Вот уже больше семидесяти лет Александра Александровна Кноблох 9 Мая ходит не на Крепостные Валы и даже не к скромному памятнику возле театра, а во двор кожвендиспансера. Здесь, во дворе тюрьмы СД на улице Полевой (теперь Габдрахманова), 25 мая 1943 года расстреляли ее отца — начальника котельного цеха ТЭЦ Александра Ивановича Врадия, сбросили его тело в колодец и засыпали известью. Здесь его могила, его и еще больше чем двух тысяч кировоградцев. Больше сорока лет на этом месте не было даже таблички, никакого упоминания о том, что здесь, в колодцах, лежат кости убитых. Только Александра Александровна и еще несколько человек ежегодно приносят сюда цветы. Но скоро не будет и их…
— Когда отступали, — рассказывает Александра Александровна, — отца оставили, у него была бронь, как у специалиста. ТЭЦ (тогда она называлась КРЭС) обеспечивала электроэнергией весь город, кто-то должен был остаться и работать там. Отца арестовали в начале марта 1943 года, мне шел тогда пятый год, но, видимо, именно в таком возрасте формируется детская память, и я очень хорошо помню, как мама, взяв нас с сестрой за руки, пошла в гестапо просить за отца. А полицай показал ей письма — это наши донесли в гестапо, что он был коммунистом… Мы не знали, что его расстреляли. Мама носила передачи в лагерь, и полицаи их брали. Один раз ее увидел через забор наш сосед, он молодой был, в лагерь попал за воровство, он ей крикнул: «Не носите ничего, дядю Сашу расстреляли еще 25 марта». В свидетельстве о смерти, которое нам выдали в 1945 году, так и написано: «Расстрелян немцами 25 марта 1943 года».
И вот какой парадокс войны: уже после того, как папу расстреляли, у нас поселились двое немцев. Они жили в комнате, а мы с мамой, бабушкой и сестрой — на кухне. Младшего звали Вальтер, он хорошо к нам относился, но я не помню его лица. А старший — Ганс. Он все время хотел нас подкормить. Помню, розовые кружочки колбасы вроде докторской лежат на тарелке, он сажает меня на колени, крепко обнимает, гладит по голове, я ем и чувствую, как мне на голову капают слезы. У него была фотография женщины с двумя девочками примерно такого же возраста, как мы с сестрой. Он ставил перед собой эту фотографию, смотрел на нее и плакал. Он был из Дрездена, Дрезден тогда уже бомбили, и, наверное, его семья погибла. Я поняла это, уже когда была взрослая…
Освобождение я помню очень хорошо. Вся улица (мы жили на Балашовке) вышла с пирожками встречать красноармейцев — Рождество ведь было, все старались хоть что-то вкусное приготовить. Красноармейцев сразу по домам разобрали. Это были совсем другие солдаты, не похожие на немецких. Сейчас уже можно об этом говорить: грязные, измученные, педикулезные, с растрескавшимися от холода руками.
Мама у меня была полуграмотная, но по неписаным законам того времени ее должны были взять на работу на ТЭЦ. Но не взяли. У мамы характер такой был, ей сказали «нет» — она настаивать не могла, расплакалась и ушла. Только в 1945 году, когда на ТЭЦ пришли новые руководители, бывшие фронтовики, маму приняли на работу — она там и разнорабочей была, и грузчиком.
Полуграмотная разнорабочая Мария Константиновна Врадий вырастила двоих дочерей. Старшая, Валентина, тоже пошла работать на ТЭЦ. А Александра Врадий в 1954 году поступила в машиностроительный техникум, вышла замуж за своего однокурсника Виктора Кноблоха. В 1958 году они уехали по распределению в Черкассы, но через два года вернулись в Кировоград, устроились на работу в литейный цех «Красной звезды». Александра Александровна проработала там 27 лет, ее муж Виктор Михайлович — 32.
— Сразу же после освобождения все, в том числе и мама, бросились в лагерь, — вспоминает Александра Александровна. — Хотелось верить, конечно, что там кто-то остался живой. Надеялись хотя бы тела найти. Но немцы тщательно засыпали все известью, чтобы мягкие ткани растворялись, и там в колодцах были уже только кости, понять, чьи, было невозможно — их решили не перезахоронять, там и оставили. А знаете, когда там плита появилась? Только в 1985 году. Когда к нам приходили на завод, рассказывали, что никто не забыт и ничто не забыто, я все время выступала: «Забыты, забыты!» Это как-то не по-человечески было: все знали, что там тысячи погребены, — и никакого знака, ни креста, ни таблички.
Я каждый год туда хожу, водила детей своих, потом внуков, чтобы помнили, чтобы знали, чтобы никогда не могли забыть. Сегодня меняют названия улиц: Медведева, Василины, Конева… Я не могу этого понять. Нельзя забывать ту войну, нельзя переписывать историю под себя.
Младший внук Александры Александровны недавно вернулся из АТО. «Слава Богу, живой, с руками и ногами, правда, спать пока не может, — говорит она. — Но он с психологами работает, надеемся, все наладится». А его бабушка никак не может понять, как вышло так, что, пережив ту страшную войну, мы опять воюем. Как могло так получиться? Может, именно потому, что забыли? Забыли, что война — это когда людей можно просто расстрелять во дворе тюрьмы, сбросить в колодец и засыпать известью — не за какую-то вину, а просто так, чтобы освободить место для новых узников…
Записала Ольга Степанова, «УЦ».
А где эти колодцы находятся? Обозначить, кресты хотя бы поставить.
На их месте установлен обелиск.
«А его бабушка никак не может понять, как вышло так, что, пережив ту страшную войну, мы опять воюем. Как могло так получиться? Может, именно потому, что забыли? Забыли, что война – это когда людей можно просто расстрелять во дворе тюрьмы, сбросить в колодец и засыпать известью – не за какую-то вину, а просто так, чтобы освободить место для новых узников…»
Вот чтобы не расстреливали узников по кировоградским дворам и воевал ее внук. Бабушке конечно некому рассказать об этом?