Честно о Донбассе, или Что видела, то и написала

Часть вторая впечатлений от командировки на Донбасс, в Краматорск. Первая часть получилась  не очень эмоциональной, поскольку была посвящена предвыборной кампании. А какие могут быть эмоции, когда речь идет о выборах? Здесь же я постаралась вспомнить все, и даже добавила немного личного…

«Издержки» профессии

Профессия журналиста имеет свои прелести. Их много, но самая что ни на есть прелесть – командировки. Ты едешь за новыми впечатлениями, интересными встречами и знакомствами. Возвращаешься, как правило, не только с материалом, но и с идеями, вдохновением. Очень впечатляющей была поездка на Донбасс.

Командировку предварял тренинг в рамках проекта «Донбасс: честно», реализуемого  общественной организацией «Телекритика» в партнерстве с Обществом польских журналистов в рамках Польско-канадской программы поддержки демократии при содействии программы польского сотрудничества в пользу развития министерства иностранных дел Республики Польша и канадского министерства иностранных дел, торговли и развития (DFATD). Уже на тренинге стало очевидным, что выезд в зону АТО станет незабываемым.

Нас, журналистов из разных регионов, разбили на группы. Я оказалась в компании с замечательными телевизионщиками из Николаева, радийщицей из Ровно, сотрудницей медиахолдинга из Ужгорода и журналистом из Киева, переехавшим туда из Луганска, где он даже побывал в плену. Возглавлял наш коллектив неординарный Юрий Луканов – «серьезный журналист, который часто валяет дурака», как он сам себя позиционирует. Городом для поездки был выбран Краматорск. Тема – предвыборная кампания и переселенцы. Но тем оказалось гораздо больше, что нас порадовало.

Не обошлось без казусов в период подготовки к командировке. Мы никак не могли получить пресс-карты, подтверждающие аккредитацию для работы в зоне АТО: дважды при попытке получить их в Киеве ломался принтер. Пришлось получать на месте – в пресс-центре АТО Краматорска. Карты, кстати, ни разу предъявлять не пришлось. Дважды мы проезжали через блокпост, но там требовали паспорта. О передвижении нашей группы руководитель заранее оповещал пресс-центр АТО и СБУ.

…В поезде Одесса-Константиновка было много пассажиров, возвращавшихся домой, на Донбасс. В вагоне были слышны отрывки традиционных бесед случайных попутчиков, в которых часто употреблялось словосочетание «до войны». Люди вспоминали свою прежнюю жизнь, сравнивая ее с настоящей. Из-за этого появилось ощущение, что я еду в послевоенный город. Так и получилось: мы, журналисты из регионов, которых, слава Богу,  не коснулась война, отправились туда, где даже дети научились различать вид орудия по звуку.  Съехавшись из разных городов в Краматорск, мы поселились в гостинице, не очень соответствующей названию «Эдем», и приступили к работе.

Оживший город

В Краматорске не осталось следов войны. Нам показывали, где были поврежденные взрывами дома, где стояли сгоревшие троллейбусы, в каком месте были разрушенные дороги. Нашим взорам предстал красивый, ухоженный  и уютный город. Он чем-то похож на Кировоград, хотя, наверное, и на другие города Украины. После войны и одновременно перед выборами здесь постелили асфальт, нанесли разметку, ездить и ходить было приятно.

Всего один раз мы проехались на маршрутке, проезд в которой стоит 4 гривни. Потом, когда надо было добраться до нужного места, брали такси. Это там настолько недорого, что мы вызывали машину снова и снова. У нас даже появился «свой» таксист. Двадцать гривен на четверых – это не намного дороже маршрутки, но быстрее и комфортнее. В одном такси водитель даже выдал чек, чем сильно удивил.

Местные жители не хотят вспоминать войну. О предстоящих выборах тоже говорили неохотно. Они ничего не хотят, кроме мира и спокойствия. Натерпелись, набоялись, настрадались, теперь постепенно приходят в себя. Они не любят вспоминать то, что было недавно. Редкий краматорчанин, с которым удавалось разговориться в магазине или на улице, и то наедине, рассказывал о референдуме. Говорили, что люди массово шли и ползли (на палках, инвалидных колясках) на избирательные участки. И ни один не сказал, что голосовали за присоединение к России. Все просто хотели для Донбасса автономии.

В городе много военных, что неудивительно: соседняя Константиновка – прифронтовой город. Когда мы, увешанные фотоаппаратами, встречали кого-то из ребят в камуфляже, они спрашивали, откуда мы, в надежде найти земляков. Я встретила почти земляка – парня из Винницы.

Часто встречались машины ОБСЕ. А еще в Краматорске очень развита сеть ларечков «Кулиничи», где варят безумно вкусный кофе и подают его в больших стаканах, что для всех журналистов оказалось приятной неожиданностью. Вся наша группа – поклонники этого бодрящего напитка, как, наверное, большинство журналистов.

А остановленные заводы, которых здесь на окраинах очень много, производили не удручающее, а устрашающее впечатление.

ВПЛ

В двухсоттысячном городе официально зарегистрировано пятьдесят тысяч внутренне перемещенных лиц, или ВПЛ, или переселенцев. Проживают постоянно тысяч двенадцать. Остальные по возможности заезжают для получения пенсий и социальной помощи. Местные общественные деятели, в отличие от столичных политиков,  не говорят, что все эти люди – предатели, «пользующиеся» страной в материальных целях, но не желающие покидать оккупированную территорию. Остаться под так называемой ДНР людей вынуждают различные причины, многие из которых достаточно вес­кие. Например, в освобожденном городе людям негде жить.

Как оказалось, судьбой переселенцев местные власти не обеспокоены.  И даже политики перед выборами старались их не замечать. Хотя один заметил и высказал пожелание, чтобы они перемещались поглубже на территорию Украины, а не сосредотачивались в прифронтовых городах… Поэтому переселенцы помогают друг другу, создавая общественные организации. Местное население, международные организации и церковь – самые близкие друзья ВПЛ.

Люди переехали сюда из Углегорска, Дебальцево, Горловки, Енакиево, Донецка, Снежного. Юрист Инна Федорова, которая помогает переселенцам, сказала,  что власти надо бы помогать ВПЛ чем-то еще, кроме социальных выплат. Например, компенсацией за разрушенное жилье. Людям некуда возвращаться и здесь негде жить.

Или еще одна проблема: выплата социальной помощи, которая осуществлялась до начала АТО. Народ переехал сюда, а  документы остались там. Узнать, кому и сколько должны, нереально. Если люди сами обратятся по месту прописки – им ответят, но на документе  будет стоять штамп, который здесь будет недействительным. Государство должно, но механизма выплаты долгов нет.

Активистка Центра переселенцев, организованного в ноябре 2014 года, Наталья Шевченко  приехала с ребенком в Константиновку из Макеевки в июле прошлого года. Наталья работала на Донецкой картонно-бумажной фабрике, была замужем, растили сына. Когда там начались боевые действия, она, забрав сына, уехала к родителям в Константиновку. Без мужа. Разошлись по идеологическим и политическим причинам. Так бывает: супруги не сошлись  во взглядах на будущее Украины. Она сдержанно пояснила причины развода: «Он – за мир. А я – за украинский мир». Как выяснилось в процессе разговора, Наталья в прошлом часто выезжала за пределы области и Украины, а ее муж – нет. Мы потом неоднократно убедились в том, что чем уже география перемещения людей, тем уже их геополитические взгляды.

Центр переселенцев распределяет гуманитарную помощь, издает  информационный бюллетень с помощью местной газеты «Провинция», каждые выходные вывозит переселенцев на отдых на освобожденную территорию северного Донбасса, подготовил заявку на грант для организации центра досуга для пожилых людей (не только переселенцев) с интересным названием «Детсад «Элегантный возраст»».

Наталья – пример для переселенцев, как можно и нужно выжить. Она участвует в международной программе помощи развитию самозанятости, предполагающей грант в размере 15 тысяч гривен на организацию собственного бизнеса. Наталья Шевченко, имея диплом массажиста, вошла в число прошедших отбор. Вскоре у нее будет свой массажный кабинет.

Две разные судьбы

Зацепили две истории переселенцев – разные, противоположные. В коллективном центре переселенцев (бывшей ночлежке для бомжей) живет несколько семей, приехавших в Краматорск, убегая от войны. Одна семья – особенная в своей беспомощности. Шестнадцатилетняя Марина, имея восемнадцатилетнего мужа Эдика и трехмесячного сына Дениса, рассказала свою историю.

— Я приехала сюда из Авдеевки. У нас случилось горе: когда началась война, под обстрел попал наш дом. Я была беременна, скоро рожать, и мы решили уехать. В Константиновке негде было жить и рожать – закрылся роддом, поэтому я рожала в Димитрово. После родов снова приехали в Константиновку, и нам здесь предоставили все условия. Дали кроватку, столик для кормления. Но у нас проблема с деньгами. Мне не выплатили абсолютно никакие деньги: ни родовые, ни послеродовые, ни переселенские, потому что я зарегистрирована в Ясиноватском районе. Мы живем благодаря помощи неравнодушных людей. Нам покупают памперсы, смеси, лекарства. У нас нет ни копейки своих денег.

Очень молодая мама, сама еще ребенок, по-взрослому говорит, что поражена добротой людей. Когда в местной газете появилась заметка о ней, люди стали приносить памперсы, одежду для малыша, смеси, постельное белье, молоко и творог. Недавно юристы подсказали, что пособие можно оформить на мужа, поскольку он зарегистрирован в Авдеевке, подконтрольной Украине. Когда бумажные дела будут решены, семья сможет получать 860 гривен в месяц.

Несовершеннолетняя Марина не может работать. Эдик тоже, потому что он будет оформлен в декретный отпуск. Мама девочки-мамы оставила семью, когда дочке было пять лет, у папы своя семья, свои дети. Мама Эдуарда сама нуждается в помощи, отца у него нет. По сути трое детей остались наедине со своими очень взрослыми проблемами.

Мы поехали туда, где они живут. Несколько маленьких комнатушек, общая кухня, общий санузел. Семьи, участь которых не лучше, чем Марины, Эдика и Дениса. Все надеются на лучшее. Ребята  очень хотят вернуться домой, где к рождению малыша было приготовлено все необходимое, где они хотят его растить.

Вторая история. Валерий Куц с семьей жил в Донецке и имел свой бизнес. Когда-то он решил, что не будет работать на хозяина, станет свободным – морально и финансово. У него получилось. Он нашел нишу – стал делать дымоходы из нержавеющей стали. Понемногу раскручивался, приобретал специальные станки и наработал приличную базу.

Потом началось «это». Бросил все и уехал. Сначала присматривался, потом снял комнатку в бывшем ЖЭКе и продолжил свое дело, но с нуля. Металл гнул киянкой на держаке лопаты. Сейчас подал документы на грант, ждет денег, чтобы купить станки. Понемногу раскручивается, активно пользуясь Интернетом, куда выставляет ролики со своими работами. Охотно поделился своими мыслями:

— Не опускайте руки! Есть Интернет, и тебя Гугл сам будет проталкивать. У меня заказчики из всей Украины. Два миллиона потенциальных заказчиков я оставил там и сорок миллионов открыл для себя. Сейчас ко мне обращаются люди  из Центральной и Западной Украины. Смотрят, каких я взглядов. А взглядов я проукраинских. Это рабская психология, присущая Донбассу,  на кого-то работать: на шахту, на завод, на фабрику. Нужно переломить, работать на себя.

Не вижу себя под флагом ДНР. Однозначно буду жить в Украине. В донецкой квартире я приютил родственников из Марьинки, у которых разбит дом. Оставил все: новый телевизор, новый холодильник. Здесь у меня нет ничего, я снимаю квартиру. Я готов попрощаться со всем, что у меня там было, но не буду жить в ДНР.

Все больше я склоняюсь к мнению отдать эти территории. Оставьте Марьинку границей и не морочьте голову. Я знаю тех людей, я сорок лет с ними прожил. Семьдесят процентов – это быдло. Вы их не переубедите, они нас потянут вниз, Украина будет без реформ. Донецк не будет прежним. Надо жестко отрезать, перекрыть им все, никаких пенсий, ничего. Мое мнение: если они убивали украинских солдат, нет им прощения. Я не хочу с этими людьми жить, я остаюсь на украинской территории.

Две судьбы, два мира…

Родина-мать простит

Служба безопасности Украины запустила программу возвращения на территорию, подконтрольную Украине, тех, кто обманулся, оступился. Мы пообщались с психологом СБУ Ириной. Приветливая, спокойная, улыбчивая. Ей очень идет камуфляжный костюм, в нем она выглядит скорее как модель, чем сотрудник СБУ. Но у нее очень серьезная миссия.

Программа называется «Тебя ждут дома». Дело в том, что многие хотят вернуться домой, но до сих пор не было механизма возврата. При пересечении линии разграничения их сразу же сажали в тюрьму. Матери, жены, сестры обращались в облгосадминистрации, райотделы милиции, в службу безопасности с просьбой, чтобы к их родственникам  относились снисходительнее. СБУ услышала и запустила программу. Ее идеология заключается в том, что Украина, как настоящая мать, умеет прощать и принимать обратно своих заблудших сыновей. Только те люди, которые добровольно сдаются, искренне раскаиваются, у кого руки не запачканы кровью, кто не совершал грабежи, насилие, попадают под программу.

Это не единицы. Сейчас, по словам Ирины, около ста человек на связи. Программа действует около двух месяцев. «Сначала мы по базе данных сами находили таких людей, – рассказала психолог СБУ. –  После возвращения первых двух-трех человек к нам стали обращаться. Передают друг другу номер телефона. «Ира, здравствуйте, я бывший ополченец. Знаю, что вы помогаете вернуться домой». После того как мы убеждаемся, что человек не испачкан кровью, начинаем процедуру возвращения.

О процедуре. Мы не просто говорим «приезжайте, можно». Против людей возбуждены уголовные дела, которые нужно закрыть. Это можно сделать только по решению суда. Человек переходит на территорию Украины, мы едем в райотдел милиции, пишем заявление о признании  вины и добровольной сдаче, а также ходатайство об освобождении от уголовной ответственности. Санкция 260-й статьи в части 6 это предусматривает. После этого начинаются следственные действия: собирают показания свидетелей и так далее. Потом прокурор подает ходатайство в суд об освобождении от уголовной ответственности. Суд рассматривает материалы и выносит постановление закрыть уголовное дело.

Мы сопровождаем и юридически, и психологически. Помимо работы с боевиком, мы работаем с его семьей. Люди в прошлом году пережили ад. И когда ты входишь в семью, тебя обнимает семидесятипятилетняя мама, пережившая два инсульта, нельзя просто встать и уйти. Ты с ними работаешь, располагаешь к себе, поддерживаешь. До момента, пока их родной человек перешел границу и приехал в семью, звонки каждые тридцать-сорок минут. Юридически также поддерживаем. Со мной всегда ездит юрист. Мы забираем человека на нулевом блокпосту и сопровождаем его до решения суда.

Там они – бомжи, об этом говорят многие. Нужно либо воевать, либо просить помощи родных. Воевать не могут, зарабатывать негде. Цены высокие, есть нечего. Ребята просто постояли на блокпостах. А потом начался отход ополчения и приход украинской власти. Ребята разбежались по домам. Милиция, зная, кто там был, приезжала домой, задерживала, возбуждались уголовные дела. Их отвозили в Изюм, там проходили следственные действия. Впоследствии их обменивали на украинских военнопленных.

Некоторые, уезжая в Донецк, примыкали к тому или иному военному формированию – «Оплот», «Восток», «Республиканская гвардия». Шли служить, понимая, что там платят. Перестали платить, начали пить, гулять, отжимать, грабить. Многим не понравилось, и они  захотели домой.

Как пересекают границу? Если есть документы, удостоверяющие личность, можно на маршрутке или такси приехать на нулевой блокпост. Есть вариант сбежать. Одного из ребят почти пять часов мы ждали на блокпосту – он взял увольнительную записку и сбежал без вещей. Усложняется тем, что после того, как запустилась программа, в ДНР был объявлен запрет на выезд с территории мужчин в возрасте от 18 до 50 лет.  Но мы находим варианты…

С нами пообщался полковник Игорь Кутепов, офицер Службы безопасности Украины, сотрудник штаба АТО. Он рассказал о программе менее эмоционально, чем психолог, к тому же женщина. Но был конкретен:

— 18 августа Служба безопасности Украины начала программу по возвращению на контролируемую нашими властями территорию лиц, принимавших участие в террористической деятельности, разочаровавшихся и желающих вернуться домой. На их руках не должно быть крови, они не должны были участвовать в актах насилия.

Человек, рассчитывающий на действие нашей программы, должен понимать, что сначала он дает нам информацию о своей деятельности, потом берутся во внимание данные, которые есть в оперативных учетах СБУ, ВСУ, МВД. Я как человек, имеющий юридическое образование, хочу обратить внимание на следующее: если в процессе досудебного следствия не будут установлены какие-то факты, но они всплывут в дальнейшем, по человеку будет новое следствие, и он не уйдет от наказания. На сегодняшний день результаты проведенной работы свидетельствуют о том, что она была выполнена качественно.

Есть люди, которые хотят вернуться к нам, но знают, что их ждет ответственность. Мы откровенно говорим, что есть вещи, за которые нужно отвечать. Пока случаев, когда человек приходит добровольно и готов отсидеть, нет, но переговоры с такими людьми ведутся.

Количество людей, которые хотят вернуться, растет. Есть комплекс причин, подталкивающих их к этому. Во-первых, события последнего года показали, что воевали они со своим народом, все эти «красивые» лозунги по поводу хунты, фашизма рассыпались, идет обычная жизнь, ничего подобного на нашей территории нет, и люди на той стороне начинают это понимать, несмотря на дефицит информации. Во-вторых, за год ощущается разрыв со своими семьями. Здесь остались дети, жены, родители, и они хотят к ним вернуться. В-третьих, банальный экономический интерес. После того как проект «Новороссия» фактически закрылся, открылся проект «Сирия», они стали не нужны. Мы видим, что Россия отводит своих добровольцев, военнослужащих, и они понимают, что больше платить им никто не будет. Мы знаем, что на той стороне людям просто нечего есть.

Что касается моральной стороны этой программы, что мы помогаем бывшему врагу, скажу так: главный принцип правоохранительных органов – выполнять свою работу по закону. Если законом предусмотрена возможность освобождения или смягчения наказания, мы ее используем. Есть вторая сторона медали: вполне вероятно, что человек, перешедший на нашу сторону, никого не убьет, его жена, дети, родители не останутся без кормильца. Тогда не убьем мы его. И это один из путей прекращения вооруженного противостояния. Несмотря на гуманность программы, лицам, совершившим уголовные преступления, никакой пощады и прощения не будет.

Блудные сыны

Служба безопасности Украины организовала для нас встречу с четырьмя «боевиками, перешедшими на сторону Украины». Мы ожидали увидеть здоровых бородатых раскаявшихся мужиков, но увидели мальчишек, практически подростков, не скрывающих радость от того, что вернулись домой, к маме.

Все они живут в Константиновке. Сергею семнадцать лет. Рассказал, что год назад поссорился с родителями, что часто бывает с пацанами его возраста, поддался на агитацию знакомого и поехал в Донецк. В течение полугода охранял помещения, где находились военнослужащие. Заплатили всего за месяц – 15 тысяч рублями. Ушел. «Охранять кем-то отжатое, как цепная собака, желания не было. Понял, что мне рано принимать самостоятельно такие решения, что все сделал сгоряча, по глупости. Поскольку я с мамой поссорился, сначала отключил телефон, через два дня вышел на связь. Она очень переживала, пересылала мне деньги. Жить там есть где. Даже в брошенной квартире, только чтобы ты за ней приглядывал. Так я и жил», – по-взрослому рассуждал Сергей.  Уехать назад возможности не было. Его друг узнал о программе СБУ, с помощью которой можно вернуться домой, сам вернулся и посоветовал Сергею. Когда семья связалась с Ириной, стали готовить его возвращение. Парень самостоятельно отправился назад, объясняя на блокпостах, что ездил узнать об обучении.

Сейчас Сергей восстановился в училище, где учится на повара-кондитера. К идее Новороссии равнодушен. Хочет учиться, потом работать, взрослеть, помогать своим близким. Утверждает, что вернулся другим человеком.

Девятнадцатилетний Максим признался, что сначала был за «ДНР», уехал в Донецк, потом вернулся домой и попал в плен. До «ДНР» учился в училище на электрогазосварщика. Поддался «новым веяниям», решил попробовать себя в «иной стране», но разочаровался. В Донецке был около четырех месяцев. «Там все по-другому. До войны я хотел в армию, пошел туда. Одевали, кормили, но денег я не брал – знал, что, если возьму, домой больше не вернусь», – рассказал мальчишка. Вернувшись домой, пришел к брату на день рождения, там его задержали как сепаратиста. Потом по обмену военнопленными был возвращен в Донецк, в «ДНР».

О программе узнала мама Наталья, которая с нами пообщалась. Рассказала, что в Донецке сына звали воевать, обещали денег, но мама запретила, высылая сумму, благодаря которой можно было протянуть. Все закончилось хорошо, сын вернулся другим: понял значение слова «семья». И еще: мама работает до девяти вечера. Раньше звонила домой и спрашивала, кто ее встретит. Теперь не звонит – знает, что встретит Максим, сын, которого она ждала и вызволяла. «Никакой войны! Учиться и работать. Здесь лучше, чем там» – Сергей так резюмировал свои похождения.

Саше тоже девятнадцать. В Константиновке был блокпост, он пришел туда, записался и оказался в ополчении. Вроде бы все просто. На блокпосту досматривал машины, проверял документы. Был «окрылен» идеей отделиться от Украины, как Крым. Хотя признает, что и до этого было все нормально. Говорил штампами, типа «Донбасс всех кормил». А потом разочаровался, признал, что все – ерунда. Написал рапорт своему «командованию» и вернулся домой. Здесь его арестовали, поместили в сизо, потом обменяли, и Сашу отправили в Донецк. О программе узнала мама и связалась с Ириной. Уже есть решение суда об освобождении его от уголовной ответственности.

Сейчас Саша учится в вечерней школе. За пределами области никогда не был. Все, о чем говорит, черпал из соцсетей и телевидения, российского.

Артему – двадцать. До войны поехал в Горловку на заработки. Через полмесяца началась «заварушка», пацанов, таких, как он, захватили и поместили в подвал. Потом выпустили и записали «на работу». Артем стоял на блокпосту. Через полгода выдали одежду и оружие. В Горловке был до августа нынешнего года. Платили 15 тысяч рублей, но курс там один к двум, и цены такие высокие, что это были копейки. Платили нерегулярно.

«Я не солдат, мне это надоедало, я часто уходил. Жил на квартире», – рассказал парень. После Горловки вернулся домой по программе СБУ. Рассказали знакомые, что есть такая возможность. Там много ребят, которые хотят вернуться домой, но боятся.

Мама Артема Виктория сказала, что переживала о сыне. Он долго скрывал, где «работает». Звонила, ездила к нему. С начала года стала уговаривать вернуться, пусть даже дали бы условный срок. Боялся. Когда друзья стали возвращаться по программе СБУ, принял решение и предупредил об этом маму. Радости не было предела.

Каждому из пацанов я задавала вопрос: «Батя хоть подзатыльник дал?» Ни одному не дал. Просто у меня восемнадцатилетний сын, и я очень остро ощущала то, что в течение года чувствовали их мамы и папы. Что же им пришлось пережить! А сколько еще не вернувшихся! Если среди ваших знакомых есть такие заблудшие, позвоните Ирине, она поможет. Ее круглосуточный телефон – 063-412-37-34.

Очень личное, ностальгическое

До отправления поезда Краматорск-Киев оставалось несколько часов, и я решила рискнуть. Всего пятьдесят минут езды, и я – на родине, где не была почти тридцать лет, где родилась и окончила школу, где многое было впервые. Все эти годы мне часто снился родной шахтерский поселок Новодонецкое. Преследует один сон: я иду по улице мимо дома, где наша семья жила на первом этаже, и заглядываю в окна, пытаясь рассмотреть, как там теперь, без нас.

Встреча с одноклассниками, которых удалось застать, была похожей на сон. Оказалось, никто особо не изменился, мы все пришли к выводу, что узнали бы друг друга, случайно столкнувшись на улице. Повспоминали, поговорили о дне сегодняшнем, об учителях, которых осталось мало, об одноклассниках, которые, к сожалению, не все живы. Посетовали, что не было масштабной встречи выпускников, чтобы собрались не только те, кто остался в поселке, но и уехавшие. Поклялись, что вскоре встретимся еще.

Я зашла в свой детский сад, который очень любила. Сохранился белый заборчик, те же группы и ступеньки и – запах, родной детсадовский запах. А во дворе больше нет черешен, которые мы, подростки, по вечерам зачем-то обносили. Наверное, в поиске острых ощущений, не иначе, ведь днем разрешали срывать ягоды беспрепятственно.

Еще я проведала маминых подруг, на глазах у которых выросла. Заходя к ним во дворы, с целью пошутить говорила, что провожу соцопрос перед выборами. Но они меня сразу узнавали. Мы обнимались и плакали…

Потом я плакала одна, без свидетелей, во дворе родного дома, когда новые хозяева не согласились впустить меня в нашу бывшую квартиру. Значит, она по-прежнему будет мне сниться. Ну и пусть…

Елена Никитина, «УЦ». Кировоград – Краматорск – Новодонецкое – Кировоград.

Опубликовано Рубрики 44

Добавить комментарий