И я там был, мед-пиво пил

Мы продолжаем публикацию серии очерков одного из постоянных авторов «УЦ», писателя, юмориста, путешественника и по совместительству кировоградского преподавателя и ученого Бориса Григорьевича Ревчуна о его встречах со звездами советской эстрады. Весьма вероятно, они когда-нибудь станут частью большой и популярной книги. Но это – дело будущего, а пока читайте, вспоминайте изрядно подзабытое и узнавайте новое о хорошо известных вам людях.

Редакция «УЦ».

ЛЁВА

Начало в №26 «УЦ».

На первый план, как я все больше убеждался, выдвигалась другая моя функция – организация быта и приятного времяпрепровождения гостей. Что касается Светловодского горкома комсомола, то мне в этом отношении делать практически было нечего. Горком возглавляли опытные комсомольские «зубры», с которыми в городе все считались и которым не стоило чрезмерных усилий организовать на достойном уровне и «встречу», и «проводы» артистов, и всякую прочую «культурную программу».

Чтобы отметить успешное окончание светловодской части гастролей, местный горком комсомола «раскрутил» крупнейшие предприятия города на щедрый банкет. Он начался сразу же после третьего вечернего концерта и перевалил далеко за полночь. Обильное застолье наверняка бы продолжалось до утра, не будь у артистов в этот наступивший новый день очередных трех концертов в Кировограде, т.е. за 120 км от Светловодска.

В областной центр выехали где-то в три ночи. Лещенко пил мало – как всегда, берег горло. В минуту очередного возлияния он учил меня, как лучше сохранить голосовые связки: опрокидывая рюмку водки или другого крепкого напитка, говорил он, надо обязательно запить ее целым стаканом сока или хотя бы воды. «В молодости, когда пел в “самоделке”, я любил перед репетицией или концертом выпить бутылочку пива, отчего мой басок становился сочнее и мощнее, в репетиционной комнате порой даже стекла дребезжали», – вспоминал Лёва. Однако за весь довольно длительный период нашего общения я ни разу не видел, чтобы он пил пиво или вообще проявлял когда-нибудь инициативу относительно употребления спиртного. Пил он только «за компанию», сдаваясь на уговоры, но всегда с вышеупомянутыми мерами предосторожности. Те семь или восемь хмельных застолий с его участием, в которых и мне довелось принять участие, свидетельствовали о его умеренности и, как правило, внешнем принуждении слегка «принять на грудь», а главное – на горло. Он понимал, что если Баху он будет предпочитать Бахуса, то его песенка скоро будет спета. Впоследствии мне доводилось быть свидетелем того, как выпивают многие другие артисты, в частности певцы, но таких предосторожностей в плане сохранения голоса, как у Лещенко, я редко у кого встречал.

По окончании банкета Лещенко, будучи слегка подшофе, в машине начал кунять, беспокоясь при этом, как мало ему придется поспать перед новым концертным марафоном уже начавшегося дня. Мы сидели с ним на заднем сиденье «Волги» (на переднем сидел Гера), и я предложил Лёве приклонить голову мне на колени и постараться уснуть. Лёва принял приглашение без каких-либо церемоний и кокетства. Он тотчас уснул, а я два часа боялся пошевелиться, чтобы не нарушить сна певца, который в этот день должен был предстать перед кировоградским слушателем свежим и хорошо звучащим.

Кировоградская часть этого весеннего гастрольного тура прошла так же успешно, как и светловодская. В немалой степени успех всего концерта обусловило профессиональное и яркое выступление ВИА «Лейся, песня!», работавшего в первом отделении. Сегодня мы знаем Михаила Шуфутинского в основном как композитора и солиста-исполнителя шансонов. Я бы хотел также отметить и его талант руководителя вокально-инструментального ансамбля. Возглавляя в то время ВИА «Лейся, песня!», он смог создать хорошо сбалансированный ансамбль как инструменталистов (все, например, отмечали отличную медную группу этого коллектива), так и вокалистов. Сам Шуфутинский сольно не пел, просто играл на клавишных и пел в общем ансамбле. Звездой этого ВИА был, безусловно, Владислав Андрианов, один из солистов, принимавших участие в нашумевшем тогда диске «По волне моей памяти». Владик записал одну из самых «забойных» песен этого тухмановского цикла – «Песенку студента». Этот хит в репертуаре ансамбля «Лейся, песня!» неизменно шел на «бис» в каждом концерте, доводя до экстаза молодежную аудиторию.

Звезда В.Андрианова просияла на артистическом небосклоне совсем недолго. Видать, его погубило пристрастие к спиртному. Я так предполагаю, потому что часто перед выходом на сцену он опрокидывал в буфете рюмочку-другую коньяку. Музыканты из «Мелодии» любили каламбурить, называя этот ВИА «Лейся, пейся!». Кстати, сами инструменталисты «Мелодии» были в отношении выпивки далеко не дураками и не ангелами. Скорее, наоборот. Например, тромбонист Константин Бахолдин так набрался после последнего концерта в Кировограде, что его не могли привести в чувство ранним утром следующего дня. Отчаявшись поставить Костю на ноги, товарищи оставили его в гостинице и спешно улетели в Москву. Очухавшись к полудню, бедолага был вынужден сепаратно и за свои кровные добираться в столицу.

Нередко гастролеры приглашались в трудовые коллективы области на творческие встречи. Формально они проводились на безгонорарной основе. Но, как правило, без ценного подарка именитые гости с этих мероприятий не уходили. Например, в свой первый приезд Лещенко был приглашен на встречу с работниками универсального торгового объединения (УТО) «Кировоград». Вообще-то этот свежепостроенный торговый центр только готовился к открытию. Узнав о приглашении, Лёва поморщился, предвидя неизбежные в таких случаях просьбы что-нибудь спеть. Во-первых, работая по три концерта в день, он справедливо считал, что голосовой нагрузки у него и так предостаточно, а во-вторых, импровизированная, плохо приспособленная для сольного эстрадного пения площадка, отсутствие музыкального сопровождения, усилителей звука, спе­цифического освещения и прочих средств для сотворения высококлассного эстрадного шоу – все это могло вызвать только разочарование слушателей и крушение сложившегося высокого имимджа популярного певца. Ни о чем подобном, естественно, Лещенко не говорил, но, безусловно, подразу­мевал, прося меня предупредить руководство УТО, что петь он ни под каким предлогом не будет.

Заручившись обещанием руководящих торговых работников о том, что они и их подчиненные не будут «насиловать» связки певца, я привел Лёву в еще пустующее помещение УТО. Побросав тряпки и метлы, работники прилавка быстро сбежались на второй этаж, и встреча началась. И на этой, и на последующих встречах (и Лёвы, и многих других артистов), конечно же, преобладали вопросы, выуживающие пикантные подробности богемной жизни артистов. Тогда не было газет и журналов типа «Бульвара», советская официозно-пресная пресса не баловала обывателя не то что жареными, но даже пареными фактами из жизни звезд. Последним это, в какой-то мере, было даже на руку. Отсутствие информации о семейно-бытовых подробностях биографии известного артиста или крупного политического деятеля создавало ореол таинственности, загадочности, творило определенный флер недоступности «небожителя», провоцировало возникновение всевозможных догадок и слухов, длинный шлейф которых сопровождал звезду, как хвост комету. Некоторые сплетни были настолько распространены и устойчивы, что артисты даже заготавливали остроумные домашние «экспромты» для ответов на типичные вопросы, выясняемые простыми, как советское хозяйственное мыло, участниками творческих встреч. Лёве, например, работники УТО задали вопрос, который впоследствии я слышал практически на всех подобных мероприятиях с его участием: «А правда ли, что Валентина Толкунова – ваша жена?» Выкатив припрятанный в кустах рояль, Лёва нарочито серьезно и доверительно сообщал: «Конечно, правда, она – моя жена, у нас есть сын, и зовут его… Полад Бюль-Бюль Оглы!» Как правило, аудитория тут же понимающе смеялась, а Лёва благодаря этой удачной заготовке набирал очки и привносил в мероприятие дополнительный «оживляж». Порой, правда, доводилось видеть отдельных «серьезных» участников таких встреч, которых шутка приводила в недоумение своей сомнительной правдоподобностью, так как «сын» – очень известный на ту пору композитор и певец (кстати, гастролировавший в Кировограде незадолго перед приездом Лещенко) – был примерно одного возраста с «отцом» и чуть старше «матери», да к тому же весьма отличной от «родителей» «кавказской национальности». Многие тогда с трудом верили слуху (оказавшемуся правдой), что моложавый азербайджанский композитор и певец женился на давно перешагнувшей бальзаковский возраст народной артистке СССР Белле Руденко, но поверить в только что услышанное из первых «родительских» уст такое! Впрочем, розыгрыш скоро доходил и до «плохо догонявших», а Лёва таким образом элегантно уходил от дальнейших расспросов о том, кто же на самом деле является его женой и есть ли у него вообще жена и дети.

В марте 1977 года Лещенко был еще официально женат на малоизвестной певице Алле Абдаловой, с которой он к тому времени записал на радио и ТВ несколько песен («Старый клен» и др.). Просто о супружестве этого дуэта широкая публика почти ничего не знала. Я тогда понял, что их совместная жизнь была не самой счастливой и что Лёве были неприятны разговоры о его семейных делах. Почувствовав это, я старался никогда близко не подходить к этой деликатной теме, и даже невольно сопереживал ему, когда отдельные цепкие участники творческих встреч доставали артиста нескромными расспросами.

Лёвина «весенняя гастроль» прошла, без преувеличения, «на ура» и в Светловодске, и в Кировограде. Неудивительным поэтому был довольно скорый – в июле того же 1977 года – второй концертный тур Лещенко со товарищи по наиболее крупным городам кировоградщины. На сей раз ареал концертной деятельности был расширен за счет Александрии и Знаменки.

В первом отделении на этот раз работал ВИА «Надежда». Этот ансамбль по уровню исполнительского мастерства и узнаваемости репертуара был примерно одной популярности с ВИА «Лейся, песня!». Особых звезд в «Надежде» не было. Позже, правда, из этого коллектива вышел (в прямом и переносном смысле) композитор и певец Владимир Кузьмин, согретый одно время лучами славы Аллы Пугачевой. Борисович и Борисовна пели тогда дуэтом, исполняя кузьминский хит «Две звезды». Однако летом 1977 года Кузьмин еще никакой звездой не был, его попросту еще никто не знал. Я специально поднял сохранившиеся у меня копии смет, маршрутов и прочих гастрольно-концертных документов. Одними из весьма информативных среди них были Рапортички персонального учета произведений. Для пояснения – сделаю небольшое финансово-лирическое отступление (такие себе «романсы о финансах»).

Все организации и предприятия, осуществлявшие в СССР публичное исполнение концертных, цирковых, танцевальных и др. сборных программ при платном для зрителей входе либо с выплатой заработной платы исполнителям, были обязаны до первого публичного исполнения намеченной программы зарегистрировать эту программу у уполномоченного ВААП (Всесоюзное агентство по авторским правам). Уполномоченный ВААП по данному региону был обязан присутствовать на концерте и проверять соответствие действительно исполняемого репертуара тому, который указан в рапортичке. Такой контроль и учет означал для авторов произведений, указанных в рапортичке, что причитающаяся им доля в двухпроцентном отчислении от валового сбора, вырученного при продаже билетов, станет впоследствии их законным гонораром. Когда я расспрашивал артистов, сколько же могло «накапать» за год «авторских», то узнавал о громадных по тем временам годовых гонорарах наиболее популярных, а стало быть, часто исполняемых авторов. Например, «авторские» А.Пахмутовой, Н.Добронравова, Е.Мартынова и других песенников в отдельные «урожайные» годы доходили до 100 тысяч рублей!

Так вот, возвращаясь к Кузьмину, в рапортичке произведений, исполняемых в концертной программе ВИА «Надежда», я не обнаружил ни одной песни В.Кузьмина, а в смете расходов на один концерт этого коллектива у Кузьмина значилась одна из самых низких ставок, если не брать в расчет грузчика и костюмера. Впрочем, участникам расплодившихся и модных тогда ВИА, по сравнению с другими артистами, грех было роптать на низкие официальные заработки. Считалось, что участник ВИА – это универсал, человек-оркестр, т.е. он и инструменталист (гитарист, клавишник, ударник и т.п.), и вокалист. Поэтому в популярных, высоко тарифицированных ансамблях многие никому не известные участники ВИА получали за концерт 19 рублей 50 копеек, в то время как многие гремевшие и делавшие аншлаговые сборы звезды эстрады имели в среднем за концерт аж 16 руб. 50 коп. Были, конечно, и исключения, но они делались не по таланту и популярности, а по блату, умению прогнуться или подобрать идейно выдержанный коммунистическо-патриотический репертуар, ну и, конечно, по умению делиться с чиновниками из концертных организаций. Взятки были особенно распространены при «выпуске» художественного коллектива на гастроли за границу. От И.Кобзона, например, я узнал, что артист сопровождавшего его инструментального ансамбля будет до тех пор «невыездным», пока не даст в «Госконцерте» 300 рублей на лапу. «А кому же эти деньги дают?» – непроизвольно вырвалось у меня. На это, усмехаясь моей наивности и простодушию, мэтр шутливо-уклончиво отвечал: «Если б знали, кому, никто б не давал…»

Вернемся, однако, к Лещенко. Несмотря на большую зрительскую аудиторию, «охваченную» его концертами во время первого мартовского турне в Кировограде и Светловодске, билеты в этих городах снова были раскуплены задолго до начала гастролей, не говоря уже об аншлаговой «обреченности» концертов в Александрии и Знаменке, которые весной были обойдены вниманием организаторов турне.

Второе «пришествие» Лещенко на Кировоградщину буквально изобиловало всевозможными внеконцертными мероприятиями. Отличился, как всегда, Светловодский горком комсомола, организовавший грандиозную вылазку на природу. Пикник был устроен на берегу одного из живописных островов Кременчугского водохранилища. Прокатившись для начала на катере, некоторые артисты под руководством профессиональных светловодских рыбаков варили в больших казанах над костром уху, кулиш и прочие горячие блюда. Я с еще одним работником нашего отдела Борисом Жебровским (сейчас – замминистра образования и науки) помогали другим музыкантам чистить и резать холодные закуски, овощи, сервировать устланную громадным брезентом поляну. Остальные играли в футбол, фотографировались, загорали, купались и т.п. Лёва был «блуждающим форвардом». Он «отмечался» в стане каждой «группы по интересам». В футбол, правда, играть не стал, ограничился несколькими ударами по мячу. Когда я спросил, почему он не хочет поиграть в футбол по-настоящему, он ответил довольно, на мой взгляд, интересно: мол, пропотею – надо будет искупаться; если б это еще была морская вода, пусть даже прохладная, то искупаться можно было бы, но от речной воды, пусть и не совсем холодной, у певца, как правило, садился голос…

Вообще у Лещенко были довольно спортивные юность и молодость. Я узнал от него, например, что в ранней молодости Лёва серьезно занимался баскетболом, играл даже за второй состав московского «Динамо». Однажды на тренировке он упал с гимнастических колец, повредил позвоночник, после чего долго лежал в больнице, все тело его длительное время пронизывали острые боли. После этого он из большого спорта ушел навсегда.

Пикник мне запомнился еще тем, что он совпал с днем рождения второго секретаря Светловодского горкома комсомола Николая Погорелова. Лещенко, которого попросили торжественно вручить Коле подарок, уединился несколько в стороне и стал по собственной инициативе сочинять для именинника стихи. С наскока, как рассчитывал Лёва, стихи ему не давались, и он довольно долго мучился, дергаемый своими товарищами, истекавшими слюной от запахов и вида уже поджидавшей их снеди и выпивки.

Кировоградский горком комсомола на этот раз тоже не ударил лицом в грязь. Банкет был устроен на втором этаже в ресторане гостиницы «Киев». Однако изысканность напитков и ресторанных блюд не могли, конечно же, переплюнуть рекреационно-кулинарного действа на одном из живописнейших островов у берегов Светловодска.

Когда светловодская часть гастролей приближалась к концу и концертной бригаде предстояло перезжать в Александрию, я позвонил в Онуфриевку первому секретарю райкома комсомола Ивану Матюхе, чтобы выяснить возможность организации экскурсии Л.Лещенко на местный конезавод. «Нет проблем», – сразу же ответил тот, пообещав встретить нашу машину в Павлыше, стоящем примерно на полдороги от Светловодска до Александрии, и эскортировать ее оттуда в свой райцентр.

Когда мы вышли из двух автомашин у ворот конезавода и стали ждать, чтобы появился директор и пригласил всех на экскурсию, к нам подошел какой-то местный начальник. Ответработник был преисполнен чувством хозяина подведомственного ему региона. То, что это был руководящий работник, примерно уровня заведующего отделом райкома партии, не вызывало никаких сомнений. В жаркий июльский день он был в темном застегнутом на все пуговицы костюме, при галстуке. Лёва, напротив, был в потертых джинсах и очень легкомысленной по тем временам джинсовой, не заправленной в штаны сорочке. В тот момент, когда местный начальник подошел к приехавшим в его вотчину незнакомцам, Лёва находился в нескольких шагах от основной группы. Он выяснял у водителя какой-то свой автолюбительский вопрос. Я был тоже одет не как комсомольский работник: те же джинсы и тенниска. Не удостоив меня ни вниманием, ни приветствием, начальник смерил снобистским взглядом крайне несерьезно одетого, не по-советски длинноволосого Лёву и обратился к своему комсомольскому секретарю с барско-развязной интонацией: «Іван, що це ти до нас за охламона привіз?» При этом вопрошавший не очень-то беспокоился, что «охламон», на которого он бесцеремонно смотрел, его услышит. Услышав это, Лёва заулыбался своей обаятельной улыбкой, предвидя скорое узнавание своей небезызвестной персоны и приятное удивление чванливого аборигена. Предвосхищая ту же реакцию своего начальника, Матюха тоже расплылся в хитроватой улыбке и, сдерживая душивший его смех, с патетикой провинциального конферансье произнес: «Знайомтесь – Лев Лєщенко!» Перехватив и мою лукавую улыбку, «пиджак» разом взмок от такого нахального и панибратского «розыгрыша». Воспринять происходящее именно за розыгрыш в сельской глубинке, где слыхом не слыхивали о концертах Льва Лещенко в ряде городов области, было вполне естественным. Возможно также, что слишком небрежно-богемное одеяние певца не очень-то вязалось у районного чиновника с образом неизменного участника правительственных концертов и исполнителя песен партийно-патриотической тематики. Короче, не признал… Поэтому и выпалил в сердцах: «Знаєш, Ваня, пішов ти…» Тут мы все непочтительно грохнули, а начальник, ещё пуще обидевшись и еще раз выругавшись, поспешил, не прощаясь, восвояси, а мы еще долго смеялись, вспоминая этот забавный невыдуманный случай…

В самом начале своего летнего приезда Лещенко представил мне своего друга Евгения Болдина. Его жена, Людмила Болдина, была костюмером ансамбля «Мелодия». В этот раз вместо жены приехал ее муж. В смете ансамбля «Мелодия» он значился радистом с четырехрублевой ставкой за концерт. Вместе с тем Лёва представил мне Болдина как администратора «Союзконцерта». Судя по всему, Женя на самом деле был близким товарищем Левы, потому что тенью неотступно следовал за Лещенко. Последний, например, всегда просил брать с нами Женю при посещении различных кировоградских баз. О повышенном интересе практически всех столичных гастролеров к провинциальным торговым базам я уже писал. Осталось объяснить, почему автор так много места уделяет персоне какого-то администратора. Конечно, в то конкретное время у меня не было особых причин для того, чтобы присматриваться к другу известного певца. Все дело в том, что вскорости этот друг известного певца стал мужем известной певицы – Аллы Пугачевой. Сначала де-факто, причем буквально через год после описываемых событий, а потом де-юре – с 1985-го по 1993-й. Из всех браков Аллы Борисовны этот – с Евгением Борисовичем – был пока что самым продолжительным. Филиппу Киркорову, правда, удалось побить этот рекорд, но только в номинации официально зарегистрированных брачных уз (1994 – 2005). Последнее (по счету) замужество Примадонны с Галкиным, конечно, может установить новое достижение по длительности совместной жизни с мужчиной сердца, но это уже будет совсем другая история, о которой, возможно, напишет кто-то другой.

Завершение второго гастрольного турне Лещенко по нашей области было слегка омрачено тем, что для ансамбля «Мелодия» не досталось билетов на московский авиарейс. Для Лёвы, конечно, местечко в самолете нашлось (Е.Болдин улетел несколькими днями раньше), а оркестрантов пришлось отправлять в Москву поездом, что в условиях летней жары и отечественных пассажирских вагонов удручило и музыкантов, и администраторов. Во взаимоотношениях с ними я почувствовал холодок невысказанного недовольства. Прощаясь, я уже не надеялся увидеться с ними вновь, не говоря уже о восстановлении тех дружеских отношений, которые сложились с чудесными музыкантами. К счастью, я ошибался. Менее чем через год, когда я находился в командировке в Одессе, туда приехал на гастроли Лев Лещенко со своей «Мелодией». К моему приятному удивлению, артисты приняли меня в своих артистических уборных Дворца спорта очень радушно. Первым меня встретил Лео (Леонтий) Черняк. От него я узнал, что Лёва, который вот-вот должен был появиться для работы во втором отделении, приехал в Одессу с одной молоденькой особой. В связи с этим Лео попросил меня не расспрашивать Лёву об «Алке» (т.е. Абдаловой, жене Лещенко). Упреждая мои возможные вопросы, он кратко пояснил: «Алка его постоянно доставала, ну сам понимаешь…» Я понял, что официально Лёва еще состоит в браке, но в данный момент очень увлечен молоденькой (лет 20-22) Ирой.

Вскоре приехали Лёва с Ирой. После обязательных московских приветственных объятий и поцелуев в щечку Лёва лаконично («Это – Ира») представил свою спутницу, объяснил ей, кто я. Переодеваясь, Лёва, в унисон своим оркестрантам, нахваливал Ире прием, оказанный ему со товарищи на кировоградской земле, а затем, конечно же, пригласил меня послушать свой слегка обновленный репертуар.

В очередной раз судьба свела меня с Лещенко летом 1984 года. Я был аспирантом киевского университета, а Лещенко приехал в Киев на гастроли. Я позвонил ему в номер гостиницы «Украина». Спустя шесть лет Лёва сразу же признал меня и пригласил к себе в номер. Я захватил с собой букет цветов, но подарить его пришлось не Лёве, а Ире. Той самой «одесской» Ире, ставшей к тому времени законной женой певца. Ира сварила кофе. За те неспешные несколько часов общения я впитал массу всевозможных новостей артистического бомонда. Я был буквально поражен тем, что Лещенко так щедро дарит свой досуг и дружеские откровения человеку, занимающему намного более низкую ступень в социальной иерархии, частному лицу, от которого для него уже ничего не зависит (в телефонном разговоре я сообщил Лёве, что из комсомола ушел и к организации концертов давно никакого отношения не имею). В этом плане Лещенко резко отличался от многих других звезд, которые в подобных ситуациях (порой на второй день после прощальных объятий и поцелуев) с трудом узнают вчерашних «лучших друзей», холодно и деловито разговаривают по телефону с плохо скрываемым желанием побыстрее «отшить» собеседника.

В начале декабря 1985 года Лёва вместе с Владимиром Винокуром работал в киевском Дворце спорта. Мне снова удалось с ним созвониться, и Лёва без секундного промедления пригласил меня с женой и дочкой (в то время мы жили в Киеве) на один из своих концертов. Когда он встретил нас у служебного входа и повел в гримуборную (которую он делил с В.Винокуром), жена, впервые видевшая певца «живьем», украдкой шепнула мне, что Лёва и впрямь намного красивее «телеэкранного Лещенко» и что при всей своей простоте держится с большим естественным достоинством, как настоящий светский лев.

За восемь лет, прошедших с момента нашего знакомства, Лёва внешне практически не изменился, чего нельзя было сказать о другом моем давнем знакомце Владимире Винокуре, изрядно поседевшем и выглядевшем старше своего закадычного друга, хотя на самом деле Лёва на шесть лет старше Винокура.

Мое последнее (на сегодняшний день) непосредственное общение с Левой состоялось летом 1989 года всё в том же киевском Дворце спорта, причем, как говорится, нежданно-негаданно. Я пришел в надежде наладить творческий контакт с Геннадием Хазановым, работавшим в это время в Киеве. Но в этот день во дворце спорта вместо концерта Хазанова проходило чествование Олега Блохина, прощавшегося с футболом в качестве игрока. Я хотел уже было уходить, но тут, к моему удивлению, я увидел идущего к служебному входу Льва Лещенко. С Хазановым (и еще с Кобзоном) в тот концертный вечер мне тоже удалось свидеться за кулисами дворца, но мои разговоры с ними длились буквально по минуте. А вот с Лещенко случайная встреча вылилась почти в часовой задушевный разговор. Это, кстати, пусть послужит еще одним (последним) штришком к портрету этого замечательного артиста и очень порядочного, доброго человека.

Борис Ревчун

Продолжение читайте в следующем номере.