Помнить о войне в мирное время – это аксиома. Но, наверно, не стоит забывать о войне и её героях и тогда, когда снова, после десятилетий мирной жизни, гремят бои. Не случайно во времена Великой Отечественной, о которых пойдёт речь в этом очерке, были учреждены ордена Александра Невского, Богдана Хмельницкого, Кутузова, Суворова, Нахимова, Ушакова. Герои прошлого, если это подлинные герои, не тонут в дымке времени, они остаются с нами, они напоминают о том, что такое подлинный героизм и что такое истинный патриотизм, заставляя современников равняться на высокие идеалы своих дедов, прадедов, предшественников.
Памяти легендарного подводника
В ряду знаковых фигур Великой Отечественной (и Второй мировой) войны стоит и уроженец нашего города Израиль Фисанович – легендарный капитан-подводник, моряк Северного флота, сражавшийся в Баренцевом море, командир подводной лодки-«малютки» М-172, Герой Советского Союза. И сама подлодка М-172, без преувеличения, легендарна – орденоносная, ордена Красного Знамени – заслуженного под командованием Фисановича, а через год – и гвардейская. За всю историю советского военно-морского флота лишь четыре корабля удостаивались звания гвардейских Краснознамённых.
Пишу – и сам диву даюсь: какая-то глянцевая картинка получается.
На самом-то деле Фисанович принял подлодку в плачевном состоянии, с повреждениями, с разбитой носовой частью – требующую ремонта из-за неумелых и необъяснимых действий командира. Прежний командир отдан под трибунал. Экипаж – деморализован. Но после ремонта и с тем же экипажем…
И самое «не глянцевое»: из первого же боевого похода без Фисановича, когда он передал свою гвардейскую Краснознамённую другому командиру, М-172 не вернулась…
Но ведь не только из-за званий и орденов, которые получали при нём члены экипажа и подлодка, Фисанович остаётся легендой для ветеранов подводного флота на всём постсоветском пространстве. И не только для них.
Его имя не раз названо в монографиях американских, английских и немецких историков и исследователей и навсегда выбито золотыми буквами на памятнике морякам-подводникам в Шотландии. За два года под командованием Фисановича – причём это были два первых года войны, когда временами казалось, что немецкая военная машина, покорившая Европу, и впрямь непобедима, – подлодка М-172 совершила семнадцать боевых походов. На её счету было 13 потопленных целей – в их числе два крупных боевых корабля и один танкер. А сам Фисанович уже после первого похода возглавил когорту мастеров торпедной атаки. По оценке его коллег-подводников, в истории подводного флота времён Великой Отечественной войны вровень стоят только два имени – это Израиль Фисанович и Александр Маринеско, уроженец Одессы, автор «атаки века» и лидер по тоннажу потопленных кораблей. А звание Героя Советского Союза было присвоено Фисановичу уже 3 апреля 1942 года, менее чем через два года после начала войны.
В трёх городах, включая Кировоград, его именем названы улицы, значится оно на памятных знаках, барельефах и мемориальных досках. Практически решён и вопрос об установке в нашем городе памятника Фисановичу. Земельный участок под него выделен городской властью, макет памятника в гипсе закончен, но – по понятным причинам – срок установки был передвинут. Тем не менее, как говорит инициатор его создания и главный организатор тожеств в честь 100-летия Героя Василий Петрович Гребенюк, председатель Кировоградской областной организации ветеранов-подводников им. Героя И.И. Фисановича, памятник будет установлен – деньги на него обещали выделить известные кировоградские предприниматели и меценаты: Штутман, Бахмач, Берёзкин и другие.
А ещё, как видится через даль времён, Фисанович был не только талантливым командиром-подводником, не только смелым и удачливым воином, но и человеком невероятного обаяния – личностью в лучшем смысле этого слова. В число его друзей входили известные писатели, художники и скульпторы. Его портреты рисовали и лепили, о нём писали, но писал и он сам – писал стихи, статьи для газет и журналов, создал слова строевой песни подводников-североморцев (её первая строчка вынесена в заголовок этого очерка), написал книгу о своей подлодке (известные «Записки подводника»), и она вышла в свет ещё при его жизни, а затем переиздавалась посмертно. Жизнь его была настолько ярка, что продолжала прирастать легендами и после его трагической гибели.
Два города Украины по праву считают Фисановича своим земляком. Родился Израиль Ильич и прожил часть своего детства в Елисаветграде, здесь же начал учёбу в школе, но фабрично-заводское училище окончил уже в Харькове и оттуда по комсомольской путёвке уехал в Ленинград – учиться в военно-морском училище им. Фрунзе. И поэтому не случайно главные мероприятия, которые проводила в конце сентября Всеукраинская ассоциация ветеранов-подводников в честь 100-летия со дня рождения Израиля Фисановича, стартовали в Харькове и получили масштабное продолжение в Кировограде. Причём и в Харькове, и в Кировограде участие в них принял специально для этого прилетевший из Гамбурга сын Героя Тарас Фисанович.
«Пускай бомбят – посмотрим, кто хитрей…»
Материалов, написанных о Фисановиче, много, особенно в Интернете. Поэтому нет резона повторять то, что уже тысячи раз растиражировано, нет резона в десятитысячный раз рассказывать о его дерзких заходах в чужие гавани… Представьте себе сами, как командир под водой проводит свою лодку через узкий и длинный охраняемый фьорд, входит в акваторию порта, осматривается через перископ, выпускает торпеду по выбранной цели – и тут же экстренное погружение и полный ход, пока враг не очухался… Думаю, достаточно напомнить оценку командующего Северным флотом, вице-адмирала Арсения Григорьевича Головко. Первые же победы Фисановича изменили мнение командования о «малютках», которые к тому времени считались уже бесперспективными, и вдохновили других командиров малых подлодок: «Наши “малютки” прочно “оседлали” подступы к прифронтовым портам врага, значительно сократив снабжение фашистских войск на северном фланге и резко ослабив их натиск».
Во время торжеств в Кировограде удалось напрямую пообщаться с сыном Героя. Дело в том, что Тарас Фисанович, хирург, кандидат медицинских наук и изобретатель, на определённом этапе жизни стал ещё и биографом своего отца. И по ходу общения с ним выяснилось, что в одних случаях Интернет знает не все подробности, а в других… увы, случается, и привирает…
Однако всему своё время. Для начала скажем о другом: что подлодки – не только охотники за вражескими кораблями. Они и сами объекты охоты. А возможностей «огрызаться» у них не слишком много. Приведу для подтверждения фрагмент одной из публикаций Тараса Фисановича. Это о «малютке»:
«Это был современный по тому времени корабль водоизмещением 200 т при полном погружении, с надводной скоростью 13 узлов (миль/час), подводной максимальной скоростью – 6 узлов и крейсерской – 4 узла. Автономность – 10 суток. Вооружение – два носовых торпедных аппарата с двумя торпедами (запасных не было) и артиллерийское орудие калибра 45 мм против воздушных целей. Команда – 20 человек. Условия обитания чудовищные: ни помыться, ни отдохнуть. Даже у командира не было своей койки. Сменные вахты только у главных механизмов, остальные вообще не имели смены. Через два-три дня кожа людей покрывалась “подводным загаром” – смесью пота, испарений масел и кислот из аккумуляторной батареи и копоти от дизеля».
И в таких условиях ходили в походы и сражались служившие на ней подводники…
Вот только один эпизод из истории М-172, о котором вспомнили участники торжеств в Кировограде: как она стала «дичью» для двух вражеских сторожевиков.
Сторожевики, обнаружив подлодку, обрушили на неё град глубинных бомб.
Фисанович, чтобы не быть потопленным, был вынужден дать команду на всплытие.
Тут же начался обстрел лодки из 88-миллиметровых орудий.
Спасая лодку и экипаж, Фисанович ушёл под защиту своей береговой батареи, но лодка была немедленно атакована вражеским самолётом.
Фисанович вновь уходит под воду и маневрирует.
И вновь становится мишенью для сторожевиков и глубинных бомб, вновь всплывает и становится мишенью для бортовых орудий…
Возможно, это один из рекордов 2-й Мировой войны: на одну подлодку было сброшено в общей сложности до 200-300 глубинных бомб, но всё же экипаж сумел уйти из-под обстрела и, хотя и с многочисленными повреждениями, добраться до базы.
А после ремонта вновь вышел в море – готовый и охотиться, а если придётся, то и «огрызаться».
Действительно ни солдатами, ни героями не рождаются – ими становятся. И если в припеве строевой песни Фисановича раз за разом повторяется строчка «И нет нам твёрже почвы под ногами, чем палубы подводных кораблей», то нет в ней самоиронии, а только уверенность – уверенность в себе, в экипаже, в технике…
Хотя последнее, если говорить честно, оставляло бы желать лучшего…
«Я не хочу умирать!»
Немного времени дала судьба отцу и сыну Фисановичам – только три месяца были они вместе. Вот как рассказывает об этом сам Тарас Фисанович:
«Я родился в Полярном 19 января 1939 года – в гарнизонном госпитале. Мама приехала туда рожать из Ленинграда, она была студенткой-дипломницей, училась на курсе, который готовил инженеров по электрооборудованию для подводных лодок. Думаю, это тоже сближало моих родителей. А тот факт, что я родился в военном госпитале, никак на мою судьбу не повлиял: не смог я стать ни военным, ни тем более моряком из-за близорукости…
Но что дальше? Отец – флагманский штурман флота, высокая должность для старшего лейтенанта, постоянно в походах. А маме нужно оканчивать институт и защищаться. Поэтому меня забрала к себе бабушка, мать моей мамы, Ефросинья Антоновна Бурьянова, жившая в Харькове. Когда началась война, мама попыталась вывезти нас оттуда. Проектную организацию, в которой она работала, в первые же дни войны эвакуировали из Ленинграда в Ульяновск, она добилась разрешения поехать за сыном и матерью, но не доехала: железные дороги были уже разбомблены. Сутки шла пешком, пришла с разбитыми ногами, а на следующий день в Харьков вошли немцы – так мы все трое оказались в оккупации.
А в один прекрасный день за мной пришли – кто-то донёс, что «тут прячут жидёнка». Мне до трёх лет оставалось полторы недели, но я как-то сразу всё понял и с криком «Не отдавайте, я не хочу умирать!» бросился к матери. И один из пришедших ударил меня, чтобы остановить, сапогом в подбородок. На всю жизнь остался шрам. Я потерял сознание. Это меня и спасло. Они не захотели со мной возиться, пачкаться в крови и приказали наутро привести на пункт сбора евреев. Бабушка – врач, рану она зашила и той же ночью вывезла меня на санках из Харькова и в течение недели добиралась пешком до Зачипиловки, что на северо-западе Харьковской области. Если не ошибаюсь, это примерно полторы сотни верст, да ещё стояли лютые морозы 42 года – ниже 20 градусов. Там нас никто не знал…»
– А ваша мама?
– Осталась в Харькове, ведь её успели зарегистрировать на бирже труда, она только место жительства поменяла, чтобы не нашли по старому адресу.
– А вы с бабушкой так и оставались в Зачипиловке до освобождения Харькова?
– К сожалению, нет. Хотя поначалу всё вроде бы складывалась неплохо. Мама даже сумела оформить мне в харьковской управе и привезти к нам новое свидетельство о рождении. Не знаю, через каких знакомых или за какие деньги. Но в нём было написано, что я Тарас Фисанов, православный, крещёный, украинец. Отец – Илья Фисанов, тоже православный и украинец.
– Скажите, а имя Тарас вы получили при рождении?
– Да.
– Но в смешанных браках такие имена дают редко…
– Наверное, мой случай вообще уникален.
– Может быть, в роду у мамы был кто-то с таким именем? Может быть – в честь Тараса Григорьевича?..
– В роду – не было. А Тарас Григорьевич… Да, мои родители харьковчане, хотя и не по рождению, а памятник Тарасу Шевченко – один из символов Харькова. Но… скорее нет. Утверждать такое было бы натяжкой. Скорее мои родители, давая мне имя, хотели продемонстрировать взаимное уважение… дружбу между украинским и еврейским народами…
Бабушка начала говорить со мной только по-украински, и в результате я до шести лет так и сбивался на украинский. В Зачипиловке бабушка устроилась работать в больницу. Но однажды туда за помощью обратился человек с пулевым ранением. Бабушка его спрятала, оказала медицинскую помощь, а вечером разрешила уйти. Однако на выходе из села его схватил жандармский мотоциклетный патруль. А немцы, вы понимаете, допрашивать умели, и он признался, что помощь ему оказала докторша. Счастье ещё, что переводчиком был немец и перевёл буквально: жена доктора. И ночью пришли за женой терапевта, который жил в соседнем доме. Бабушка проснулась от шума, сразу всё поняла, и мы ушли через окно в чём были. В другое село, километров в пятидесяти. И уже оттуда вернулись в Харьков, когда его освободили.
– И тут же попали под вторую оккупацию? Ведь нашим войскам, как известно, пришлось освобождать Харьков дважды…
– Да. И прятали меня между кроватью и шкафом. А когда Харьков освободили окончательно, отец через моряков, которые приезжали в краткосрочные отпуска, выяснил, что мы живы, выправил и передал документы для нашего переезда к нему, в Полярный.
– Каким он вам запомнился – не только как офицер, но и литератор? Может быть, помните его за письменным столом?..
– Нет, я же маленький был, пяти лет ещё не исполнилось. Но два эпизода запомнил.
Лыжи
– Отец решил развивать меня физически и принёс домой лыжи. Непомерно большие для меня. Но я послушно пошёл «кататься на лыжах». А на улице воткнул лыжи и палки в снег и начал кататься с ледяной горки, как все мальчишки. А лыжи приглянулись Гарику, сыну флагманского минёра, он был старше меня на полтора года, выше ростом, я и решил – пусть катается. И вернулся домой без лыж. «А где лыжи?» Я нашёлся: «У Гарика, а он не отдаёт». Отец дал мне подзатыльник. «Хоть зубами, но забери!» Я говорю: «Зубами не получится – он в зимнем пальто». «Тогда палкой». Мама, конечно, возмутилась – чему отец учит ребёнка! – но я пошёл. Схватил палку, напал на Гарика и лыжи отобрал. Но зрелище было, конечно, потешное, все вокруг падали со смеху…
Шоколадка
– В Полярный приходили английские и американские корабли – привозили продовольствие, оборудование, вооружение. И мы, вездесущие мальчишки, часто вертелись у причалов – интересно же, корабли огромные… С палуб нам кидали конфеты, начиналась свалка, нас фотографировали – потом, правда, вмешалось политуправление флота, – но одну конфету я сумел отвоевать и принёс домой. И отец долго мне вдалбливал, что мы советские люди и не должны унижаться, не должны брать эти конфеты. И до меня дошло, я пообещал, что больше не буду.
Но как-то, когда я гулял, мне встретился темнокожий моряк с американского, видимо, корабля. Увидел меня, этакого клопа, и тут же вытащил огромную плитку шоколада. Вот такую – не вру. Ну, я решил, что это подарок, а не подачка, и принёс её домой.
На этот раз обошлось без рукоприкладства, но отец потребовал, чтобы я вернулся на улицу, нашёл моряка и вернул этот шоколад. И вот хожу я по тёмному Полярному – ведь это север, полярная ночь – и ищу того моряка. Замёрз так, что уже и дрожать не было сил, и тут, на моё счастье, он попался мне на глаза. Я всучил ему шоколад, сказал «сенкью», как велел отец, а чтобы он понял окончательно, решительным тоном добавил от себя по-русски: «Не надо!»
И там, и здесь
Братской могилой для капитана второго ранга Фисановича и его экипажа стала подлодка, которая доныне лежит на дне моря севернее Шетландских островов. История её гибели долго оставалась засекреченной и обрастала легендами и домыслами.
Но символическая могила Героя – в Кировограде, на его родине. В одном ряду с могилами других Героев – как кировоградцев, так и павших в боях за освобождение нашего города – в Мемориале на Валах. Этого добилась несколько лет тому назад ветеранская организация подводников. В Мемориале и начались мероприятия, посвящённые памяти Израиля Фисановича, а уже оттуда их участники – не только кировоградцы, но и делегаты других организаций ветеранов-подводников Украины – переехали к месту установки будущего памятника, где состоялась церемония освящения.
На Валах Тарас Фисанович постоял рядом с символической могилой, на минуту прикоснулся к мрамору памятного знака, словно к живому отцу хотел прикоснуться, словно вспомнил последний день, когда видел отца живым…
В начале 1944-го, сообщают официальные источники, Израиль Фисанович вместе с другими моряками был командирован в Великобританию. Осенью 1943-го капитулировала фашистская Италия, сдавшиеся итальянские моряки (а они сдали англо-американским союзникам более 65% своего флота) выразили готовность сражаться против Германии. СССР, соответственно, получил право на свою часть репараций в отношении Италии. Союзники по антифашистской коалиции, соглашаясь с этим, предложили своего рода опосредствованную схему: Англия в счет репараций передаст Советскому Союзу четыре субмарины среднего класса «Санфиш» («Камбала») собственного производства. Советским подводникам предстояло изучить их устройство непосредственно в Великобритании, а затем привести своим ходом на собственные базы. 25 июля 1944 года подлодка, которой был присвоен индекс В-1, под командованием Фисановича вышла из шотландского порта Леруик, административного центра Шетландских островов, под советским военно-морским флагом и взяла курс на Полярный. Однако 27 июля подлодка не вышла на связь. В ряде источников и сегодня можно прочитать, что место и точные обстоятельства ее гибели неизвестны. В Интернете даже гуляет версия, что англичане сознательно потопили переданную лодку, чтобы она не досталась Советам…
На самом деле в 9 часов 39 минут по Гринвичу 27 июля 1944 года субмарину атаковал и потопил самолет британской береговой охраны. Произошло это в 230 милях к северу от Шетландских островов, в точке с координатами 64 градуса 34 минуты северной широты и 1 градус 16 минут восточной долготы.
Выясняя обстоятельства гибели отца, Тарас Фисанович даже написал письмо тогдашнему премьер-министру Маргарет Тэтчер, а лет через десять получил подтверждение и от бывшей советской гражданки – секретаря профессора Джефри, историка: лодка потоплена по ошибке.
– Произошло это, – рассказывает Т.Фисанович, – незадолго до Ялтинской конференции, перед встречей Черчилля и Сталина, естественно, Черчилль тут же засекретил факт потопления лодки. А причиной гибели лодки стала неопытность пилота: опытные пилоты летали бомбить Германию, а неопытные – охраняли побережье Великобритании. Вот такой неопытный английский пилот и потопил сгоряча английскую же подлодку. А отец шёл в надводном положении в оговоренном коридоре безопасности, ему и в голову не пришло уклоняться от английского бомбардировщика, уйти под воду… Но действительно во время войны чего только не было. Помните строки: «Артиллерия бьёт по своим»?..
От медицины – к литературе
По оценке Т. Фисановича, имя его отца стали забывать в начале 1950-х. Сам он о причинах не говорит, но одной из них (и, скорее всего, самой главной) могла стать развернувшаяся при Сталине антисемитская истерия – «дело врачей-убийц» и т.д.
– А на себе вам не довелось её испытать?
– Да, я этот период хорошо помню. Это даже в школе проявлялось. Была у нас такая заслуженная учительница РСФСР, орденоносец, которая на дух не переносила еврейских мальчишек, таких, как я. Я под её умелым нажимом скатился из отличников в троечники. Мама даже была вынуждена поменять мне школу.
– Где это уже было?
– Уже в Ленинграде.
И вот, чтобы имя героя-подводника не осталось совсем забытым, мама Тараса Фисановича, Елена Андреевна Бурьянова (в браке она сохранила девичью фамилию), начала добиваться переиздания его книжки. Правда, удалось это сделать только после смерти Сталина, когда забрезжила хрущёвская оттепель.
Книжка разошлась мгновенно. И после смерти матери продолжали приходить письма с просьбой о новом издании. И тогда по совету писателя Вениамина Каверина, который тоже был одним из друзей отца, продолжателем дела Елены Андреевны стал сын.
– Мне было трудно, – признаётся он, – ведь до того времени я не писал ничего, кроме медицинских статей.
А затем Тарас Фисанович, не прекращая работу над расширением биографических данных об отце, публикуя о нём новые материалы, начал писать и собственную прозу, и стихи. Кстати, как биографу отца ему помогла и его студенческая практика. Медицинский институт, в котором он учился, имел военную кафедру, которая готовила офицеров запаса для флота. И Тарасу Фисановичу, студенту пятикурснику, даже довелось выйти в море на подлодке, на несколько дней заменив заболевшего врача.
После вуза получил распределение во Псков, работал в протезно-ортопедической мастерской, оперировал в городской больнице и в гарнизонном госпитале, стал одним из создателей миотонического протеза. Протез экспонировался на ВДНХ и получил малую золотую медаль, а его создатели – авторские свидетельства. А ещё понял по ходу этой работы, что нужны и инженерные знания – и окончил Ленинградский политехнический с дипломом инженера-электронщика. А диссертацию защитил уже в Ленинграде.
И вдруг (впрочем, это для меня «вдруг») успешный во всех отношениях и состоявшийся человек в конце 1990-х принимает решение об эмиграции в Германию. По его словам, это решение носило протестный характер:
– На дверях моей квартиры начала появляться свастика, мы её стирали – она снова появлялась, какие-то неизвестные личности звонили нам с женой по телефону и говорили, что нам лучше уехать, по Ленинграду ходили мальчики в эсесовской форме, с эсесовскими повязками на рукавах, приветствуя друг друга возгласами «Хайль Гитлер», в день рождения Гитлера целый батальон таких молодчиков, человек четыреста, выстроился в центре города, у Казанского собора, а милиция их охраняла и защищала от ветеранов и инвалидов войны, которые пришли их бить, появлялись в газетах публикации антисемитского толка…
– Это было в 1990-х?
– Нет, началось всё ещё в конце 1980-х.
– Но не поменяли ли вы шило на мыло? Ведь и в Германии есть точно такие же молодчики, и точно так же проводят митинги и шествия, и точно так же их охраняет полиция…
– Не совсем так. Во-первых, политика германского руководства имеет явно выраженную антифашистскую тенденцию, тенденцию преодоления своего прошлого. Не забвения – преодоления. В школах проводят антифашистские уроки истории, дети приходят, чтобы отдать долг памяти, на могилы советских солдат. Фашистская символика в Германии запрещена. И партия неофашистского толка её не использует. Если кто-то начинает кричать «Хайль Гитлер», полиция тут же разгоняет митинг. И охраняет полиция не фашиствующих молодчиков, а порядок – то есть охраняет и других граждан. Это совершенно другая атмосфера, нежели в России. И хотя меня в определённой степени смущает тот факт, что ныне я живу в Германии, я могу сказать, что Германии я доверяю.
– Как вы чувствуете себя в городе, в котором родился ваш отец?
– Меня очень взволновали и тёплая встреча, и внимание, оказанное нам с женой, и все сегодняшние мероприятия. И это, опять-таки, уважение города к Герою, который здесь родился. И сам город очень интересный. В нём много такого, что вызывает искреннюю симпатию.
– А с каким чувством вы с женой приехали в Украину? Насколько?..
– Насколько пропаганда затуманила мне мозг?.. Знаете, никак не затуманила. Потому что в Германии мы смотрим и российские, и украинские каналы. И даже каналы других бывших союзных республик. И мы ехали сюда, вернее, летели самолётом до Киева, спокойно. Приехали, чтобы почтить память отца. И заранее решили для себя, что не будем давать никаких политических оценок.
– А как относятся к происходящему сами немцы?
– Конечно, немецкие телеканалы дают возможность увидеть и российскую, и украинскую точку зрения, но… обычного обывателя всё происходящее здесь совершенно не волнует. Его интересует его работа, его дом, его быт… Ведь немцы работают очень много и напряжённо, начинают рабочий день рано, а когда он заканчивается… не на митинг же идти. А куда-нибудь, где можно посидеть. Чаше всего в «швенске» – там свиные отбивные, котлеты…
– Тем не менее, Украина и Россия фактически оказались в состоянии войны. И если спросить вас как человека, чьи родители родились и выросли на украинской земле, – на чьей стороне ваше сердце?
– На стороне обоих народов. Они должны и будут жить в мире.
Анатолий Юрченко, «УЦ».
