По национальному признаку…

В какие бы обстоятельства ни ставила человека судьба, самое главное для него заключается в том, чтобы не терять жизненной стойкости, силы духа, чувства собственного достоинства, веры в себя и стремления остаться человеком в любых, даже самых нечеловеческих условиях. Именно эти качества увидел автор в героях своего очерка. Все они – люди одного поколения: родились либо перед Великой Отечественной войной, либо во время войны, либо сразу после неё. В их судьбах много общего, хотя каждому довелось пройти свой собственный путь, пережить свои собственные невзгоды, потери, поражения, но и победы тоже. А некоторым из них, вчерашним мирным жителям Луганской и Донецкой областей, увы, уже пришлось испытать на себе и ужасы новой, сегодняшней войны, которая ещё год назад не могла бы даже присниться в самом кошмарном сне.

В конце прошлого года благоприятное стечение обстоятельств свело их всех вместе в замечательном украинском городе Николаеве. Сюда, в санаторий-профилакторий «Ингул», расположенный при слиянии Ингула и Южного Буга, съехалось из разных регионов Украины более 50 человек, являющих собой, так сказать, полновесный социологический срез целого поколения. Были среди них и представители самой настоящей творческой элиты современной Украины, и наша трудовая интеллигенция, и, наконец, люди, которых принято называть обычными тружениками. Тогда же побывал в Николаеве и автор этих строк и смог напрямую пообщаться с большинством из них. Из искренних и честных, без прикрас, рассказов моих респондентов и родился предлагаемый читателям очерк. Живые интонации моих собеседников я постараюсь передать в этом материале.

Небольшая преамбула

Впрочем, для этого очерка есть, так сказать, и ещё один информационный повод.

В эти дни, когда внимание всего мира приковано к событиям в Украине и вокруг неё, своего рода сенсацией стало решение Польши о вывозе на полгода из зоны боевых действий для проживания на исторической родине почти двухсот наших сограждан – этнических поляков либо их потомков.

Что ж, Украина – государство многонациональное, и не только поляки проявляют вполне понятное беспокойство о судьбе своих соотечественников, живущих в нашей стране. Давайте, кстати, уточним и термины. Сограждане – это люди, объединённые общим гражданством, т.е. имеющие гражданство одной страны. А соотечественники – люди, имеющие общее отечество, хотя, вообще говоря, могут жить в разных странах и иметь разное гражданство. Так вот, уже более двух десятков лет и Германия вкладывает деньги своих налогоплательщиков в финансирование немецкого движения в Украине. Однако прошлый год внёс вполне понятные коррективы в давно устоявшиеся программы, в том числе в программы реабилитационно-оздоровительного отдыха для представителей старшего поколения этнических немцев Украины (так называемых сеньоров).

Как рассказала Ангелина Сергеевна Шардт, член Президиума Совета немцев Украины, вице-президент Ассоциации немцев Украины (в обеих организациях она отвечает за социальную работу) и непосредственный руководитель проекта, реализованного в Николаеве, в 2014 году удалось оказать помощь большему количеству украинских немцев, чем, например, в предыдущем, по двум причинам. Во-первых, из-за войны упал курс гривни по отношению к евро, т.е. денежные средства, выделенные германским правительством для соотечественников, живущих в Украине, заметно выросли при переводе в национальную валюту страны проживания. Во-вторых, учитывая, мягко говоря, неблагополучную ситуацию на востоке Украины, правительство Германии нашло возможным выделить и дополнительное финансирование – сверх бюджета, предусмотренного на немецкое движение в Украине на 2014 год.

Ангелина Шардт

По словам Ангелины Сергеевны, была существенно расширена и программа отдыха в Николаеве (где и собрались все вместе герои моего очерка – все до единого этнические немцы Украины). В частности, для «сеньоров» из зоны АТО срок пребывания в санатории был увеличен вдвое – с 12 до 24 дней, а кроме того, оплачен и проезд к месту отдыха и обратно.

Существенные коррективы ситуация внесла и в проект отдыха в Одессе – он стартовал следом за николаевским проектом (с другим составом участников, естественно). Здесь отдых был организован не только для собственно этнических немцев, но и для членов их семей – независимо от национальной принадлежности.

Спрашивать, откуда взялись этнические немцы Украины, всё равно что ломиться в открытую дверь. Полагаю, своего рода «великое переселение народов» не закончится никогда – разве что когда-нибудь всё человечество сольётся в одно-единственное и единое целое, не имеющее национальных различий: людям свойственно искать «где лучше». Множество этнических украинцев живёт в США, Канаде, Аргентине и даже в Австралии и Новой Зеландии – и никого это не удивляет. В американских городах есть целые кварталы, населённые китайцами или японцами. Почему же немцы, один из самых многочисленных народов Европы (уступающий только славянам), должны составлять исключение? Только в Соединённых Штатах, например, более 45 млн человек признаются потомками выходцев из Германии.

На Руси всегда находилось место и дело и для иноземцев – и при Петре Первом, который в молодости днями пропадал в Немецкой слободе, а потом выписывал из Европы мастеров-корабелов, и при Владимире Святославовиче, крестителе Руси. В XVIII веке, при Екатерине Второй (которая и сама была по происхождению немкой – урождённой принцессой Анхальт-Цербстской), приток иноземцев был возведён в ранг государственной политики: Екатерина, издав об этом указ, широко открыла двери немцам для обустройства на малозаселённых землях империи. И теперь не только ремесленники, лавочники, гувернёры или искатели военной удачи и прочие ловцы счастья, но и обычные бауэры, крестьяне несколькими потоками – через Польшу, через Голландию и Прибалтику, и даже через Османскую империю – устремились в пределы новой родины из уже тогда тесноватой Европы. Снимались с мест целыми семьями и деревнями. Одни просто искали лучшей доли на более плодородных и обширных землях, другие, протестанты, покинувшие лоно традиционной католической церкви, бежали и от религиозной нетерпимости.

Отношение к немцам, конечно, было разным – вплоть до иронической снисходительности. Вспомним хотя бы пушкинское: «И хлебник, немец аккуратный, в бумажном колпаке, не раз уж отворял свой васисдас». Но в целом это были законопослушные и работящие граждане, заботящиеся о благосостоянии семьи, воспитании детей и порядке в своём доме. Удобные подданные, короче говоря.

Основные поселения, муттер-колонии, возникли в Северном Причерноморье, где некогда обитали германские племена готов, вытесненные затем гуннами в Западную Европу, в Приазовье и в Поволжье. Во времена столыпинских реформ, когда уже и в Причерноморье стало тесновато, многие из потомков первых немецких колонистов перебрались в Сибирь. Так они и жили: растили хлеб, крепили свои хозяйства, рожали и учили детей, и лучшие из них выбивались в разночинцы и интеллигенцию, мирно уживались рядом с другими народами многонациональной страны и вместе с ними переносили все её беды: недороды и неурожаи, голод и эпидемии, революции и войны. И, по большому счёту, не были на этой земле чужими. Пришлыми – да. Чужими – нет. Они стали одним из народов большой многонациональной страны и приняли её как свою родину. После Октябрьской революции превратились в советских немцев, а после 1991 года появился термин «немцы Украины».

Собственно, украинских немцев совсем не много: по переписи 2001 года – 33 тыс. человек. Хотя на самом деле – опять сошлюсь на мнение Ангелины Шардт – сегодня их может быть и больше, и меньше. Меньше – поскольку после 2001-го какая-то часть могла переехать на свою историческую родину, подальше от наших проблем и неурядиц. Больше – поскольку по определённым причинам, о которых скажу ниже, далеко не все немцы признают свою принадлежность к нации Гёте и Бетховена, особенно те, кто родился в смешанных браках. Поэтому тех, кто не стесняется или не боится назвать себя немцем, не слишком много, но, и это немаловажно, немцы Украины самоорганизованны. Практически в каждом регионе Украины (в Кировограде в том числе) существуют территориальные общины, работают немецкие культурные центры, открытые для всех желающих – не только немцев, а многие являются и прихожанами Христианской евангелической лютеранской церкви Украины.

Общность судеб

Трагической страницей в истории советских немцев стала Великая Отечественная война – с её началом на них обрушилась вся мощь сталинско-бериевской репрессивной машины.

Парадоксально или нет, но никто их не спрашивал, какую позицию они занимают на самом деле: хотят защищать свою социалистическую родину или же сделают всё для победы фашистской Германии над СССР? Собственно, мне кажется, что и прошедшие после победы над фашизмом 70 лет многих совершенно ничему не научили. И сегодня – если говорить о нынешней украинской ситуации – никто никого НЕ СПРАШИВАЕТ! Вполне определённые силы (а их подголоски есть и внутри страны) зачисляют – не спрашивая!!! – приверженцев независимости, территориальной целостности и единства Украины в сторонники некоего «украинского фашизма», обзывают уничижительным словечком «укропы», а то и вовсе «палачами» «свободолюбивого» «лугандона». Вот и тогда советских немцев никто ни о чём не спросил! Их всех огульно записали в «предатели», «враги народа». Даже детей! Илья Эренбург написал свою знаменитую (и очень правильную на тот момент) статью «Убей немца!» – а то, что он имел в виду не советских этнических немцев, а только оккупантов, пришедших на нашу землю с оружием в руках, для советской карательной машины так и осталось в подтексте.

Тогда как на самом деле (приведу ещё одну реплику уже названной Ангелины Шардт из разговора с журналистом «УЦ») немцы и фашисты – это далеко не одно и то же (как не одно и то же украинцы и фашисты – не удержусь, простите, от собственной реплики).

Есть легенда, что «для проверки» лояльности советских немцев Берия выбросил «десант» в Поволжье – энкавэдэшников, переодетых в немецкую форму. И якобы немцы Поволжья бросились встречать их хлебом и солью. Но, думаю, это только легенда. Советских немцев, повторю, объявили «врагами народа», их самих не спрашивая…

Вот одна из историй, услышанных в санатории «Ингул».

«После начала войны мой отец получил повестку и в назначенное время прибыл на пункт сбора. Он был уверен, что его пошлют воевать с Гитлером, и готов сражаться с фашистскими оккупантами, но вместо этого попал в лагерь. В общий барак, в который загоняли без разбора и советских немцев, и самых отпетых зеков. Видел и кровавые зековские разборки, и исполосованные бритвой тела. Мог погибнуть уже в первые дни пребывания в лагере, как и на любой пересылке. Не раз мог погибнуть и позже. А что выжил – просто повезло… Прошёл через два лагеря, и только потом, когда фашисты уже захватили Донбасс, когда стране стал срочно нужен для победы уголь Воркуты, немцев “отфильтровали” и отдельными эшелонами, в телячьих вагонах, отправили на Север. (Хотя, разумеется, и не только немцев.– Авт.) За Полярный круг. В тундру. В край вечной мерзлоты и первоклассного антрацитового угля. Фронт требовал всё больше орудий, танков, да и обычного стрелкового оружия. Для их производства было нужно всё больше стали. А для её выплавки – всё больше угля. И уже не имело значения, в каких условиях и какой ценой он добыт. И сколько людей погибло в шахтах, когда взрывался метан, когда вспыхивал пожар от искрящей проводки или садилась кровля – значения не имело… Врагов народа не жалко!

По станциям, на которых останавливался состав, тут же проносилась весть: немцев везут! На одной, где стоянка затянулась, вышли к поезду разъярённые женщины, мужья и сыновья которых уже были на фронте: “Зачем вы пришли на нашу землю, проклятые?!” А в ответ раздалась чистая русская речь: “Миленькие, мы же не те немцы, мы, как и вы, граждане СССР, это наша Родина, мы сами готовы её защищать с оружием в руках рядом с вашими мужьями и детьми, а нас, видите, загнали в лагерь”. Растерянные женщины замолкли, начали расходиться, а через несколько минут вернулись к поезду: кто-то нёс молоко, кто-то – хлеб… Расконвоировали только в Воркуте – бежать оттуда было уже некуда…

Я родился после войны. Но ведь и после Победы, когда ГДР уже строила социализм и налаживала добрые отношения с СССР, этнические советские немцы по-прежнему – до самой смерти Сталина, после которой началась реабилитация – оставались “врагами народа”, вечными ссыльными, не имеющими права выезда. А самое страшное, что клеймо “врагов народа” и невозможность куда-либо выехать лежали и на их детях. У нас в школе физику преподавала Эмма Владимировна (Вальдемаровна – надо полагать) Вибе. Ещё девчонкой она была в физике гением, ей прочили будущее Марии Склодовской-Кюри, но… возможность учиться в вузе она получила только после реабилитации, лучшие годы, когда человек и должен начинать заниматься наукой, были потеряны…»

Высылка, ссылка (вечная), лагеря – в этом общность судьбы советских немцев и их потомков. Ни тружеников, ни интеллигенцию, ни учёных (назову только одно из самых ярких имён в советской космической науке – академик Раушенбах, немец по национальности, тоже прошёл лагерь, остальных, если хотите, ищите в Интернете), ни кавалеров самых высоких советских наград – никого, за редчайшим исключением, эта участь не минула. А исключения только подтверждали правило. Считается, что в СССР не тронули только двух немцев. Первый – Эрнст Теодорович Кренкель, радист советских полярных станций и арктических экспедиций (на кораблях «Сибиряков» и легендарном «Челюскине», раздавленном льдами в Чукотском море). Дескать, слишком знаменит был радист-папанинец, выходивший в эфир с дрейфующих льдин у самого Северного полюса. Второй – Отто Юльевич Шмидт, начальник Главсевморпути, академик (в том числе АН Украины), в начале войны – вице-президент АН СССР. На его арест якобы требовалась санкция самого Сталина, а никто не решился… Утверждают, что после начала репрессий со всех фронтов якобы сняли всех советских немцев, которые воевали против Гитлера. Но тоже, возможно, не всех – в санатории «Ингул» довелось услышать о немцах, прошедших всю войну и с гордостью носящих советские военные награды. Совершенно точно можно сказать, что практически не тронули деревенских немцев Сибири. Тут, вероятно, сыграл свою роль парадокс: немцев из Украины и Поволжья ссылали в Сибирь – а этих куда?.. Но городских немцев Сибири – «тронули». Их отправляли в лагеря в европейской части и, конечно же, в Воркуту.

Иногда говорят, что незачем сокрушаться о судьбе этнических немцев в СССР: вот, дескать, и американцы после нападения Японии на Перл-Харбор интернировали всех проживающих в США японцев. Верно, интернировали. Но после победы над Японией никому из американцев и в голову не пришло объявить этнических японцев «вечными ссыльными», «врагами народа», а тем более распространить статус «вечных ссыльных» и «врагов народа» и на их детей… Справедливее, увы, было бы сравнивать с фашистской Германией, где без суда и следствия отправлялись в крематории миллионы людей – исключительно по национальному признаку…

И есть ещё один вопрос, на который автор не нашёл ответа: какая часть советского немецкого народа в СССР просто погибла в результате репрессий? В лагерях, в шахтах, на лесоповалах?.. Ведь «трудармия», при самом «нейтральном» звучании этого слова, не была курортом, как не были санаториями лагеря. Но рассказать свои истории могут только выжившие. Или – потомки выживших. Мёртвые – молчат…

«Мой родной город – Воркута, Родина – Украина»

Рекомендую – Елена Фёдоровна Ивановская, девичья фамилия – Бэр («Медведь»), до недавнего прошлого – жительница Луганска. Этническая немка Украины, хотя её предками были немцы Поволжья, сама она родилась в Первоуральске, а обстоятельства её появления на свет достойны остросюжетного романа.

Елена Ивановская (Бэр)

Мама Елены, Анна Георгиевна Бэр, была восемнадцатым ребёнком в многодетной семье поволжских немцев. «Бабушка Сусанна, – рассказывает Елена Фёдоровна, – рожала много, часто – двойни, моя мама тоже была из двойни, родилась в 1927 году, но до начала войны дожили только шестеро». «Помог» этому и небезызвестный голод в Поволжье. Умер от голода и дед Георг. Опухший от водянки, он сидел на кровати, уже не в силах встать – эту картину Елена представляет себе со слов матери, которой было тогда шесть лет. Когда началась война, семью репрессировали и вывезли в Омскую область, а Анну, едва ей исполнилось шестнадцать, мобилизовали в трудармию и этапировали в Воркуту. «Уже во время перестройки, – продолжает Елена Фёдоровна, – я сделала запрос. Получила ответ: А.Г. Бэр работала на такой-то шахте – и всё, ни о какой мобилизации и трудармии ни слова, словно она в Воркуту по свой воле приехала…»

Там и встретила Анна суженого – такого же, как она, репрессированного немца, но… любимый погиб: заблудился в кромешной пурге, в которой ничего не видно и не слышно, кроме воя ветра, сбился с дороги, потерял направление да так и не выбрался из сугробов. Замёрз насмерть. 19-летняя Анна была на восьмом месяце, а они даже не успели оформить свои отношения, потому и носила Елена до замужества фамилию матери, а отцом ей стал другой мужчина, русский, и почти на десять лет старше её мамы.

И это одна из самых невообразимых страниц в истории появления Елены на свет. Мужчина не только предложил Анне стать его женой, но и сделал почти невозможное – вывез её рожать в… Первоуральск. Как он сумел это сделать, Елена не знает. Все поезда из Воркуты буквально перетряхивались энкавэдэшниками, выезд приравнивался к побегу, за который автоматически давали 25 лет каторги. А после родов приёмный отец сумел привезти её маму обратно в Воркуту, оставив новорождённую своей сестре. И до семи лет девочка звала её мамой. А когда после смерти Сталина и разоблачительного XX съезда началась реабилитация этнических немцев, выяснилось, что у неё две мамы, и первая мама забрала дочь в Воркуту.

Кстати сказать, Елена Фёдоровна, хотя ей было тогда всего четыре года, смерть Сталина помнит: «Все плакали…» («Одни от горя плакали, другие – от счастья», – вполголоса говорит её соседка по комнате, в присутствии которой происходит разговор.)

Первоуральск – город, так сказать, не южный, но и после него Воркута показалась краем света: беспросветная полярная ночь, сорокаградусные морозы, ощущение холода и голода, вечно отмороженные щёки, губы, мгновенно примерзающие к железу, когда, например, пытаешься попить из уличной колонки, и оторвать их можно только с кровью. Периодически налетающая пурга – жуткая, валящая с ног, трамбующая снег так, что потом по нему можно ходить, не проваливаясь. Но – и сказочной красоты полярные сияния, и незаходящее солнце летом, в разгаре полярного дня, и дивная зелень весенней тундры…

Жили в пригородном посёлке при руднике – посёлок так и назывался: Рудник. В бараке. Впятером в одной комнате. 38 комнат, 38 семей и всего две общие уборные: одна в одном конце коридора, другая – в другом. У каждой комнаты – своя печь, но топка её – в коридоре. Эта картина и до сих пор стоит перед её глазами: длинный коридор – и двери, двери, двери, а между ними – топки, топки, топки… И колонны зеков, которых ведёт на работы одетая в какие-то жуткие бушлаты и вооружённая автоматами охрана со злющими овчарками на поводках (и «шаг влево и шаг вправо приравниваются к побегу»). И терриконы шахт. И лагеря, подступающие к городу со всех сторон (при каждой шахте – свой террикон и свой лагерь) и продолжающие пополняться – белорусами, украинцами с освобождённых от фашистов территорий, да и советскими немцами, – теми, кого не успели выслать по указу о депортации, потому что им «повезло» остаться на оккупированной территории… И наезжающие в Воркуту ненцы и коми – нарты, запряжённые оленями, малицы из оленьих шкур и такие же меховые пимы. И дети, засунутые в меховую оленью шкуру, как в кокон. И манера есть сырое мясо, отхватывая его кусочки у самых губ острым ножом. И кормить такими же кусочками сырого, с кровью, мяса детей…

В 1961 году семья, уже полностью реабилитированная, свободная, восстановленная в правах, смогла накопить денег на покупку жилья и перебралась в Луганск.

Этот город потряс 13-летнюю Елену, особенно по контрасту с Воркутой: много зелени, просторные парки и скверы, широкие площади и проспекты. Впервые в жизни она увидела трамвай и, раскрыв рот, долго смотрела вслед диковинным вагончикам, бегущим по городу по рельсам.

После школы решила поступать на факультет иностранных языков, но мама встала стеной…

– Скажите, а ваша мама говорила с вами по-немецки?

– Да, говорила, и я его вполне пристойно понимала, но сама мысль, что я ещё закончу и иняз, со специализацией «немецкий язык», повергла её в ужас. Времена изменились, но у неё в подсознании по-прежнему сидело убеждение: страшно быть немцем в этой стране… Так мне и сказала: «Костьми лягу!..» И в конце концов я закончила Абхазский госуниверситет, историко-филологический факультет… Как видите, у меня и в этом отношении полный интернационализм… И, знаете, когда подумывала о диссертации, хотела даже избрать тему «Советская обрядовость»…

Немка по национальности, по рождению, по паспорту (советскому ещё паспорту), она давно могла бы уехать в Германию, даже сдала «шпрахтест» (экзамен по языку) – сдала, кстати сказать, отлично, но…

Понимая, что Германия – это историческая родина, своей настоящей Родиной она считает не Поволжье, где родилась её мама, не Урал, где родилась она сама, не Воркуту, а Украину. В том числе и потому, что это Родина её мужа и её детей.

– Я люблю Украину – это не для красного словца! Страну люблю, её природу, её людей…

А почему, собственно говоря, нельзя быть немцем, чтобы любить Украину? Или, наоборот – почему нельзя любить Украину, будучи немцем или представителем любой другой национальности?..

«Зелёный коридор»

В 1990-х годах, когда в Украине возникло общественное движение «Видергебурт» («Возрождение»), Елена Фёдоровна с лёгким сердцем влилась в него. Позвонила коллега с кафедры педуниверситета им. Тараса Шевченко:

– Лена, у нас тут какая-то новая организация создаётся, думаю, тебе будет интересно…

Она никогда не скрывала от коллег, что немка.

Вошла в это движение с азартом, который был ей свойствен во всём. Вслед за «Видергебуртом», который был организацией «только для немцев» (ну ещё для членов их семей, но ведь это сути дела не меняло – недодумали, не сформулировали в уставе то, что следовало додумать и сформулировать в самом начале, а тем самым ограничили круг людей, которым интересны немецкая культура и немецкие традиции и которые хотели бы быть рядом), возникли центры немецкой культуры – для всех. Она была и председателем областной организации «Видергебурт», и председателем Немецкого культурного центра Луганщины, да ещё стала и предикантом немецкой лютеранской общины ХЕЛЦУ.

– Сколько этнических немцев в Луганской области?

– Подождите, сейчас вспомню… На тот момент… да, было 1555 человек.

Но со временем от некоторых обязанностей отказалась – возникло новое увлечение: создала немецкий танцевальный коллектив «Ветераны Терпсихоры» и стала его руководителем.

Ансамбль принимал участие в праздничных концертах, к немецкому движению с уважением относились городские и областные власти, Елена Фёдоровна стала ещё и замом председателя Ассамблеи народов Луганщины, объединяющей 27 организаций, и, как говорится, ничто не предвещало…

– Елена Фёдоровна, с чего, по-вашему, всё началось весной 2014-го?

– Мне проще рассказать, с чего всё началось лично для меня. В апреле меня две недели не было в Луганске. Возвращаюсь – и вдруг вижу: на здании СБУ висит российский трёхцветный флаг. А это центр – улица Коцюбинского. Потом вижу – шины, и мне говорят, что здание захватили какие-то повстанцы. А я-то приехала совсем не готовая к этому, конечно, я знала из новостей о том, что происходит в Славянске, но у меня совсем другие мысли в голове: на носу День города, надо готовить концерты, праздничные мероприятия… А тут… Поверьте, народ не хочет быть с сепаратистами!..

– А усомниться позволите?

– Да какие могут быть сомнения?! Возьмите мою мобилку – давайте прямо сейчас обзвоним всех моих друзей!

– А как же «референдум», который прошёл в мае?

– Вы считаете, это был референдум? Какой это референдум, если о его проведении почти никто не знал?! И что это за референдум? Не верьте этим понтам: не хочет народ в Россию. Народ хочет быть с Украиной. А мы убиваем друг друга! Ребята, опомнитесь! Даже если мы говорим по-русски, мы всё равно украинцы. От чего нас хотят «спасти»? От права быть украинцами, жить на украинской земле, считать Украину Родиной и желать ей лучшего будущего?.. Нет, я не понимаю этого! Вся семья не понимает – ни я, ни муж, ни дети. Сын в Виннице, дочь в Харькове – они тоже этого не понимают!

Окончание в следующем номере

Анатолий Юрченко, «УЦ». Фото автора (кроме архивных).

Добавить комментарий