди которых жанровые сцены, портреты, пейзажи, натюрморты.
Один из авторов выставленных в галерее полотен – наш земляк Анатолий Янев.
Справка «УЦ»:
Анатолий Никитович Янев родился 15 декабря 1945 года в селе Митрофановка Новгородковского района Кировоградской области. Окончил Киевский государственный художественный институт (1974). Участник областных, республиканских и международных выставок. Член НСХУ с 1989 года. Лауреат областной премии имени А. Осмеркина (2005). Заслуженный художник Украины. Работы хранятся в музеях и частных коллекциях Украины, США, Польши, Германии, Чехии.
С Анатолием Никитовичем мы встретились «на пейзаже». Несколько дней подряд в одно и то же время художник приезжал в скверик около кафедрального собора, чтобы поймать свет, настроение, краски и перенести все это на полотно. После того как «рабочие инструменты» были аккуратно и скрупулезно собраны, мы с ним пообщались. Надо признаться, что говорит он так же, как пишет картины: речь его спокойная, пастельная, с вкраплениями ярких красок – эмоций.
– Анатолий Никитович, вы пейзажист? Есть вообще классификация художников?
– Существует специализация: анималист, портретист, баталист, пейзажист, маринист… Я отношу себя больше к портретистам. Правда, в последнее время позировать некому. Пейзажи пишу потому, что работать хочется. Тянет неведомая сила. Часто можно услышать, что художник работает, когда есть вдохновение. Я считаю по-другому: идешь и работаешь. Не будешь работать – не будет вдохновения, ничего не будет. Когда пишешь и у тебя получается, чувствуешь себя человеком, что ли. Собственно, работаешь для себя, для своего совершенствования.
– Как вы определяете, удалась работа или не удалась?
– Гармония тонов. Когда уловил связь. Это как в музыке. Или как вы пишете материал. Вы же связываете слова, фразы. Ставите точку, а потом видите, что вместо точки надо поставить запятую и продлить предложение… В результате должно быть единое целое. И в живописи так. Не надо никаких эффектов, клуазонизма, мастихинов, других приспособлений. Я не люблю дешевых эффектов: кисточка, краски, холст – и всё.
– Всегда интересно узнать, когда художник впервые открыл в себе способности, страсть к рисованию. Как это было у вас?
– Это началось лет в девять. Сестра подарила мне краски, и я начал рисовать. А сознательно это пришло лет в четырнадцать: к юбилею Тараса Шевченко я скопировал автопортрет Кобзаря и сделал маленькую хатынку. Получил премию, целых пятнадцать рублей, поехал в Новую Прагу и купил фотоаппарат «Любитель».
Потом была армия, три с половиной года, где тоже не обошлось без рисования. Приехал в Кировоград, немного походил в оформительскую мастерскую. Работал на «Красной звезде» в кузнечно-прессовом цехе. Потом все разом бросил, даже трудовую не забрал, поехал в Киевский художественный институт, поступил с первого захода. Это была мастерская живописи профессора Шаталина.
– Вы сейчас пишете городские пейзажи. Давно этим занимаетесь?
– Задумка была давно. А тут Николай Николаевич (Цуканов. – Авт.) предложил заняться этим активно. Ну я и заходился. Уже двадцать пять штук написал. Это в течение года. До этого я писал Кировоград, но одну-две в год. У французов есть выражение: городской пейзаж – это поэтический реализм. Почему он поэтический? Ведь город – это сплошная суета, вроде бы никакой лирики. А они открыли, что лирика есть. Если внимательно присмотреться к нашему городу, можно увидеть поэзию. Он красивый, с историей, он много пережил. Вот бы ему снова стать Елисаветградом, это единственное в мире уникальное имя, данное ему от рождения.
– Есть на ваших картинах здания, объекты, которых в городе уже нет?
– У меня была картина, которую я написал в конце семидесятых годов. Набережной тогда еще не было, там, где начинается мост, если ехать к церкви, вдоль Ингула, до парка Пушкина, росли густые кусты. Я там примостился и написал церковь, а на другом берегу дом Заславского, какая-то забегаловка. Осталась только церковь…
– Вы давно живете в Кировограде, знаете его очень хорошо, практически досконально. Как можно увидеть что-то новое?
– Точка зрения меняется. Один мотив можно десять раз написать, и каждый раз по-другому. Чуть ярче свет – и все меняется.
– Чем вы занимаетесь, кроме живописи?
– Читаю, готовлю. Жена моя, Тамара Дмитриевна, музыкант, преподает в музыкальной школе. Когда она на работе, я занимаюсь работой по дому. Сейчас приеду, жена будет смотреть, что я написал. Долго смотрит, потом высказывает свое мнение. Критик.
Спешу сейчас рисовать, пока солнечные дни держатся. Только появляются облака – свет меняется. Надо ждать, пока уйдут, или брать другой холст.
– А в пасмурную погоду своя прелесть пейзажей…
– Конечно! В любую погоду, даже в дождливую. Но надо навес с собой носить, большой зонт. Лето хорошо тем, что можно работать долго. А зимой два часа стоишь, а потом – переохлаждение и областная больница.
– Ваши картины покупают?
– Раньше больше покупали. Я работал на заказ киевлян, которые потом картины перепродавали за рубеж. А сейчас… Спасибо Николаю Николаевичу, купившему несколько моих работ. Я продаю работы, чтобы писать следующие, а не пишу, чтобы продавать. На одну пенсию сложно прожить. Я получал 1100 гривен. Недавно двести добавили за звание «Заслуженный…».
Иногда заказывают картины, но так, фотографию нарисовать. К живописи это никакого отношения не имеет. Сидишь и тупо раскрашиваешь. Я предлагаю людям пойти и сфотографироваться, а они хотят холст, масло.
Кстати, вспомнил в связи с этим историю. В советские времена в городе был художественный фонд, где были мастерские, и художники там работали. Была у нас мастерица, простая женщина, которая каким-то образом устроилась туда работать. Так она, записывая в тетрадь технику исполнения, вместо «холст, масло» писала «холст с маслом»…
– Вспомнить есть что.
– Да, работа в худфонде была интенсивная. А сколько я переписал портретов политиков! Я членов Политбюро наизусть знал. Как начнешь выписывать трехметровый портрет: огромная голова, большой глаз… Но за них платили. А попробуй после этого пейзаж написать. Не выходит. Получается Карл Маркс. Все же дело в руке. Это как музыканту после ресторана со свадьбой перейти к классической музыке. Так и в живописи. Надо неделю отходить, а время идет. Пятнадцать дней не пишешь, а потом начинаешь робко. Так что нужно держать себя в форме.
– Вы как художник с годами изменились?
– Конечно. Вообще все мы с годами не так меняемся, как развиваем то, что имеем. Если в тебе чего-то нет, что-то не дано, – с годами не появится. Есть, к примеру, у нас художники. Хорошие, пишут прекрасные пейзажи или натюрморты. А портреты не получаются. Потому что натюрморт – это одно, а написать глаз, а передать его выражение… Есть мастера, которые несколькими прикосновениями кисти могут нарисовать живой глаз. А другие выписывают подробно, а глаз мертвый.
– Если сравнить работу Янева семидесятого года и нынешнего, это работы разных людей или одного?
– Если меня хорошо знать, то можно определить, что это я. Чувство краски – это врожденное. Бывало, пытался написать по-новому, но не получается. Во-первых, сам себя обманываешь, во-вторых, делаешь хуже, в-третьих, ты не работаешь, а вспоминаешь ту, другую технику.
Вот решает какой-то художник писать, как Ван Гог. Берет побольше краски, кладет толстые мазки, но ничего не получается. Чтобы писать, как Ван Гог, надо быть Ван Гогом.
Вообще живопись – это такая серьезная вещь. Как важна гармония тонов! Когда смотришь работы великих мастеров – диву даешься, как они сделали их живыми. Холст звучит! А сейчас половина художников красят. До совершенства очень далеко.
– Но, наверное, в искусстве, в живописи нет определения совершенства…
– Безусловно. Выходишь на вершину, смотришь, а впереди еще одна вершина, которую снизу не было видно. И так до конца жизни. Сейчас искусство поменялось. Но самым важным по-прежнему остается отношение к тому, что ты изображаешь.
В жизни много было увидено, передано, а теперь все накопленное благотворно выходит, отражается в работах – появляются уверенность, импровизация.
– У вас есть любимая работа?
– Да. Это работы, которые я сам считаю удачными. В галерее «Елисаветград» есть моя работа, которая называется «Утро». Она в стольких выставках в Киеве участвовала! Только приеду забирать, а мне говорят, что она заявлена на очередную выставку. Несколько раз ездил. Еще одна работа пропала в Киеве. Лет двадцать уже не могу ее найти. Там изображен стог сена, и мужчина его поправляет. Лиричная, теплая работа. Холст метр сорок, подрамник на колышках, чтобы можно было холст подтягивать. Говорили, что она в Днепропетровске, затем, что в Киеве. Но пропала бесследно. Есть желание ее повторить, сохранились эскизы, но не знаю…
– Бывают дни, когда вы вообще ничего не пишете?
– Бывают. Это когда я никуда не выхожу, не выезжаю. Пишу какой-то натюрморт, композицию или что-то на заказ. Перерывы есть, и они нужны. Если ты начинаешь работу, ты в нее полностью окунаешься. А после завершения надо отдохнуть, чтобы переключиться. Каждая работа – это шаг к следующей.
Записала Елена Никитина, «УЦ».
