«На Ивана Купайла, или Купайлу, как говорят на Подолии, солнце купается. Такой авторитет, как шептуха Яремиха, утверждала, что оно на рассвете то поднимается, то опускается и подплясывает, любуясь на красоту земли.
— Хто щасливий, той побаче, — уверяла Яремиха.
Петр Андреевич Божко не видит, как солнце “пышается красою”, разлитой по земле, но, тем не менее, он счастлив. Он третьего дня лишь приехал на каникулы домой в лес. Впереди — университет. Сегодня Петр Андреевич выполняет великое предприятие, задуманное уже давно. Он твердо верит, что золотой век наступит, ну, самое большее через три года. А, главное, Петр Андреевич счастлив, потому что ему невступно восемнадцать лет.
(…) Петр Андреевич встал с зарею. Тут объяснение просто. Гораздо сложнее объяснить, почему на Пете теперь не гимназический мундир и не блуза, а “химерный” наряд, как сказали бы и Панас, и Макар, и все, которые увидали бы Петю в утро на Ивана Купала, в лето 1882. Юноша вырядился деревенским хлопцем: на нем широкие серые тиковые шаровары в полосках, кошуля, т. е. сорочка из грубого полотна, с мережкой из красных и синих крестиков, а на голове- широкополый соломенный брыль.
(…) В восьмом классе гимназии Петя приобщился к той литературе, которая в те годы, помимо всего, имела чарующее обаяние тайны.
Еще в пятом классе Петя без дрожи в голосе не мог читать пожелание доброй ночи тому,
Чьи работают грубые руки,
Предоставив почтительно нам
Погружаться в искусство, в науки,
Предаваться мечтам и страстям.
Затем на почву, разрыхленную стихами Некрасова, пала в виде зерна оценка прогресса, которую дает Миртов в Исторических Письмах. Петя выписал в особую тетрадку слова Лаврова: “За несколько великих людей в продолжение тысячелетий и за прогресс едва заметного меньшинства заплачено миллиардами жизней, океанами крови, несчетными страданиями и неисходным трудом”.
Всходами явился вопрос: “Как заплатить народу великий долг?” На этот вопрос, как казалось Пете, давали исчерпывающий ответ прокламации того времени.
“Вы производите все богатства на свете и сами живете без копейки за душой, — читал Петя в одной из прокламаций, обращенных к крестьянами. — Вашим трудом держатся и царь, и чиновники, и купец с барином, и они же вас презирают”.
Так начинается роман «Кровавые зори: десять этюдов», вышедший в 1920 году в Париже. Автор романа — елисаветградец Исаак Вульфович Шкловский, писавший под псевдонимом Дионео. В энциклопедическом словаре Брокгауза и Ефрона 1890-1907 годов о Шкловском сказано: «Талантливый публицист и беллетрист, известный под псевдонимом Дионео. Род. в 1865 г. в еврейской семье, в Елизаветграде, где и учился в гимназии. Писать начал с 16 лет, помещая в южных газетах стихотворения, рассказы, критические статьи. С 1886 г. по 1892 г. был водворен в Средне-Колымске Якутской области, где одновременно с бытом инородцев изучал новые языки; печатал в “Одесских Новостях” и «Русских Ведомостях» этнографические очерки. С 1893 г. состоит постоянным сотрудником “Русских Ведомостей”. По предложению редакции “Русских Ведомостей” отправился в 1896 г. в Лондон, где живет и в настоящее время, печатая свои очерки английской жизни в “Русских Ведомостях” и в “Русском Богатстве”».
После Октябрьской революции убежденный антибольшевик Исаак Шкловский принял активное участие в организации и деятельности лондонского надпартийного «Комитета Освобождения» (сам Шкловский был эсером), позже примкнул к Республиканско-Демократическому Объединению и стал лондонским корреспондентом «Последних Новостей». Автор почти двух десятков книг на русском и английском языках, которые печатались в России (до революции) и в Европе. Первый переводчик Рабиндраната Тагора на русский язык.
Обычно, когда мы готовим материалы о выходцах из Елисаветграда, самое сложное — найти информацию о «елисаветградском периоде». С Исааком Шкловским все вышло наоборот. В начале XX века он был писателем довольно заметным: кировоградский краевед Александр Чуднов пишет, что в сталинской библиотеке было немало его работ 10-20-х годов, а Дмитрий Волкогонов в книге «Троцкий» указывает: «Сольц регулярно направляет в кабинет Троцкого все новинки. Вот, например, 13 октября 1922 года Троцкому положили на стол следующие поступившие книги: А.Ф.Керенский “Издалека”, Дионео “Пестрая книга” (часть первая и вторая), А.Н.Толстой “Китайские тени”». Но после 1925 года ни одна из его книг не переиздавалась — ни в СССР, ни за рубежом. Постепенно о Дионео просто забыли, и его современники, взявшиеся писать мемуары или приводить в порядок дневники в 40-50-е годы, только упоминали его. Бунин, например, записал: «Встретился с Дионео. Понравился» — и больше тему не развивал. Зато о елисаветградской семье Шкловских мы знаем довольно много — благодаря его племяннику, сыну его брата Бориса русскому и советскому писателю Виктору Шкловскому:
«Отец же мой, Борис Шкловский, по крови чистый еврей. Шкловский из Умани, и в уманскую резню их резали. Потом оставшиеся в живых ушли в город Елизаветград, куда привез поезд меня и раненых красноармейцев.
В Елизаветграде жил мой прадед и был очень богат. Умирая, оставил, по преданию, до ста внуков и правнуков. У моего отца около пятнадцати братьев и сестер. Дед мой был беден, служил лесником у своего брата.
Сыновей, выросших лет до 15 -16, отправляли куда-нибудь искать судьбу. Когда они ее находили, к ним присылали их братьев. К дочерям же брали из числа мальчиков, играющих на улице, но хорошего еврейского рода, какого-нибудь 16-летнего малого, женили его, растили, делали его аптекарским учеником, а потом провизором. Большего ничего сделать было нельзя. Семья получалась дружная и, по большей части, счастливая.
Бабушка моя научилась говорить по-русски к 60 годам. Любила говорить, что она прожила первые 60 лет для детей, а теперь живет для себя.
(…) Ездила бабушка за границу, была в Лондоне у своего сына Исаака Шкловского (Дионео), читала ему свою книгу воспоминаний. Воспоминания ее начинаются с рассказов няньки и родителей о Гонте, кончаются на Махно. Книга написана на жаргоне (на идише — Авт.), мне она переводила оттуда кусочки. Написано спокойно. Россию она не разлюбила.
На днях я узнал, что бабушка моя умерла в Елизаветграде в 86 лет от воспаления легких. Письмо пришло ко мне в Финляндию из Украины через Данию. Умерла она среди гибели города. Голодают сейчас в Елизаветграде ужасно. Читал и ее письмо, написанное за несколько дней до смерти.
Она писала, что тяжело, но ходит она все еще прямо. Верю, что умерла без отчаяния. Я видел ее в последний раз в 1920-м. Ушел из лазарета и жил у нее.
Квартирка была вся ограблена. Через город прошло десяток банд, погромов было чрезвычайно много. Запишу один способ. Тихий погром. Организованные погромщики приходят на базар к еврейским лавкам. Становятся в очередь. Объявляют: «Весь товар идет по довоенной цене». Несколько становятся за выручку принимать деньги. Через час или полчаса магазин распродан, вырученные деньги передаются хозяину. Он может идти с ними к другому ларьку и купить на них булку.
Но чаще были погромы обыкновенные». («Сентиментальное путешествие».)
О самом Дионео Виктор Шкловский пишет мало, объясняет, что виделся с ним всего несколько раз, еще ребенком. Стоит, наверное, объяснить, что брат Исаака и отец Виктора Борис Шкловский после того, как его первая жена ушла к его однокурснику, перевелся в Лесной институт, полностью сменил круг общения, крестился и даже пытался покончить с собой. С сыном от первого брака — Евгением — он так и не общался. И, женившись вторично на дочери садовника Смольного Варваре Бундель (от этого брака и родился Виктор Шкловский), открыл школу в Петербурге. Этим, собственно, и объясняется то, что братья-погодки Борис и Исаак общались мало и Виктор Шкловский почти не знал Дионео.
Учитывая совпадения дат, места жительства, профессии отца и т.п., можно предположить, что роман Дионео «Кровавые зори», который мы цитировали вначале, отчасти автобиографичен, но мнения литературоведов и историков по этому поводу нам найти не удалось.
«Після вбивства Олександра ІІ, — пишет Александр Чуднов в статье “Ворог пролетарської диктатури”, — царський уряд починає полювання за народниками. В Єлисаветграді розпочата справа “гуртка Олександра Тарковського”. Серед заарештованих — Ісаак Шкловський. Вирок суду — вислати на п’ять років до Середньо-Колимська. То найвіддаленіше місце на північному сході Якутії. “Його упекли по суті за те, що він був єврей”,- вважав Опанас Іванович Михайлевич (Елисаветградский врач и общественный деятель. — Авт.). Департамент поліції дещо іншої думки — ворог царизму за переконаннями. Тому і місце заслання “на межі людських можливостей”.
(…)
Михайлевич згадує: “Вже із Середньо-Колимська він написав листа одному із друзів, де описав свій шлях від Іркутська. Лист той був продуктом неабиякого таланту Шкловського. Картинність оповіді, образність мови, стислість стилю спонукали товаришів відіслати лист до “Русских ведомостей”, де його було надруковано”.
По поверненні із Східного Сибіру Ісаак Володимирович Шкловський видав першу свою книжку “Очерки крайнего северо-востока Сибири” (1892), що помітили як читачі, так і фахівці. Якось Антон Павлович Чехов хотів придбати роботу Діонео для Таганрозької міської бібліотеки, але не зміг знайти її на полицях книжкових магазинів Москви. То був вже 1896 рік».
Отличительная особенность людей творческих, талантливых, увлекающихся! Ссылка на север Якутии с ее полярными ночами, вечной мерзлотой и годовой разницей температур в 100 градусов, вряд ли была задумана царским правительством как творческая командировка. Но книги «Очерки Крайнего Северо-востока» (1892 г.) и «На крайнем северо-востоке Сибири» (1895 г.) сделали Исаака Шкловского знаменитым и дали ему возможность уехать в Лондон в качестве корреспондента «Русских Ведомостей».
«Не маю відомостей, чи бував Діонео на батьківщині після 1896 року, — пишет Александр Чуднов, — проте російська інтелігенція читала його книги, що друкувались як в імперії, так і за кордоном. Сьогодні є сенс перечитати хоча б такі з них, як “Английские силуэти”, -СПб.,1905, “Рефлексы действительности. Литературные характеристики”, — СПб, 1910, “Меняющаяся Англия”, ч. 1-2, — М, 1914-15.
Тут знову згадаю Михайлевича. “Його (Шкловського),- писав він, — працездатність була дивовижна, начитаність його була великою, зокрема в галузі художньої літератури. При тому знав він і чотири європейскі мови. Минулі події відірвали цього талановитого чоловіка від Росії, і ми вже не зустрічаємо ніде його блискучих і образних творів”».
Русская революционерка и террористка Вера Фигнер писала: «Со страхом выходила я на платформу станции Черин-Кросс и думала: как в незнакомом городе, с неполным знанием языка доберусь до Дионео, но меня встретила активистка Мальмберг, знакомая по Гельсингфорсу, и отвезла к радушным хозяевам. Когда мы подъехали к калитке палисадника, я увидела на деревянной дощечке родное слово: “Колыма”. Так Дионео окрестил дом в память десятилетней ссылки в Колымске.
Дионео, много лет бывший сотрудником журнала “Русское Богатство”, был известен своими блестящими и содержательными корреспонденциями о внутренней жизни Англии и Ирландии. (…) Ни одно явление политической и общественной жизни Великобритании не проходило мимо его внимания и должного освещения.
В течение двух недель, когда я была в общении с ним, много часов проводил он в разговорах со мной и был неоценимым собеседником. Живя исключительно умственными интересами, постоянно погруженный в чтение всего нового, что выходило по интересующим его общественным вопросам, Дионео владел богатейшим материалом и умел пользоваться им. Его речь была всегда интересна, и я не уставала слушать его, с удовольствием видя в нем человека, всецело отдающегося делу, раз избранному им».
О последних годах жизни Исаака Шкловского, который умер в 1935 году в Лондоне, немного написал литературовед Глеб Струве, правда, в основном в связи с дружбой Дионео с Корнеем Чуковским: «После смерти И.В. пражский Русский Заграничный Исторический Архив, который он представлял в Лондоне, назначив меня его преемником, поручил мне, между прочим, разборку и покупку и его архива. Это повело к моему знакомству, перешедшему потом в дружбу (особенно во время Второй мировой войны), с его вдовой (самого И.В. я до того встречал, но знал мало). Оказалось, что незадолго до своей смерти И.В., очень нуждавшийся (как большинство литераторов в русской эмиграции), уже продал значительную часть своего архива советскому Государственному Архиву (куда позднее все равно был передан и пражский Заграничный Архив). Но среди оставшихся у его вдовы бумаг я все же нашел кое-что интересное, в том числе три шуточных стихотворения, написанных ей Чуковским, который в начале 900-х годов жил в Англии и которого З.Д. Шкловская гостеприимно принимала у себя в доме».
Не знаю, стоит ли перечитывать книги Дионео сегодня. Все, что нам удалось найти (кроме «Кровавых зорей») — это не художественные произведения, а публицистика. Дионео был прежде всего журналистом, наверное, великим журналистом с прекрасным образным языком. Его британский коллега Г.Вильямс писал о нем: «Молодые поколения россиян получают представление об английской демократии исключительно по книгам Дионео». И писал Дионео чудесно: «Среди полей видны столбы с наглыми, назойливыми, крикливыми и бесстыдными рекламами на них: “Пилюли от печени”, “Красные пилюли для бледных людей”, “Голубые пилюли от плохого освещения”, “Пилюли, излечивающие все болезни”. Пилюли носят звучные названия неизвестного происхождения, которые должны действовать гипнотизирующим образом на публику. Иные рекламы составлены в стихах; в других — в названии пилюль соблюдена аллитерация, т. е. повторяющиеся буквы во всех словах. Все живое в Англии степенно и проникнуто чувством собственного достоинства; зато особенно крикливы и наглы рекламы».
Увы, журналистика — сиюминутна. Кому сегодня интересно читать работы о национальном освобождении Индии и об английском парламентаризме начала прошлого века (пусть и прекрасно написанные)? Видимо, поэтому и забыт популярный писатель начала прошлого века Исаак Вульфович Шкловский, родившийся и выросший в Елисаветграде.
Подготовила Ольга Степанова, «УЦ».
