Жизнь после диагноза

Пару месяцев назад «УЦ» опубликовала данные прокурорской поверки учреждений здравоохранения области. Сведения, указанные в предоставленном редакции официальном документе, без преувеличения, задели за живое главврача областного онкологического диспансера Константина Ярынича. И, идя на разговор к нему, было немного боязно – во-первых, как он отнесется к нашему интервью, во-вторых, согласится ли он говорить на темы, которые мы ему предложим. А разговор хотелось построить небанально и предельно откровенно – как жить с онкозаболеванием и что надо делать, когда пришла беда. Самому человеку, его родным и близким. Надеяться до последнего, бороться или же опустить руки, положившись на милость Господа Бога…

— Случилась беда. У человека выявили онкологическое заболевание. Конечно, это психологический шок, страшный удар. Что бы вы, как специалист, могли ему посоветовать? Какую модель поведения выбрать – смириться с болезнью или все-таки бороться?

— Учитывая то, что у нас нет психотерапевтов, мы не спешим больным сообщать об их диагнозе. Несмотря на конституционное право знать все о свом здоровье, мы понимаем, что каждый человек индивидуален и не все готовы адекватно воспринять эту информацию. Пациента надо подвести к ней, и уходит на это и день, и неделя, иногда месяц. Мы уберегаем пациента от неправильной реакции. Ведь у нас и суициды были, давно, правда, лет 15 назад.

Суициды случаются, как правило, у тех людей, которые что-то в медицине понимают. У нас жизнь самоубийством заканчивали медсестры. Люди усматривали в диагнозе для себя безысходность… Хотя у всех, кто совершил суицид, а их на моей памяти было человека 3, существовала перспектива выздоровления, у всех был хороший прогноз. Просто люди не дождались…

Понимаете, знать и догадываться – это разные вещи. Конечно, когда человек попадает в онкологический диспансер, он о чем-то догадывается. Но у него в душе теплится та самая маленькая надежда, что «у всех это может быть, а у меня — никогда». Ведь в онкодиспансере лечат не только онкологических больных. Здесь большое количество предраковых патологий, которые, если не лечить, перейдут в рак. Тем же, кто все-таки заболел, я бы хотел сказать – во-первых, надо доверять врачу, который поставил диагноз. Я не хочу обидеть своих коллег из амбулаторий или райбольниц, но их уровень зачастую не очень высок. И больным не надо сразу впадать в панику, потому что диагноз, поставленный ими, может быть у нас неподтвержден. Окончательная точка ставится в специализированных учреждениях, коим является онкодиспансер. Во-вторых, если этот диагноз поставлен, то это еще не тупиковая ситуация, потому что многие патологии на сегодняшний день излечиваются. Первые, вторые стадии лечатся на 80%. Но, к сожалению, у нас большое количество запущенных случаев, которые определяются даже визуально. По некоторым районам эта цифра доходит до 50%! То, чего нет за рубежом, мы видим каждый день. Гарантировать излечение в таких случаях мы не можем. Можем только оттянуть неблагоприятный исход. Есть патологии, которые лечатся всю жизнь, – например, злокачественное заболевание лимфатической системы, когда периоды рецидива чередуются с периодами ремиссии. Рак настолько многолик, что мы не сможем вместить его в наш разговор, и все нюансы может оценить только специалист. Размер опухоли еще не говорит о стадии, поэтому пугаться ни в коем случае нельзя. Нужно просто попасть в руки врачам, которые правильно диагностируют стадию болезни.

Сейчас идет много спекуляций на этот счет. Меня тревожат частные клиники, которые за пациентов не несут никакой ответственности. Их главная задача, к сожалению, – заработать деньги. А люди туда идут, потому что боятся войти в онкодиспансер. И этим сами себя обманывают. Но от себя же не убежишь, от болезни — тем более.

Если лечение назначено правильно, оно гарантирует положительный результат. При разных заболеваниях – разные последовательности лечения. Где-то надо сделать вначале химиотерапию, где-то – операцию… Что же делают частные клиники? Взяли, пролечили, вырезали опухоль… А может, ее вырезать и не надо… Люди потом к нам приходят, а мы не можем отвечать за результат, потому что лечение было неправильно начато. Поэтому прежде, чем прописывать лечение, мы собираем комиссию, которая состоит из лучевого терапевта, химиотерапевта и хирурга, и вместе они определяют все этапы. Бывает, что больной не хочет лечиться у нас, — это его право. Но он должен попасть на эту комиссию, чтобы четко знать алгоритм процедур.

Еще хочу подчеркнуть, что за себя надо бороться не только во время болезни, но и задолго до нее. Я говорю о профилактике. Это, конечно же, здоровый образ жизни, но важна и вторичная профилактика. Хорошо, если женщина обследует сама молочные железы. Но, если она что-то находит, – это уже явно не первая стадия. В специализированных заведениях есть аппаратура, которая на микроскопическом уровне, когда новообразование еще размером с песчинку, может ее определить. И бояться этого не надо.

Из 80 человек, которых ежедневно принимает хирург, только у 15% мы что-то находим. Да, эти люди приходят со страхом, но уходят с улыбкой на лице, потому что узнали, что у них нет онкологии… Врача не надо бояться, врачу надо доверять. За профессионализм всех сотрудников онкологического диспансера я могу поручиться лично..

— Константин Владимирович, а что делать близким больного? Как им себя вести, чтобы противостоять этой беде?

— Родственникам мы рассказываем всю правду. Они должны понимать действия врачей и знать, что их ждет, чтобы на каком-то этапе психологически поддержать больного. От родных очень многое зависит. Они должны создать, как бы им самим тяжело ни было, такой климат в семье, чтоб больной не чувствовал себя ущербным, ущемленным. Ведь от того, как человек найдет себя в социуме, иногда зависит и развитие болезни. Все должны убеждать пациента в том, что он здоров и все будет нормально, – от этого во многом зависит исход болезни. И ни в коем случае не говорить себе: «Вот я болен, я все равно умру, лечение не имеет никакого смысла…» У нас есть больные, которые считают, что, если им назначили химиотерапию, – это уже конец. А это не так. Иногда химиотерапия — всего лишь первый этап лечения, часть комплекса процедур. И все. Запомните, на сегодняшний день онкология лечится только комплексно, и даже при первой стадии иногда назначается курс химеотерапии, и после него человек выходит отсюда здоровым. Это должны понимать и родственники. Если по медицинским показаниям больной может принимать лечение, он должен не бояться, а идти на него. Даже пессимиста можно сделать оптимистом во время лечения. Усилиями врачей и близких…

— Итак, человек решился за себя бороться. Какое финансовое бремя ложится на его плечи и плечи его семьи? Во сколько может обойтись лечение онкозаболевания?

— К сожалению, сейчас я вижу, что кризис сильно ударил по нашим больным. Они должны к нам периодически приезжать на обследование, но не все могут себе это позволить.

Я давно не видел так много людей, которые бы здесь говорили: «Вы знаете, у меня лечиться не за что». Если раньше это были единичные случаи, то сейчас я слышу это часто. Но никто «нелеченным» из онкодиспансера не выходит, несмотря на все финансовые трудности.

Смотрите, операция сама по себе бесплатна, а потом начинаются траты, многие почему-то считают — ненужные. Но это антибиотики, без которых обойтись сложно, лекарства, которые понадобятся до, во время и после операции. Все прозрачно, никакой спекуляции.

Препараты, которые стоят десятки тысяч гривен, у нас бесплатны. Курс химиотерапии однократным не бывает – как правило, их надо пройти 6-7, а кому-то и 10, и 20. Если бы человек покупал эти препараты, он бы платил 5-8 тысяч гривен. У нас же он обходится суммой в 500 грн., и то только за препараты сопровождения, чтобы «прикрыть» сердце, легкие… Лучевое лечение обходится дешевле – 300-400 грн., в основном это препараты на поддержание организма.

Но, учитывая кризис, мы хорошо понимаем, что не у всех есть возможность лечиться. Для таких пациентов мы оставляем резервные средства. Но вот случай из жизни. У нас лежала бабушка, которой и операцию мы за наши деньги сделали, потом химиотерапию, лучевую терапию провели… Но она умерла. Совсем не от рака. Просто оторвался тромб, мгновенная смерть, абсолютно непредсказуемая. И потом выяснилось, что у нее в сумке такая куча денег, что представить сложно… Бывает и такое. В любом случае мы пациентов не бросаем. Вместе с родственниками решаем, какое лекарство по цене назначить, и в конце концов находим компромиссные варианты в пределах финансовых возможностей семьи.

— А через какие процедуры вашим пациентам нужно пройти?

— Надо разделить диагностику и лечение. Если мы говорим о возрасте более 40 лет, женщина обязательно должна раз в 2 года проходить маммографию. Более того – надо прийти к врачу и узнать, что делать — УЗИ молочной железы или рентген. Когда люди приходят в частные клиники, их отправляют на маммограф, и все. Что делать с этой фотографией – непонятно.

Также после 18 лет надо обязательно пройти цитологическое обследование – это как «Отче наш». Если есть семейный анамнез, предпосылки к онко – надо быть особенно внимательными. Это нужно делать в общелечебной сети, ведь мы не диагностируем. Мы — лечим.

Если рак выявлен, дальше идет свой набор исследований – УЗИ, онкомаркер, который есть в нашем диспансере. Этот аппарат позволяет выявить опухоль, когда она еще не пальпируется, он показывает продукты жизнедеятельности опухоли, белковую структуру. Врач тогда более тщательно следит за пациентом. Онкомаркеры являются мониторингом нашего лечения, на нем видно — прогрессирует болезнь, или лечение выбрано правильно.

Что касается лечения. На сегодняшний день существует огромное количество химиопрепаратов, которые воздействуют на фазы деления клеток. Химиотерапия – это инъекции: внутримышечные, внутривенные, внутриартериальные, чтобы препарат попал непосредственно в опухоль, и внутрилимфатические, которые имеют более сильное действие. Курс химии занимает от дня до недели. Многие боятся побочных эффектов. Все беспокоятся о волосах, хотя химиопрепараты действуют и на печень, и на легкие, и это более опасно. Но мы же думаем о том, чтобы пациент жил, а не о его красоте! Поэтому мы вводим дополнительные препараты, которые нивелируют действие химии, но волосы они не спасают. Но волосы отрастают и, представьте себе, становятся еще гуще, чем раньше. А вот побочные действия – тошнота, плохое самочувствие, сердце, осложнения состояния кроветворных органов – от этого никуда не уйти, они сами по себе могут привести к смерти. Поэтому я акцентирую, что химиолечение должно проводиться только под руководством специалистов, в онкодиспансере. Потому что делать его кое-как – это преступление.

Лучевая терапия проводится в боксах 4-го блока, где находится вся радиологическая аппаратура. Лучи направлены на пораженный участок. Но они на своем пути проходят все ткани. И все органы, которые встречаются на пути, тоже страдают. Мы стараемся подвести лучи с такой стороны, чтобы не задевать соседние органы. Перед началом делаем разметку, чтобы четко видеть, на какую глубину подать максимальную дозу и минимизировать негативные влияния лучей.

Сейчас мы, практически единственные, запустили плазменный скальпель, которым делаем и надрезы, и коагуляцию. Есть ультразвуковые скальпели, которые ультразвуком рассекают ткань и удаляют только опухолевые ткани, не задевая соседних органов. Это уникальная технология, мы ее при необходимости назначаем.

— Что происходит с неоперабельными больными? Вы их отправляете домой? И как им в таком случае себя надо вести? Как жить, если знаешь, что дни сочтены?

— Перспектива онкологии – в профилактике, а не в том, как вылечить 4 стадию. От дисплазии шейки матки до рака должно пройти 8-10 лет. А у нас обращаются через 20! И здесь медицина бессильна. Таким больным мы проводим симптоматическое лечение, чтобы облегчить его страдания. К большому сожалению, у нас нет специалистов по социальной и психологической реабилитации наших пациентов, которая очень важна. Она существует во всем мире, но у нас в Украине ее нет. За рубежом в каждом онко-центре есть большая армия психологов, не меньше, чем у нас в диспансере врачей, которые берут под персональную опеку каждого пациента. Если эти функции возьмет на себя врач, он просто не будет успевать оперировать, ведь с каждым больным надо проводить по несколько часов. Поэтому на данном этапе эта проблема даже не обсуждается. Как вы знаете, во втором квартале этого года будет сдана вторая очередь онкодиспансера, где будет хоспис для тяжелых больных, умирающих людей, у которых нет надежды. Но это живые люди, и они заслуживают того, чтобы жить и умереть в нормальных условиях, при нормальном обезболивании и нормальной психологической поддержке. Специального лечения нет и не будет, но… В этом хосписе будет, как минимум, 2 психолога, психиатра, психотерапевта, которые будут нам говорить, что делать с этими больными.

В хосписе будет, ну пусть 30 мест, а сколько таких людей, по области? Они уезжают домой и в ЦРБ там, на местах, им проводят терапию. Вы знаете, они нас уже и не спрашивают о своем состоянии. На этой стадии редко когда человек смотрит тебе в глаза и говорит: «Доктор, что со мной?» Они все понимают. Но, даже если и спрашивают, мы все равно не отвечаем: «Да, вы едете умирать». Говорим: «Вы поедете, подлечитесь, а потом вернетесь к нам…» И эта маленькая надежда их держит и спасает. Но чудес не бывает. Мы бы с радостью направляли их к каким-то бабушкам, дедушкам на заговоры, если бы это помогало. Даже больше скажу, таких целителей бы уже нашли и забрали НИИ, и они были бы миллиардерами… Поэтому все это – не больше, чем эффект плацебо. Но он тоже важен. Вспомните актера Абдулова. Он нормально прожил еще недели три. Вера в то, что все будет нормально, может поднять на ноги. Но не надолго… Но я еще раз повторю: рак – это не приговор. Это диагноз. Главное — его своевременно поставить…

По нашему разговору — нелегкому, но необходимому — было видно, как переживает Константин Ярынич за своих пациентов. Многие вещи он пропускает через себя. Просыпается ночью, думает, вспоминает… Он – профессионал, врач, онколог – отказывается понимать, как это, когда в 23 года – рак? Когда совершенно запущенный случай, а этот еще ребенок ничего-то в жизни и не видел… Константин Владимирович сказал одну фразу, которая объяснила все: «Мы все время хотим жить будущим. А оказывается, надо жить настоящим…» И, пообщавшись с этим человеком, я хочу извиниться перед ним за ту поспешную и необдуманную оценку его деятельности в публикации месячной давности. Он и его коллеги не халатно относятся к своим обязанностям, а очень профессионально. Это правда.

P.S. Когда-то давно Константин Ярынич оперировал молоденькую девушку. У нее была очень запущенная онкология. После завершения операции врачи только развели руками – они сделали все, что могли. На такой стадии осталось уповать только на Бога… Прошло уже более 15 лет. Та девушка, сейчас уже взрослая женщина, жива и здорова… Повторю еще раз. Рак – это всего лишь болезнь, которая может быть вылечена профессионалами.