Бардзо добра пани Катарина

Когда в прошлом году Александровский район посещала делегация из Польши, заместитель редактора местной газеты рискнула внести коррективы в протокол пребывания гостей и организовала им встречу с жительницей села Старая Осота Екатериной Шевченко. Сделала она это для того, чтобы Екатерина Андреевна, ее свекровь, наконец-то смогла поговорить на своем родном языке с теми, кто ее без труда понимает. Услышали захватывающую историю ее жизни и мы. Теперь и вы послушайте.

– Мой отец – сибиряк. При царском режиме был урядником Челябинской губернии. Я думаю, если бы у меня был адрес, можно было бы претендовать на родительский дом в Челябинске. Во время революции пришли чекисты, поиздевались над его молодой женой, Анной Лебедевой, а сам он успел сбежать. Дошел до границы с Польшей, и какой-то мальчик за деньги перевел его на другую сторону. Пришел отец в ближайшее селение, подошел к крайней хате, хозяева его очень хорошо приняли, отвели в сарай, чтоб отдохнул. Лег он на сено – так хорошо пахло, спать и спать, но радушный прием показался ему подозрительным…

Только уснул, как на пороге оказался полицейский и стал кричать, чтоб «большевик» выходил из сарая. Вышел отец, и повели его в тюрьму. Сидел он там какое-то время, а ксендз каждый день приходил и брал его к себе на работу. А потом понял, что отец честный человек, и договорился, что он будет утром сам приходить на работу, а вечером возвращаться в тюрьму. Так и работал у ксендза мой отец, Андрей Петрович Сурель.

Однажды перед Пасхой в гости к ксендзу приехала на велосипеде какая-то пани лет тридцати. Бегает, по хозяйству хлопочет. Ксендз спрашивает отца: «Понравилась?» «Да, — говорит, — понравилась». «Ну так женись», — предлагает. А подданства же у него нет. Но ксендзы тогда были наделены большой властью. Кроме того, эта женщина была его сестра. На следующий же день были готовы метрики, документы о подданстве, и папа с мамой были повенчаны. А мама моя, Ксения, на тот момент была вдовой, у нее было трое детей: Анджей, Михай и Надя. А потом еще нас троих прижили: Колю, меня и Марысю.

В 39-м году пришли русские и с немцами разделили Польшу пополам. Это я вам честно говорю. Мы попали под немцев, и нас никто не трогал. А в апреле 1944 года, помню, мы спим, подъезжают к дому военные телеги, заходит политрук, открывает книжку и читает: «Сурель Андрей Петрович. Был урядником Челябинской губернии. Мы вас забираем в Советский Союз». По приказу «Сталина родного» тогда многих эмигрантов возвращали. Отцу сказали: «Будешь в Союзе хозяйничать. Там много земли, не будешь обижаться на власть».

Мама моя в 39-м умерла, паралич ее разбил. И в Советский Союз решили возвратить отца и нас троих, которые были ему родные. Погрузили на телеги пожитки, отец взял инструмент – соху, борону, которыми землю обрабатывал, коня своего забрали и поехали. Поляки нас провожали, все посходились. Кто несет хлеба кусок, кто – сухарик, кто – мяса кусочек, груши. До края села дошли. А бабушка бежит за нами и причитает: «Большевики, не забирайте детей, они там умрут!» Политрук остановил обоз и спрашивает отца: «Оставите детей?» Он говорит: «Нет. Если умрем, то вместе»… Вообще отец всю жизнь ждал «черного ворона», пока не умер. Соседа нашего забрали, четверо детей осталось. А отца миновала эта участь.

Пришли на станцию Хайновка, а там уже стоит состав из тринадцати вагонов, для нас четырнадцатый прицепили. Это была теплушка с большой буржуйкой посередине. И вещи туда погрузили, и дрова, и коня. Поехали. А поляки рассердились, что эмигрантов вывозят, власть еще не была установлена, и даже пустили паровоз на паровоз. Но машинист, наверное, уже знал, и резко сдал назад. У нас там чуть авария не случилась, такой был толчок, что в вагонах дети попеклись о буржуйки. А мы в углу сидели, обошлось.

На границе нас остановили и проверяют. К нашему вагону девушка подошла и просится, чтобы отец перевез ее через границу, – она из Германии бежала. А он говорит: «Я никого никогда не выгонял, а тебя прошу уйти. Арестуют и тебя, и нас с детьми». И правильно сделал. Документы сопровождающие были, было известно, кто едет, сколько человек. А проверяющие с овчаркой в вагон заходили, она все обнюхивала. Вышли, пожали отцу руку, пожелали, чтоб разбогател в Украине, где много свободной земли.

Перевезли нас через границу и повезли в Донецк. Там мы разгрузились. Смотрю – стог кукурузы. Я думала, что это конфеты, потому что у нас в Польше не было кукурузы. И мы с братом Колей к стогу подошли, а охранник дает кочан. Погрызли мы – невкусно, вернули обратно, а охранник смеется.

Отец сразу понял, что никакой земли ему не видать. Стоим, ждем. Приезжают трое и говорят: «Возьмем этого коня, будет возить председателя сельсовета». А конь у нас слепой был. Когда в Польшу пришли русские, отец нашу кобылу запрятал в сарае. А поляки такие, что в глаза «пан, пан», а нажаловаться тоже горазды. Подсказали, что отец кобылу прячет. Пришли двое и говорят: «Дядя, выводи кобылу, знаем, что она в сарае». Вывел отец. Спрашивают, как ее звать. «Кобыла», — говорит. (А у нас в Польше животным имен не давали: свинья – это Свинья, кобыла – Кобыла). А они не унимаются, подавай им имя кобылы. Показывают на меня и спрашивают: «Как эту девочку зовут?» «Катя», — говорит. «Ну, значит, будет у нас Катюша». А папа говорит: «Стреляйте нас! Заберете кобылу – чем я землю обработаю. У меня же много детей». А они успокаивают, мол, приведем тебе коня взамен. Ведут, а он глухой и слепой – в артиллерии был. Делать нечего, не поспоришь, оставили коня, весной же поле обрабатывать. Когда пришло время выводить, запряг его отец, а он не идет. Дал мне отец уздечку – веди. Когда ведешь – он послушно следом идет, пашет, сеет. А если пустишь уздечку – останавливается. И уже в Донецке его забрали – председателя сельсовета возить. Отец говорит: «Берите-берите, будет возить». Они подгоняют его, а конь не идет. Говорят: «Видите, как не хочет от хозяина уходить»…

Поселили нас в избе на окраине Донецка. Одни крысиные горы и блох столько, что ходить невозможно. Отец нарвал полыни, устелил пол, а норы позабивал. Стали обживаться. Отец работал в шахте, и однажды произошла авария, из 120-ти человек один папа остался живой. Но прибило его серьезно. Стал он проситься в село, к земле. Разрешили. Поехали мы в совхоз, в село Жуки. Отец устроился коров пасти, а я – дояркой. Хорошо там было, я даже депутатом местным была. Потом мы были в Комсомольске. И туда на строительство шахт приехал с Кировоградщины Гриша Шевченко. Стал свататься ко мне, а я не хочу – мне вызовы из Польши приходят.

Поехала я в Донецк оформлять документы. Отец меня предупредил, чтобы язык не распускала. Пришла в милицию к начальнику, генералу, он дал анкеты, чтоб заполнила. Забрали их вместе с паспортом, отправили в Москву, а мне дали временное удостоверение. Шесть месяцев я ждала, но пришел отказ. К тому времени мне еще один вызов пришел, от другой сестры. Я снова к генералу. Он говорит: «Катюша, выходи замуж. Разве у нас плохие ребята? Зачем тебе Польша?» А я отвечаю: «Хорошие у вас ребята. Но вот вы воевали? В Польше были? Домой хотелось? Вот и мне хочется домой. Я – дитя Польши». Он трижды ударил по столу, вошел милиционер, вывел меня и по коридору ведет. Все, думаю, в тюрьму, предупреждал же отец, чтоб язык не распускала… Нет, довел до выхода и отпустил. Всего мне было три вызова, но меня не выпустили. Генерал со временем мне объяснил почему – потому что братья мои в Польше были в «Солидарности».

Поняв, что на родину меня не выпустят, я приняла предложение Гриши Шевченко выйти за него замуж. Трудяга был, но очень ревнивый, даже к своему коту меня ревновал. Приходилось мне и черные очки носить. Но у меня очень хорошие сыновья, Ваня и Коля. Это мои помощники, моя гордость.

Привез меня Гриша в Старую Осоту на Александровщину к своей матери. А она меня невзлюбила. Помню, послала меня за луковицей в кладовую, я пошла и слышу: «Зачем ты эту кацапку привез?» А он говорит: «Мама, я ее люблю. И она не кацапка, а полячка». Свекровь говорит: «Это еще хуже». Называли меня кацапкой, потому что я по-украински вообще не могла говорить. Я закончила семь классов – три польских и четыре русских, в Донецке. Взяла у соседки читанку и стала учить язык. Но выучила его, когда пошла в ланку буряки полоть. Там среди девчат быстро говорить научилась. А потом свекруха меня полюбила, жалела меня, и я ее не обижала. А когда ее дочери вышила рушники, то вообще стала самой лучшей невесткой в селе.

Я когда в Польшу написала письмо и сообщила, что вышла замуж за Шевченко, мне сестры ответили, что радуется все наше село. А я пишу: «Что вы так радуетесь? У нас кинь палкой – и попадешь в Шевченко». А они думали, что какой-то родственник Тараса.

В Польше я после войны ни разу не была. А поляков в прошлом году видела. Они расспрашивали, как я здесь оказалась. Переводчика привезли, но он мне не нужен. Рассказала им эту историю, что вам рассказываю. Потом они мне книгу прислали на польском языке. Сейчас у меня в Польше племянник Стасик, письма пишет.

Мне сейчас 81 год, в Украине я живу 66 лет. И хочу сказать, что мне здесь лучше. В Польше я пирог из белой муки ела только на Рождество, на Пасху и на Троицу. А сейчас каждый день ем. У меня очень хорошая семья. Я очень люблю Украину и благодарю Бога за все, что имею. Своими сыновьями я горжусь – работу имеют, семьи, меня уважают. Поэтому я так долго живу.

Записала Елена Никитина, фото Павла Волошина, «УЦ».

Бардзо добра пани Катарина: 1 комментарий

  1. Україна для пані Катерини стала другою батьківщиною, тут ії сім’я, але рідну мову — польську, через десятиліття, не забула.

Добавить комментарий