Роман в треугольничках

Фронтовые письма, пожелтевшие от времени треугольники, — первоисточник летописи Великой Отечественной. А фронтовые письма, которые писал в Ростов-на-Дону кировоградец Николай Александрович Паровин, — это еще и летопись любви. Любви совершенно потрясающей — в жизни, кажется, такого не бывает, только в романтической литературе. Впрочем, такая история даже в романтической литературе выглядела бы неправдоподобной, а вот случилась — в реальной жизни, с реальными людьми. И этой истории есть документальное подтверждение — фронтовые письма, которые Таиса Степановна Паровина бережет уже семьдесят лет…

Предыстория любви

Таиса Квиткина родилась в 1924 году, школу окончила в 1941-м в городе Шахты Ростовской области, выпускной и вручение аттестатов были назначены на 25 июня. Аттестатов выпускники 1941-го так и не получили. Семья Квиткиных эвакуировалась дважды. Первый раз, в июле 1941-го, в Магнитогорск (в феврале 1942-го им разрешили вернуться домой). Но через пару месяцев начальник ГАИ города Шахты Степан Квиткин настоял, чтобы жена с детьми все-таки уехали в Туапсе, а сам он должен был отступать вместе с армией. Ехали, рассказывает Таиса Степановна, на открытых платформах с семьей еще одного офицера — женщиной с тремя детьми. Но, не доехав до Михайловского перевала, попали под бомбежку. Их соседи по платформе погибли, Таиса была ранена. Квиткины решили идти дальше пешком. На станции им посоветовали идти на небольшой греческий хутор. «Хозяин» хутора Николай не только разместил их в пустом доме, помог с провизией и сделал им постолы — лапти из кожи, чтобы удобней было ходить по горам, но и, когда Таиса выздоровела, провел их через Михайловский хребет. Квиткины добрались до Сочи, обратились в эвакопункт, и оттуда их направили в рабочий батальон на строительство железной дороги Сухуми-Сочи в Абхазию.

— Жили мы в селе Звандрипш, — говорит Таиса Степановна. — Условия были прекрасные: там перед войной построили домики для переселенцев с гор, но, как только началась война, они вернулись опять в горы, а дома побросали. Мама работала в медпункте, я — в столовой. 13 февраля 1943 года мы узнали, что Шахты освободили. Мама говорит: мы с Толей (брату тогда было двенадцать лет) останемся, а ты поезжай-ка домой. Дело в том, что мы незадолго до этого получили известие, что отец пропал без вести… Я поехала с еще одной девочкой из Ростова — Анечкой. Где-то пешком шли, где-то нас подвозили, где-то на товарняках ехали между вагонами. И знаете, ведь не страшно было, не боялись, что кто-то нас, девочек, обидеть может. Доехала я домой. А в город не пускают, я паспорт показываю, а они: «А, Квиткина, знаем твоего отца, но его нет сейчас, он на объектах». Я обрадовалась: значит, жив! Добралась до дома и легла спать. Бомбежку проспала, представляете? А потом проснулась от того, что отец меня по щеке гладит, он много работал тогда, на квартиру приходил раз в две недели примерно, а тут, говорит, почувствовал: надо съездить домой.

Вскоре Степана Квиткина назначили начальником ГАИ Ростовской области, и семья перебралась в Ростов. Здесь Таиса в июне 1943 года и познакомились с Николаем Паровиным. Девушка, услышав тревогу, выбежала во двор. А незнакомый старший лейтенант успокоил ее: самолеты пролетят мимо — здесь уже бомбить нечего. Он был прав: самолеты пролетели. А потом оказалось, что молодому человеку в тот же подъезд, что и Таисе, и даже в ту же квартиру — он ехал из Сталинграда на Миусский фронт и в Ростове его отправили ночевать к соседке Квиткиных (сейчас в такое сложно поверить, но семья начальника ГАИ области занимала две комнаты в коммуналке). Молодые люди вышли на веранду и разговорились.

— Мы говорили и говорили, — вспоминает Таиса Степановна, — о вой­не, о книгах (я очень много читала). Стемнело уже, а мы все говорили. Поздно ночью вернулся с работы отец и загнал меня домой. А я даже не спросила, как его зовут… Утром я ушла на работу, а когда вернулась, он уже уехал. Соседка сказала мне потом, что он спрашивал мое имя и адрес, но я, конечно, не придала этому значения. А потом пришло письмо… Какое это было письмо! Роман в стихах, мне многие наши ребята писали с фронтов, но такого письма я никогда не получала.

«Здравствуй, милая, далекая моя»

К сожалению, этого, самого первого письма, не осталось. Вообще сохранились в основном письма 45 года, написанные уже из Германии — ручкой или химическим карандашом. В 43-44 годах Николай Александрович писал обычным карандашом, и эти письма, говорит Таиса Степановна, с годами стерлись и выгорели.

Первое время, рассказывает со смехом Таиса Степановна, она отвечала Николаю Александровичу со словарем:

— Он мне писал: ты так грамотно пишешь, где ты училась? Знал бы он, чего это мне стоило! Я же знала, что он учитель русского языка и литературы, и мне стыдно было писать с ошибками — так что за два года переписки я выучила русскую орфографию досконально.

Письма Таисы Степановны тоже не сохранились. Но из ответов Николая Александровича понятно, что девушка далеко не сразу поверила в серьезность намерений молодого офицера, красавца и поэта, которого видела всего три часа. Но за два года переписки в стихах и в прозе Николай Александрович все-таки убедил ее, что любовь с первого взгляда существует.

14 апреля 1945 года

Здравствуй, Таечка!

Сегодня получил твое письмо с фотокарточкой. Благодарю за все и тем более за фото. Хочу внести некоторую ясность, постараться рассеять твои сомнения, которые порождают недоразумения между нами. Ведь ясно видно, что наша переписка не могла бы продолжаться такое продолжительное время, если бы не имела никакой цели, кроме переписки. Никто из нас не старался бы доказывать что-то этой писаниной, и она, по-моему, давно превратилась бы в абсолютное молчание. Ведь я же могу с таким же успехом завязать переписку с любой девушкой. Но пойми, что дело не в этом. Дело в том, что в течение нескольких часов я познал тебя, как человека. Дело в том, что тебя я искал давно — с начала своего самостоятельного мышления. И вот нашел. Поверь, никакая сила, кроме смерти, не заставит меня отказаться от своей цели. (…)

Учти только одно, что на тебя я надеюсь полностью.

С фронтовым приветом. Целую. Коля.

18 апреля 1945 года

Здравствуй, дорогая Таечка!

Получил твое письмо и спешу дать ответ. Хоть ты и ругаешь меня за несвоевременность, но я очень аккуратен в отношении писем. Как только случается свободная минута, так в первую очередь черкну несколько строчек тебе. Ведь после служебных дел ответы на твои письма у меня на первом плане. И вообще для тебя у меня всегда найдется свободная минута, в любой обстановке всегда помню о тебе. Если долго нет моих писем, то в этом виновен не я, а то расстояние, которое разделяет нас, исчисляющееся тысячами километров. Вот почему тебе, а равно и мне так долго приходится ожидать писем. Ведь расстояние между Одером и Доном довольно-таки приличное.

Жизнь моя, как и обычно, протекает в боевой обстановке. Думается, что эта обстановка близится к своему концу. Время с молниеносной скоростью катит войну к завершающей фазе, чего, затаив дыхание, ожидает весь наш народ, все передовое человечество земного шара. Ну а наше дело еще сильнее и быстрее толкать войну к концу.

В каждом письме фронтовику ощущается эта благородная просьба. Нам ясен смысл слов «ожидаем с победой».

В настоящее время получаю часто письма от родных, от своих дорогих сестричек. Одновременно с твоей фотокарточкой получил фото младшей сестры. Представляешь, какая радость!

Пока все.

Будь здорова и счастлива, дорогая.

Целую. Коля.

24 апреля 1945 года

Здравствуй, милая, далекая моя!

Здравствуй, дорогая Таечка!

Сегодня получил твое письмо. Присев в уютной землянке, наспех вырытой (их теперь приходится рыть очень много, так как обстановка того требует), строчу тебе коротенькое письмо. Думаю, ты вполне будешь со мной согласна и не обидишься на скупость его. Ведь время у нас такое, что некогда особо расписываться.

Таечка, наконец-то я получил письмо, которое ожидал на протяжении всей нашей переписки. Хоть и в нем красной чертой вырисовывается особенность и характер всех твоих писем, но все же борьба между сомнениями и уверенностью выиграна в пользу уверенности. По крайней мере, мне так кажется. То ли ты не хотела, то ли не смела, то ли боялась выразить подсказываемое чувством. Надеюсь и это объяснить в ближайшем будущем. А обо всем остальном я позабочусь самым тщательным образом.

Вот пока все.

Привет твоим родным.

С фронтовым приветом.

Целую. Коля.

9 мая 1945 года

Здравствуй, дорогая!

Знала ли ты, думала ли ты о том, что этот день войдет в историю человечества, как день полного разгрома гитлеровских полчищ, как день ПОБЕДЫ?

Вот мы ее и одержали — долгожданную победу. Я немножко представляю, что делается там у вас, на Родине, в этот день. Сколько радости, веселья и в то же время сколько слез.

Но об этом потом, на второй день после нашей встречи. Предполагаю, что первый день будет заполнен вином и радостью, и другими более важными вопросами.

Вот, кажется, и все.

На радости и мысли в кучу не соберешь. Немножко успокоюсь, напишу еще кое о чем.

Крепко целую тебя, дорогая.

20 октября 1945 года

Добрый день, Таечка!

Сегодня получил два письма. Ты не представляешь, какой радостью наполняется душа, когда вижу ровный строй твоих строчек и, тем более, когда читаю простое по содержанию, без никаких модных выкриков, дышащее добродушием и уверенностью твое письмо. Как хочется верить! С какой бы уверенностью бросился бы я сейчас в объятия твои! Интересно, а? Ведь можно представить этот момент. И я его представляю, потому что хорошо узнал тебя, знаю так, как можно узнать за два с лишним года. Хочу только, чтобы ты поняла одно: твои мечты и стремления слились в единое целое с моими.

Знаешь, у меня часто возникает вопрос, почему я так крепко верю тебе. И всегда нахожу один ответ: потому что мы всегда были друзьями, а это является порукой верности. Как-то и неудобно писать об этом, но слова сами, мимо всякого желания рвутся на бумагу, и успевай только карандашом водить. Возможно, когда-нибудь мы вместе будем смеяться над этакой глупостью, возможно даже, все это недостойно будет и воспоминаний. Но время сейчас такое, что в голову приходит всякая чушь. Надеюсь, ты не обидишься на это.

Пока все.

Привет родным.

Целую. Твой Коля.

«Какая сила нас соединила?»

И он приехал. 27 марта 1946 года.

— Он телеграмму прислал: «Буду 27-го харьковским». Я пошла на вокзал его встречать, а там эшелоны с демобилизованными приезжают, полгорода поезда встречает… В общем, я его не нашла, — смеется Таиса Степановна. — Я же его всего три часа видела и больше двух лет назад. Он карточки, конечно, присылал, но это не то… Я вернулась домой и легла спать — до техникума еще два часа оставалось. А потом слышу: пришел, мама разговаривает с ним на пороге, в дом не пускает.

Он вообще просил, чтобы я убедила родителей, чтобы они согласились если не на свадьбу, то хотя бы на его приезд. Мне даже обидно было: кого он замуж зовет — меня или родителей? Но он настаивал. Маму мне пришлось убеждать очень долго. Она не понимала, с чего это я собралась замуж за «чужого», если у меня и в Ростове поклонников много, и с фронтов мне многие наши ребята писали… А отец согласился, только спросил: «Чем это он тебя взял?» Говорю: он очень умный, я таких умных больше не встречала. С отцом они вообще сразу нашли общий язык и дружили всю жизнь, а вот маму мою он так всю жизнь и боялся, она суровая теща была.

Николай Александрович, оказывается, еще не демобилизовался, он приехал в отпуск и восьмого апреля должен был вернуться в часть. Поэтому они поженились через пять дней! И в часть Николай Паровин вернулся уже с молодой женой.

— Ему предлагали в военную академию идти, повышение предлагали, — говорит Таиса Степановна. — А он уперся: демобилизация. Говорит: хочу в школу. Он ведь институт окончил перед войной, в школе успел только полгода поработать, в Диковке Знаменского района. Демобилизовался он, мы поехали в Ростов, к моим, а сюда переехали… Да он обманул меня просто! Говорит: в гости съездим, столько лет не видел родных. Приехали, а тут хата соломой крытая, пол земляной, одна комнатка всего: мы и две его сестры там жили, а родители и бабушка в кухне… Гостим-гостим, я спрашиваю: когда же домой? А он говорит: я уже на работу устроился — директором вечерней школы при «Красной звезде». Так и остались, а в январе 47-го у нас уже Людочка родилась. Мои родители летом того же года ехали в Одессу, в санаторий, и по дороге заехали к нам. Мама как увидела это все, вызвала Колю и говорит: ищи жилье, если через месяц, когда мы будем возвращаться, вы все еще будете жить тут, то Таиса и Люда поедут с нами в Ростов. Николай быстро комнату нашел. А потом даже согласился уйти из школы. Он мне говорил, что его вызывали, предлагали идти в КГБ, но он не хочет. А потом меня вызвали в обком, спрашивают: «Почему вы не разрешаете мужу идти в органы? Вы подумайте, вам дадут жилье сразу же». У них ведомственный дом был, на Карла Маркса, 10, комнаты давали. Мы обсудили, и Коля согласился…

В 1952 году Николай Александрович ушел из КГБ и стал директором школы № 19 на ул. Шевченко, потом, когда ее расформировали, перешел в школу № 26. В 1953-м у Паровиных родился сын Владимир. Детьми, говорит Таиса Степановна, занимался в основном Николай Александрович — не потому, что жена не могла, а потому что больше всего на свете любил возиться с малышами. Они прожили с Таисой Степановной 66 лет.

В 1996 году, через пятьдесят лет после их встречи, Николай Александрович написал стихотворение:

Какая сила нас соединила?
Так просто, что и не понять.
Тебя рука российская крестила,
Мне жизнь дала украинская мать.
Топтали мы различные дороги,
Я босиком, ты в ладненьких туфлях.
И гор кавказских лысые отроги
Тебя носили на своих горбах…

Год назад Николая Александровича не стало. Таиса Степановна живет в доме, построенном на том самом месте, где стоял дом с соломенной крышей и земляным полом, куда молодой офицер привез в 1946 году свою жену. На участке еще один дом — там живет внук Паровиных с женой и детьми.

— Я так сдала за этот год, — качает головой Таиса Степановна. — Так плохо одной. Хотя я-то не одна, дочка каждый день приходит, внук рядом, правнуки. Но так странно без него жить…

Ольга Степанова, «УЦ».

Роман в треугольничках: 1 комментарий

  1. Но так странно без него жить… ……66 лет вместе,конечно странно без него.Мы слабее того поколения.И физически, и морально.

Добавить комментарий