Рубрика: 09

Отпуск для 34 батальона территориальной обороны, среди бойцов которого — около полусотни кировоградцев и еще больше — жителей области, закончился. Часть подразделений сегодня «растянута» вдоль побережья Азовского моря, в том числе — в Херсонской области, у границы с аннексированным Крымом.

В то время как на полуострове продолжается накапливание живой силы и техники армии РФ, вопросы обеспечения украинских военнослужащих стоят не менее, и даже более остро, чем это было под Горловкой.

— Сейчас находимся в районе Геническа, у входа на Арабатскую стрелку. Нас держат в резерве, потом — либо будем укрепляться здесь, либо смещаться в сторону Мариуполя. Пока организуем блокпост на въезде на стрелку, своего рода тренировочная миссия, — рассказывает один из наших земляков.

Несмотря на угрозу переноса так называемой гибридной войны на сопредельные с Крымом территории, обеспечение подразделений 34-го оружием и бронетехникой оставляет желать лучшего, вопросы решаются очень медленно и в «гомеопатических» дозах. По словам нашего источника, наиболее острую нужду батальон по-прежнему испытывает в танках, БТР, БМП, противотанковом, зенитном и зенитно-ракетном оружии.

— По всем телеканалам показывают, какая техника движется из Крыма к перешейку. Нам хотелось бы тоже что-то подобное иметь, по той же причине нужно серьезное противотанковое оружие — ПТУРы, артиллерия. До нас доходят пока лишь единичные экземпляры. Из техники пока дали только БРДМ — они морально устарели, броня пробивается из пулеметов, личный состав в них перевозить невозможно — малая вместительность. Кроме того, совсем рядом — за Чонгаром, ближе к Джанкою, база военных вертолетов РФ, это очень серьезная, точная и мощная техника, если они полетят к нам — нужно будет чем-то обороняться, а у нас нет ни ПЗРК, ни зенитных пулеметов, — констатирует источник.

Вниманию волонтеров и всех неравнодушных! Подразделению, о котором идет речь, необходимы инструменты для ремонта автомобильной и бронированной техники, в первую очередь — наборы разноразмерных гаечных головок и гаечных ключей, желательно — хром-ванадиевых (хотя бы по 2 набора, от 8 мм до крупных диаметров), отвертки разных размеров и сечений. Те, кто готов помочь, могут связаться с редакцией.

Андрей Трубачев, «УЦ».

Мы уже привыкли покупать билеты на поезд через Интернет и убедились, что так проще, быстрей и удобней. Оказывается, через Интернет теперь можно купить билеты и на автобус. Поверьте, если бы мы собирались написать статью на эту тему и проверить все лично, так красочно у нас вряд ли бы вышло, но мы просто хотели съездить к друзьям в Кременчуг.

Билеты Кировоград-Кременчуг мы заказали на сайте Bus.com.ua. По идее, это очень удобно. Здесь билеты даже не нужно распечатывать, указываешь телефон, на него приходит СМС с кодом оплаты, показываешь это СМС в кассе — и тебе сразу дают билет. Все, что нужно, — приехать за 15 минут до отправления автобуса. Билет стоит столько же, сколько в кассе автовокзала, — 62 грн. Первая проблема возникла на этапе покупки — детские билеты на сайте не продаются. Ну ладно, купили ребенку взрослый. На вокзал мы приехали за двадцать минут до отправления автобуса, выстояли очередь к кассе (в отличие от железнодорожных касс, здесь нет табличек «Билеты, заказанные через Интернет, можно получить без очереди»). Когда мы подошли к окошку, оказалось, что на вокзале отключили Интернет! Буквально минут на десять, как объяснила кассир. Через десять минут опять выстояли очередь, и оказалось, что смартфон не влезает в отверстие в окошке, а через стекло кассир СМС не видит. После довольно продолжительной дискуссии кассирша согласилась, чтобы мы продиктовали коды. Но даже после этого билеты нам не дали! Нам дали квитанции для заполнения: номер и серия паспорта, кем и когда выдан и т.п. Потом мы показывали документы кассиру через стекло, чтобы она проверила информацию. В общем, мы чудом поймали автобус, когда он уже отъезжал…

Билеты Кременчуг-Кировоград мы приобрели на сайте Tickets.ua, их уже нужно было распечатать, а потом обменять в кассе, но мы понадеялись, что так будет проще, чем пытаться засунуть телефон в окошко. Зря… Во-первых, здесь билет стоит намного дороже — 80 грн. На вокзал, опять же, приехали за двадцать минут, отстояли в очереди и попытались просунуть в окошко листы А4 в сложенном виде — влезают только по одному! Просунули и узнали, что автобуса не будет. Деньги нам в кассе возвращать отказались, посоветовав требовать возврата там, где мы покупали «эти бумажки». Вернувшись к друзьям, зашли на сайт Tickets.ua, нашли телефон (на ваучерах оплаты его почему-то не указывают), позвонили, и милая девушка Оксана объяснила, что вернуть деньги нам должны были как раз в кассе, а если отказываются, то нужно обращаться к начальнику автостанции. Уже на следующий день, после обращения к начальнику автостанции, деньги нам вернули. Правда, только по 57 грн. за каждый билет, который мы покупали за 80, объяснив, что возврату подлежат только деньги за сам проезд, а все остальное мы заплатили за услуги, которые так или иначе были нам оказаны: покупка через сайт, перевод через банк, услуги автовокзала…

В общем, и денег, и времени при покупке билетов через Интернет мы сэкономили ну очень много. При этом на нас кричали (!), и за все это время ни от кого ни разу мы не услышали слова «извините». Почему на автовокзале выключают Интернет? Что такое с кассирами? Их что, специально таких подбирают с помощью каких-то специальных методик (кажется, те же методики используют при подборе персонала в ЖЭКи и паспортные столы)? Почему сайты, которые продают билеты и, вероятно, заключают договоры с перевозчиками, не проводят какого-то элементарного инструктажа для кассиров? И еще, наверное, окошки стоит заменить, чтобы в них влезали телефон и лист А4, раз уж вы продаете билеты такими способами… А если автовокзалы ну совсем не готовы к прогрессу, то, может, отказаться от продажи билетов через Интернет?

Ольга Степанова, «УЦ».

«УЦ» вновь посетила приют для беженцев в Аджамке.

Для визита корреспондента были две причины. Первая — заведующий амбулаторией Аджамской участковой больницы Леонид Челишвили очень хотел показать, как смогли обжиться переселенцы из Дебальцево на новом месте, и поблагодарить всех неравнодушных к чужой беде людей за помощь и содействие. Общими усилиями кухня почти целиком восстановлена. В больнице появилась душевая кабина, вскоре ожидают прибытия бойлера и уже подготовили место под этот агрегат. Кладовка ломится от продуктов. В холле стоит телевизор, по которому обитатели приюта смотрят новости.

— Однако все проблемы, конечно, решить не удается, — говорит Л.Челишвили. — На данный момент острее всего стоит проблема потребления энергоносителей. Больница отапливается котельной, которая потребляет газ, подогрев воды для хозяйственных нужд осуществляется на электроплитах. Счета за газ и свет для райгосадминистрации просто неподъемные. Недавно больницу посещали губернатор Сергей Кузьменко и глава Кировоградской РГА Виктор Дайдакулов. Они пообещали помочь нам решить эту проблему. Начальник департамента здравоохранения ОГА Олег Рыбальченко и главврач Центра первичной медико-санитарной помощи Кировоградского района Валерий Радулов также держат руку на пульсе и помогают нам со своей стороны. Хочу поблагодарить за помощь руководителя рабочей группы генерального штаба ОГА по вопросам переселенцев Филиппа Череваня, а также координатора штаба по переселенцам из Донецкой и Луганской областей Валентину Кулачкову. Отдельное спасибо волонтерам. Спасибо Владимиру Медведю за душевую кабину, остальных, к сожалению, приходится благодарить оптом, так как не все называют свои фамилии, а некоторые вообще хотят остаться инкогнито. Но забыть о них я не могу.

Второй причиной для того, чтобы посетить переселенцев и пообщаться с ними, стал… сайт «Одноклассники». Точнее — профиль Ивана Плиса в этой соцсети, на который обратила внимание одна из наших читательниц. Периодически в своей ленте Иван ставил «лайки» под новостями с сайтов «ополчения». Возник вполне закономерный вопрос: неужели кировоградцы помогали сепаратисту?

— Не судите людей по соцсетям, — говорит Иван. — У меня в «Одноклассниках» очень много друзей — под две сотни. Это самые разные люди — от знакомых и бывших сослуживцев, которые сейчас живут в России, до, например, одного из сотрудников СБУ. Российские друзья периодически кидают мне на ленту новости по Новороссии, я ставлю «лайки» под ними, потому что если не поставлю, то придется долго объяснять почему… Не факт, что они поймут, а хорошие отношения сохранить хочется. Для меня реальный показатель, сепаратист или нет, — это участие в группах типа «Моя Новороссия» и т.д. Я состою всего в трех сообществах, и они не то что к Новороссии — вообще к политике никакого отношения не имеют. И украинскую армию я карателями не считаю — я же видел, как идут бои, как гибнут молодые пацаны и с той, и с другой стороны. И тех, и других жалко, потому что их посылают на убой. А виноваты в этом министерство обороны и генштаб. Там сидят некомпетентные зажравшиеся дураки. Уж извините…

Как отнестись к словам Ивана — решать вам, дорогие читатели. Мы же придерживаемся презумпции невиновности и помним библейские наставления — судить людей по делам их. Да и на фото хорошо видно, кому помогают кировоградцы…

Виктория Барбанова, фото Елены Карпенко, «УЦ».

В этом убежден и старается донести до самой широкой аудитории Андрей Гардашников. С этой целью доктор-онколог использует беседы с больными, с их родственниками, с коллегами, социальные сети. «Украина-Центр» предоставила ему свою «трибуну».

— Государство постепенно стало понимать, что люди не должны орать от безумной боли перед смертью. В частности, еще в 2013 году Кабмином было принято Постановление №333, вносящее изменения в приказы, которые регламентируют выписку рецептов как на обычные, так и наркотические (опиоидные) препараты. В течение уже почти двух лет лечащий врач имеет право на специальном бланке «хронически больному» (это указывается в рецептурном бланке) выписать не десять или пятнадцать таблеток опиоида, того же морфина, а на пятнадцать дней лечения. Если нужно шесть таблеток в день, нужно умножить на пятнадцать и выписать соответствующий рецепт. Мы получили такое право.

Кроме этого, мы имеем право назначать препараты в ампулах, а не только таблетированные. Паллиативный больной в таком случае либо сам себе делает укол, либо медработник, либо родственники.

Хочу заметить, что выписывать обезболивающие препараты любой лечащий врач, а не исключительно онколог, не только имеет право, но и обязан. Проблема борьбы с болью у больных IV клинической группы является первоочередной. И наша обязанность — назначить адекватное обезболивание пациенту, страдающему болевым синдромом. Некоторые юристы считают, что неназначение обезболивания может приравниваться к пыткам…

Есть проблема. В области всего одна аптека посчитала нужным получить лицензию на продажу наркотических анальгетиков. Эту проблему необходимо решать, чтобы пациент из, скажем, Гайворона имел право не ездить в областной центр за препаратами, а приобрести их по месту жительства. Борьба за то, чтобы аптек с лицензией было больше, еще впереди. Я как врач не понимаю, почему аптекам невыгодно (как говорят их представители) продавать опиоиды. Это все равно, если терапевт скажет, что ему невыгодно лечить бронхит… Как обычный человек я убежден, что аптека должна предоставлять весь спектр услуг. Я это так понимаю.

Разобраться в противоречащих друг другу приказах министерства здравоохранения и постановлениях Кабмина очень сложно. В связи с этим обращаюсь к коллегам: в сети «Фейсбук» создана группа «Хоспіс Кіровоград». Очень надеюсь, что Интернет есть у всех медиков. У кого есть вопросы — пишите. Больные и их родственники могут позвонить по номеру (095) 025-96-91 по будням с 15.00 до 18.00. Волонтеру необходимо указать фамилию, имя, отчество больного, медицинское учреждение, в котором обслуживается пациент и где возникли проблемы с доступом к обезболиванию, и суть самой проблемы. Информация об указанных проблемах будет предоставляться Михаилу Макаревичу, главному специалисту по паллиативной помощи департамента здравоохранения ОГА. По большому счету, и врачи, и больные, и их родственники могут обращаться как в группу ФБ, так и по телефону.

Хочу напомнить один из деонтологических принципов: если спасти жизнь больного не всегда возможно, то снять боль, уменьшить страдания можно и должно всегда.

Записала Елена Никитина, «УЦ».

Мы давно привыкли к тому, что и в нашем городе, в центре Украины, получают образование иностранцы. В советские времена больше всех этим гордились КВЛУГА и КИСМ. Училась, как правило, прогрессивная молодежь из братских африканских и арабских стран. С тех пор, кроме названий этих учебных учреждений, почти ничего не изменилось. Все так же к нам на учебу приезжают уроженцы Африки и богатого Ближнего Востока и выбирают себе те же вузы.

С одним из представителей африканского континента мы познакомились случайно, в одном из кировоградских кафе. Он сидел в глубине зала, пил горячий кофе и улыбался, глядя на других посетителей. Шон (так зовут нашего героя) из далекой и жаркой Замбии, приятный молодой человек, теперь учится в техническом университете. Показался приветливым и легко согласился на разговор. Он совсем неплохо говорит на русском и понимает украинский язык.

— Шон, почему ты выбрал Кировоград? Были ведь и какие-то другие варианты. Киев тот же.

— Ваш город мне понравился сразу. Красивый, небольшой, нешумный, спокойный и главное — мирный. Нет больших политических проблем. Люди здесь приветливые, умеют радоваться жизни. Вот я и решил, что смогу нормально жить и учиться в Кировограде. Сначала я учился языку в Одессе, потом перебрался в Крым. Учился в симферопольском университете, но после известных событий решил уехать из Крыма. И диплом аннексированной территории не будет нигде признан.

— А как погода? Сейчас зима и довольно прохладно даже для нас…

— Холодновато, конечно, но за почти четыре года жизни в Украине я привык. И подогреваюсь теплом и душевностью вашего народа.

— Ваше обучение оплачивает государство или родители?

— Папа и мама. Я из состоятельной семьи, но они решили, что образование я буду получать именно в вашей стране.

— А кроме Одессы, Крыма и Кировограда, ты еще где-то побывал?

— Ездил во Львов, очень понравился. Старинный такой город, много красивых улиц, домов. Побывал в соседнем Днепропетровске. Почему-то показалось, что чем восточнее, тем холоднее…

Приятно, когда гости нашего города думают так же, как мы, его жители. Вроде бы ничего нового человек не сказал, а сердцу стало теплее.

Беседовал Руслан Худояров, «УЦ».

Окончание. Начало в предыдущем номере «УЦ».

В какие бы обстоятельства ни ставила человека судьба, он не должен терять силы духа, чувства собственного достоинства и стремления остаться человеком в любых, даже самых нечеловеческих условиях. Именно эти качества увидел автор в героях своего очерка – представителях старшего поколения этнических немцев Украины, которым правительство Германии предоставило в прошлом году возможность отдохнуть в санатории «Ингул» в городе Николаеве.

«Ни слова о политике, – в первый же день предупредила своих подопечных Ангелина Сергеевна Шардт, руководитель этого проекта, – нам не нужны ни инфаркты, ни инсульты». Однако журналисту «УЦ», который побывал в Николаеве и сумел пообщаться со многими из отдыхающих, уйти от политики не удалось. Одним из лейтмотивов бесед стала сегодняшняя ситуация в Украине: этнические немцы – точно такие же граждане Украины, как и все другие, им так же больно, как и всем другим. Кто сказал, что для того, чтобы любить Украину, считать её своей Родиной и желать ей лучшего будущего, нельзя быть немцем? Или наоборот – почему нельзя любить Украину, будучи немцем или представителем любой другой национальности?..

«Зелёный коридор»

(продолжение разговора с Еленой Фёдоровной Ивановской)

– Елена Фёдоровна, и всё же, мне кажется, не все в Луганске разделяют ваше убеждение, что этот регион – неотъемлемая часть Украины… Но в чём причины?..

– Анатолий Петрович, я хотела рассказать вам о немецком движении Луганщины, о нашем ансамбле «Ветераны Терпсихоры», об участии в общегородских и областных праздниках, а вы опять возвращаетесь к политике! Может быть, хватит того, что моя мама была репрессирована за политику?..

– Но мы оба понимаем: не «за политику», а по национальному признаку. Оказавшись неготовым к войне, терпя поражение за поражением, тогдашнее советское руководство просто отыгралось на собственном народе, на этнических немцах, которые в массе своей не были ни предателями, ни пособниками фашизма и гитлеризма. Она, ни в чём не повинная, сама стала жертвой.

– Но сегодня снова идёт война и ни в чём не повинные люди становятся её жертвами! Понимаете, когда взрывается снаряд и на твоих глазах человека разрывает в клочья, когда на твоих глазах снаряд убивает соседа и разрушает его дом, это не просто страшно!..

– Понимаю…

– Луганск с давних времён был крупным машиностроительным центром – один наш тепловозостроительный завод чего стоил! А что с ним сейчас?.. Я всегда гордилась своим городом, его боевыми и трудовыми традициями, его предприятиями. Но ведь больно было смотреть на то, что началось во время перестройки и продолжалось до сегодняшнего дня. Хирели, закрывались и разрушались предприятия – в последнее время в Луганске почти ни одно из них не работало: то закроют, это продадут – у нас даже горводоканал принадлежал России. Завод нерентабелен – оборудование в металлолом! А людей куда – тоже в металлолом?.. Это наш город, мы его любили и любим! Но с каждым годом становилось всё хуже, хуже, город начал чахнуть…

– Случайно слышал, что и квартиры в Луганске были дешевле, чем, скажем, в Кировограде…

– А кому нужна квартира в чахнущем городе? И какую цену можно выставить за квартиру, когда у людей нет денег?.. Пожалуй, культура ещё оставалась на плаву… Два театра – украинский и русский, детский кукольный театр, музеи – краеведческий, художественный…

– И Правление Межрегионального союза писателей Украины, входящего в Международное сообщество писательских союзов, и литературный музей – как-никак сам Владимир Иванович Даль родился в Луганске… Правда, художественный музей у вас бедноват…

– Но и там любителям живописи было на что посмотреть. А сейчас…

– Сейчас вы приехали в Николаев из Луганска?

– Нет, из Харькова. Всё еще представитель Луганской немецкой общины, а на деле – бомж… Три недели мы просидели в подвале, пока у меня не начали сдавать нервы… Я уже так и сказала мужу: или вывези меня отсюда, или найди мне цианистый калий!.. И когда 30 июля открыли «зелёный коридор», мы выехали. В чём были – в том и выехали. Всё бросили – наши фотографии, наши видеофильмы, которые я оцифровывала, когда обзавелись компьютером, всё…

– И действительно стали бомжами?

– Не совсем. Но… почти. Муж – кандидат наук, доцент, окончил Харьковский авиационный институт, слава Богу, ему там нашлось место на кафедре… Вообще так получилось, в семье я единственный гуманитарий, а муж и дети учились в ХАИ – кто по специальности самолётостроения, кто – ракетостроения. Живём в Харькове на съёмной квартире, а всё наше осталось там, в Луганске…

«Жди меня»

Его можно считать и немцем, и украинцем. Может быть, даже в большей степени украинцем, поскольку именно Украину он называет Родиной. И подчёркивает особо: Украина, город Кировоград. Но в самом раннем детстве он по стечению обстоятельств едва не стал самым что ни на есть стопроцентным гражданином Германии, но – и снова по стечению обстоятельств, точно так же от него не зависящих, – вновь очутился в Кировограде, хотя и остался в результате без отца (и это ещё одна остросюжетная история в моём очерке). Но фамилия, имя и отчество у него немецкие – Эдуард Карлович Штейнфельд (в немецком произношении – Штайнфельд).

Его отец, Карл Штейнфельд, – этнический советский немец, учился в техникуме механизации – с преподаванием на немецком языке – в Одесской области, но техникум закрыли. А его студентов перевели для завершения учёбы в Кировоград. Здесь он работал после техникума на заводе Укрсельхозтехники (ныне завод им. Таратуты), здесь женился – на украинке, здесь же в 1943 году у него родился сын. Пыталась ли семья в начале войны, в 1941-м, до оккупации города, выбраться из Кировограда? Ответа на этот вопрос нет. Может быть, и пыталась, но просто не успела, как не успели это сделать сотни и тысячи других кировоградцев. А 1 ноября 1943 года всю семью, вместе с 8-месячным Эдуардом, вывезли в Германию. Не угнали – вывезли как этнических немцев – на поселение. Девичья фамилия матери была Карауш, и Эдуард Карлович настаивает, что это украинская фамилия, но немцы сочли её немецкой.

Дальше был лагерь для переселенцев – разумеется, совсем не похожий на те лагеря, через которые этническим немцам СССР пришлось пройти по сталинскому Указу о депортации, – потом мужчин, отделив от женщин и детей, перевели в другой лагерь, на работы. А потом война закончилась разгромом фашистской Германии, и Эдуард с матерью оказались в зоне советской оккупации, а его отец – английской. Вот так и разлучила их жизнь. Маму Анну с сыном вернули в Кировоград, а Карл навсегда остался в Германии.

Эдуард учился в обычной украинской школе, говорил по-украински, но и по-русски тоже, дружил с одноклассниками, но знал и то, что где-то в ФРГ у него есть отец. Служил в войсках противовоздушной обороны под Феодосией. Окончил в Кировограде машиностроительный институт (ныне техуниверситет), по распределению уехал в Киргизию, на завод во Фрунзе, сам выбрал, но скоро ушёл в инструкторы по туризму. Туризм был его давним и глубоким увлечением, а на время стал и профессией. Водил в горы туристические группы, иногда и по маршрутам, которые до него считались непроходимыми, и по тем местам, которые, по местным верованиям, были запретными, случалось просыпаться в палатке, засыпанной снегом, выбираться сквозь сугроб, а потом раскапывать другие палатки, случалось видеть таинственные горные миражи, в которых местные видели духов гор, а он, как ни старался, только размытые пятна… Короче говоря, много чего повидал, много где побывал и множество впечатлений накопил. В Кировоград вернулся окончательно в связи со смертью матери, работал на кировоградской «Красной звезде» инженером-конструктором, затем 14 лет в строительной организации – на инженерных должностях от конструктора до начальника цеха, затем был приглашён обратно на «Красную звезду», на должность заместителя главного технолога, а в 1993-м уволился и создал собственное предприятие – небольшую фирму строительно-монтажного профиля. В Кировограде его знают многие, а потому не стоит слишком глубоко вдаваться в подробности трудовой биографии и житейских поворотов судьбы.

Но, наверно, менее известны «немецкие страницы» его биографии.

В 1970-х Леонид Брежнев и Вилли Брандт, федеральный канцлер ФРГ, подписали договор, разрешающий воссоединение близких родственников, и в 1976-м Эдуард Карлович по приглашению отца впервые выехал в Германию.

Германия поразила его, как всегда поражала заграница советских людей, попадающих за «железный занавес» из страны тотального дефицита: в первую голову товарным, продуктовым изобилием. А поскольку он приехал один, а не в составе организованной группы, то никто и не шептал на ухо: не верьте, это всё буржуазная пропаганда. Словно, стоит группе сесть на обратный поезд, тут же опустеют все эти дразнящие воображение прилавки и витрины магазинов. Поразила и иным, доселе неведомым укладом жизни. Потом, правда, выяснилось, что и поезда в Германии, несмотря на всю хвалёную немецкую педантичность, способны опаздывать, и вообще не всё так просто и гладко, как кажется поверхностному взгляду, но ведь его отец, который тоже вырос в СССР и впитал, соответственно, советскую ментальность, в этот уклад вписался. Женился во второй раз, работал на фабрике фирмы «Бош», смог обзавестись собственным домом, заработал пристойную пенсию. Причём пенсию платили и государство – из солидарной системы (принятой и у нас), и фирма «Бош» – из собственного пенсионного фонда. Поразительное дело! Когда у нас говорят о втором уровне пенсионного обеспечения, почему-то тут же начинают разглагольствовать о каких-то специально созданных, сторонних негосударственных пенсионных фондах, но не говорят о том, что свой пенсионный фонд может иметь и само предприятие, на котором трудился пенсионер. Наверно, и тогда, когда разрабатывалась система пенсионного обеспечения Украины, да и сегодня, надо полагать, наш менталитет не позволял и не позволяет вообразить себе предприятия, способные существовать не неделями, не месяцами, не годами даже, а десятилетиями и больше.

Ежегодно «Бош» устраивал для своих ветеранов и нечто вроде корпоратива – своего рода пикник на открытом воздухе. Вместе с отцом побывал и он однажды на таком корпоративно-пенсионерском празднике. И поразился вновь! Это было нечто вроде коммунизма, который так безуспешно строили в СССР: обилие напитков и закусок – и бери, сколько хочешь, и ешь и пей, сколько сможешь…

Об одном он жалеет сегодня – что так и не получилось тогда подробно и не торопясь поговорить с отцом о своей немецкой родне. Со стороны матери, со стороны жены – он знает всех. А со стороны отца?..

Корни семьи Штейнфельд следовало бы искать в селе Кляйн-Либенталь Старобешевского района Донецкой области. Следовало бы… если бы не война, не депортация, не репрессии и прочее. Такого названия уже нет на карте Украины.

Родоначальник фамилии приазовских Штейнфельдов переселился в Российскую империю в 1824 году из так называемого Данцигского коридора, после Первой мировой войны переданного Польше, а Данциг – это ныне Гданьск. Деда Эдуарда Карловича, как и отца, звали Карлом. Бабушку – в девичестве Рудковскую – Кристиной. У отца Эдуарда Карловича было четыре брата: Эдуард, Иоганн, Якоб и Фридрих, но более-менее известна судьба только одного из них – Эдуарда. Служил в Советской Армии, возможно – в Советской военной администрации в Германии, но как оказался в Зальцбурге (Австрия) и остался там навсегда – неизвестно. В конце концов братья Карл и Эдуард встретились, но сегодня их обоих уже нет в живых, а вопросы остались вопросами. Не исключено, что кто-то из родственников оказался в Казахстане… И опять – нет подробностей! Эдуард Карлович даже сделал запрос в германский бундесархив, а в 2012 году – в редакцию телепрограммы «Жди меня». Бундесархив добросовестно прислал справку о его отце, программа «Жди меня» – не ответила.

А может быть, те, о ком нет сведений, бесследно погибли в годы репрессий?..

В лагерях, в шахтах, на лесоповалах?

Ждите ответа… ждите ответа… ждите ответа…

«Лучше инопланетяне, чем немцы»

Простая история

Лидия Александровна Паскаль родом из немцев Поволжья. Из-под Марксштадта, переименованного в 1941 году (тоже «по национальному признаку») просто в город Маркс. Родилась в 1937 году, за четыре года до войны, в девичестве носила фамилию Бальцер.

Заметив удивление на моём лице – всё-таки фамилия Паскаль воспринимается как французская: Блез Паскаль – знаменитый французский учёный, философ и писатель, – уточняет:

– Наша с мужем фамилия на самом деле Баскаль, но вы же знаете, что немцы смягчают согласные, вот и записали по-русски Паскаль. Как услышали, так и записали: и теперь одни родственники мужа носят фамилию Паскаль, а другие – Баскаль.

Семья Бальцер была маленькой и бедной: отец умер рано, и остались в семье только мама и две дочери. Но советская карательная система исключений не делала: раз немцы – подумаешь, что дети! – значит, враги народа! В ссылку! В Сибирь!

И семью выслали в Анжеро-Судженск Кемеровской области. Мама работала в шахте, Лида только в десять лет смогла пойти в 1-й класс, в шестнадцать начала работать на почте, а в восемнадцать, как и мама, в шахте…

За то, что поднялась на поверхность, говорит спасибо Фурцевой: это она «вывела женщин из шахт», на более лёгкую работу. И Лидия начала работать в ОТК (отдел технического контроля) при шахте. И в итоге отдала шахте двадцать лет…

А в семидесятых разыскала своего родного дядю, который был сослан из Поволжья не в Анжеро-Судженск, а в Казахстан. Выяснилось, что живётся этническим немцам там неплохо, и на семейном совете было решено менять место жительства.

Обустроилась семья на новом месте хорошо: были и работа, и по-немецки крепкое домашнее хозяйство. Жить бы да радоваться! Но…

«Но» пришло с горбачёвской перестройкой, которая закончилась развалом Советского Союза и «парадом суверенитетов», принявшим в иных национальных республиках совершенно дикие формы, особенно в Средней Азии и в Закавказье. СССР оказался-таки «колоссом на глиняных ногах», а самое страшное, что декларируемое единство советских народов (так называемый единый советский народ – а ведь многие верили, что оно есть на самом деле) лопнуло, словно мыльный пузырь…

Хлебнули, как говорится, тогда многие – и вспоминать не хочется, кто кого резал, изгонял со «своей» территории, кто на кого поднимался с оружием в руках и где и сколько крови пролилось… Не минули эти беды и этнических немцев, живущих в Казахстане. Не очень охотно, но Лидия Александровна рассказывает и об этом: как местные «экстремисты», почувствовав себя «титульной нацией», задирали, унижали и били немецких детей. А старшим поджигали сараи и хлева…

Надо было уезжать…

И в немецкой общине родилась идея – на родину. Не на историческую родину, а туда, где родились их отцы, матери, да и они сами, – в Поволжье.

И послала община своих «ходоков» в Саратов. Чтобы не срываться с места и не ехать наобум. Как-никак русская поговорка о незваном госте и немцам известна. Самых представительных, самых грамотных и самых красноречивых послали…

Вот только переговоры в Саратове всё затягивались и затягивались. Местные власти не говорили «нет», но почему-то и «да» говорить не торопились. И вдруг, идя по городу, увидели «ходоки» на какой-то стене свежее граффити: «Лучше инопланетяне, чем немцы». И всё враз стало понятно: прощай, Поволжье… Может быть, так и куковали бы до сих пор в Казахстане, но долетела однажды до общины весть: президент Кравчук приглашает депортированных этнических немцев в Украину.

На деле, конечно, оказалось, что приглашение президента – это одно, а бюрократическая волокита – нечто другое: на получение гражданства ушло 11 лет. Зато теперь все в семье Паскаль граждане Украины. Пристанище им нашлось в посёлке Одесской области, где уже давно мирно сосуществуют бок о бок и украинцы, и русские, и немцы. Дети Лидии Александровны живут в смешанных браках, семья приобретает интернациональный характер, своим живым примером демонстрируя, что люди не делятся на первый и второй сорт по национальному признаку, а правнуки, может быть, и вовсе будут считать фамилию Паскаль чисто украинской.

И на здоровье! Лишь бы войны не было!

«Выжженная земля»

Для Гарри Вильгельмовича Руффа Украина изначально была Родиной – он родился 4 марта 1931 года в Высокопольском районе Херсонской области в семье педагогов-немцев. А сегодня – один из самых заметных украинских мастеров станковой живописи: заслуженный художник Украины и обладатель множества наград – от почётных грамот и дипломов Кабмина и его министерств до благодарственных писем посольств Германии и Греции в Украине. Почётный гражданин ныне оккупированного города и кавалер ордена «За заслуги».

И лишь немногие знают, какой тернистый путь пришлось пройти ему, немцу по национальности, чтобы, во-первых, просто выжить, а во-вторых, стать художником и получить, наконец, заслуженное признание – в возрасте, когда многие, устав от трудов праведных, просто лежат на диване и смотрят телевизор. И даже во время нашего разговора Гарри Вильгельмович продолжает работать над новой картиной.

Собственно, репрессии коснулись семьи Руфф ещё до войны: дед Гарика бесследно исчез в 1937 году, после того как по указанию руководства встретил немецкую делегацию. Следом пропал и родной дядя, который работал редактором крупной харьковской газеты. А в 1941-м семья разделила судьбу всех немцев СССР – была выслана в Сибирь. Отец – в Кемеровскую область, в лагерь. Мама с двумя детьми – в соседнюю область, в село Кожевниково под Томском. Ей, тонкой натуре и высокообразованному филологу, владеющей, кроме немецкого и русского, английским и французским языками, был уготован лесоповал, откуда возвращались немногие… если бы не годовалая дочь Ильза.

В 43-м году отцу «за примерное поведение и ударный труд» разрешили перевезти жену и детей в Кемеровскую область, в Ленинск-Кузнецкий – он по-прежнему оставался в лагере, работал в шахте, но получил право раз в неделю навещать семью. Задатки художника Гарик обнаружил ещё в школе, на уроках рисования, вскоре отец показал его работы заезжему художнику-копиисту. Тот пришёл в такой восторг, что подарил подростку кисти, краски и собственный маленький этюд маслом. Хотя тут же и добавил: «Но у меня он пусть не учится». Гарик подружился с местными художниками и ходил с ними на этюды – первый свой этюд «Берёзки» он хранит по сей день, – поступил учиться в Иркутское художественно-декоративное училище. Но…

Тут-то ему и напомнили, что он немец. Бесправный!

Ему исполнилось восемнадцать, три с лишним года назад закончилась война, но его вызвали в комендатуру Ленинска-Кузнецкого и заставили расписаться, что ознакомлен с тем самым указом. С этого дня он становился ссыльным – на 25 лет, не имел права выезда и был обязан трижды в неделю отмечаться в комендатуре. Он дёрнулся было: «Но училище?..» – «А в Иркутске комендатуры нет!..»

Раз не отметился – получил предупреждение. Второй – пошёл в лес по грибы, заблудился и не успел вовремя вернуться – бросили в карцер. После третьего раза отправили в лагерь.

Такими были университеты будущего заслуженного художника Украины. По существу, единственным его педагогом стала художница Ирма Герц, преподаватель института им. Сурикова, тоже ссыльная.

Освободился только по известной амнистии (в «холодное лето 1953-го»). А в 1959-м вернулся в Украину, в Донецкую область.

И здесь всякое бывало – к счастью, не всегда плохое, хотя хорошее случалось реже, чем он того заслуживал.

Но в 2004 году в Афинах, на художественной выставке, приуроченной к Паралимпийским играм, «выстрелила» его знаменитая картина «Дорога к храму».

И тут же посыпалось – награды, звания и… даже членство в НСХУ, в котором до того отказывали (тоже по национальному признаку?).

А в 2014-м чета Руфф стала беженцами. «Прямо под нашими окнами разместили орудийную установку, – рассказывает Тамара Сергеевна, жена художника. – Первое, что я уложила, – все его награды…» Сам же Гарри Вильгельмович, похоже, успел захватить только этюдник, кисти и краски…

Живут в гостинице при одесской кирхе. Плата за неё съедает львиную долю пенсии. Экономят на всём. И варят пельмени в электрическом чайнике.

Его полотна – национальное достояние Украины. Они находятся в музеях Киева, Донецка, Севастополя, Николаева, Одессы и т.д., в частных коллекциях Украины, России, Белоруссии, Австрии, Англии, Германии, Греции, Израиля, Канады, США, Хорватии.

Но львиная доля работ осталась дома, на оккупированной территории (а потому я и не называю город, из которого ему пришлось бежать). Уже звонили из министерства культуры: «Вывезите картины, вы же видите – эта территория превращается в выжженную землю, хотя бы до первых украинских блокпостов вывезите, а дальше мы уже сами и до Киева довезём, и где разместить найдём…»

А как?!.

Вместо эпилога

Николаев – город интересный. В каких-то своих чертах неуловимо похож на Кировоград, в каких-то – разительно отличается. Прежде всего – Ингулом. Скромная речушка, делящая наш город на право- и левобережье (и только весной, когда обильно тает снег, способная показать свой норов и превратиться в настоящую реку), в Николаеве, у впадения в Южный Буг, широка и полноводна. Именно в устье Ингула стоит тот самый знаменитый (и страшно засекреченный в недавнем прошлом) судостроительный завод, который был способен выпускать корабли любых классов: от сухогрузов и рефрижераторов до плавучих отелей и от авианосцев до подводных лодок. Вот, кстати, и подлодки «Малютка», на одной из которых сражался знаменитый подводник Второй мировой войны, уроженец Кировограда-Елисаветграда Фисанович, сходили со стапелей николаевского завода.

В 1784 году на месте нынешнего Николаева создано военное укрепление, а через четыре года, во время русско-турецкой войны 1787–1791 гг., на Ингуле заложена верфь, которая в конце концов переросла в крупнейшее судостроительное предприятие. В августе 1790 года был спущен на воду первенец николаевских корабелов – 44-пушечный военный фрегат «Святой Николай». Сам же город в то время состоял из 60 землянок и построенных вблизи верфи 50 куреней для рекрутов. Немецкий врач Дримпельманн оставил записки о своём прибытии в тогдашний Николаев: возчик остановился, и хотя вокруг не было видно ничего, кроме отдельных хат и часовых, сказал: «Прибыли, барин». В 1904 году население города уже превысило 100 тыс. человек. Основную массу (77%) составляли украинцы и русские, но были и немцы, и евреи, и поляки, и караимы, и греки, и молдаване, и татары, и болгары.

Попав в Николаев, нужно обязательно посетить его музей кораблестроения. Экспозиция великолепна. Стоит не спеша пройти по залам, а заодно заметить себе, сколько немецких фамилий вписано в историю верфи, флота и самого города.

Но, к сожалению, сегодня и николаевцы о своём судостроительном заводе (как и луганчане – о своём тепловозостроительном) могут спросить: «А что с ним?..» И сами же и ответят: «Банкрот».

Для сравнения: Германию (как свидетельствует «Большая энциклопедия Кирилла и Мефодия») во все времена характеризовала высокая роль государства в экономике. Модель социального рыночного хозяйства представляет собой компромисс между экономическим ростом и равномерным распределением богатства. Высокий уровень социальных гарантий привёл к тому, что 40% чистой прибыли немецких компаний идёт на оплату труда, на отчисления в социальные фонды. На 100 евро чистой заработной платы в среднем на отчисления в социальные фонды приходится 81 евро.

Часть этих денег расходуется и на финансирование немецкого движения в Украине.

Украина же, имевшая на момент развала СССР один из самых мощных промышленных и научных потенциалов среди советских республик, в конце 1980-х – начале 1990-х пустила и экономику, и промышленность в свободное плавание по волнам, без руля и без ветрил. А все разглагольствования политиков, что, дескать, украинские предприятия слишком крепко завязаны с производствами в соседних республиках, слишком плотно сидят в единой технологической цепочке, а потому сами по себе почти ничего не могут, на мой взгляд, только прикрывали неумение (а может быть, и нежелание) государства взять на себя, по примеру той же Германии, руководство экономическими процессами. Последствия этого мы и расхлёбываем сегодня в Луганске и Донецке.

К сожалению, и санаторий-профилакторий «Ингул», в котором сошлись все вместе герои моего очерка, принадлежит судостроительному заводу. Великолепный оздоровительный комплекс, имеющий достойную лечебную базу, удобные двухместные номера, столовую, собственные плавательный бассейн и спортзал, в котором проводятся занятия лечебной физкультурой, он был в лучшие времена построен для тружеников завода. А сегодня держится на плаву благодаря подвижничеству персонала во главе с врачом-пульмонологом высшей категории, заслуженным врачом Украины Славомирой Дмитриевной Антаковой, настоящим энтузиастом своего дела и прекрасным организатором. Показатель «цена-качество» этого санатория – один из лучших в Украине, а медицинский персонал отзывчив и добросовестен.

Отдыхалось здесь героям моего очерка неплохо. И, похоже, не только они, этнические немцы Украины, прошедшие трудный путь, но не сломленные невзгодами, должны быть благодарны своей исторической родине. Но и санаторий, которому немецкий налогоплательщик, пусть на две недели, обеспечил и занятость, и заработок.

«Блажен, кто посетил сей мир в его минуты роковые…» А было ли в цепи поколений, живущих на этой многострадальной земле, хотя бы одно, не пережившее этих «роковых минут»?..

Анатолий Юрченко, «УЦ». Фото автора.

Ветеран Великой Отечественной войны, участник боевых действий Александр Трофимович Парикожка живет в селе Мошорино Знаменского района. Он — один из оставшихся немногих, кто своими глазами видел ту войну.

В 2015 году Александру Парикожке исполняется 90 лет. Как и у большинства его сверстников, война перечеркнула юные годы Александра — сначала два года гитлеровской оккупации, потом призыв на фронт, участие в ряде знаковых боев, ранение…

— Родился я 14 марта 1925 года здесь, в Мошорино, — рассказывает Александр Трофимович. — А когда началась война, я как раз заканчивал 8 класс школы. Не закончил…

О том, как село пережило два года немецкой оккупации, Александр Трофимович не стал рассказывать, не захотел. После освобождения Мошорино советскими войсками он был практически сразу призван в армию.

— Мошорино было освобождено от немцев 12 декабря 1943 года, и после этого меньше чем через месяц меня призвали. Из всего села призвали около 200 человек. Мне тогда как раз должно было исполниться 18 лет. Отправили нас в учебку в Кременчуг. Обучали довольно долго. Но со мной произошла такая неприятность: съел я кусочек снега — и схватил воспаление легких. Отправили меня в санбат. Там я пролежал 20 дней. Когда выздоровел, узнал, что всех моих односельчан уже увезли в Японию. А я — единственный из всех наших — попал на Третий украинский фронт, в шестую гвардейскую воздушно-десантную Кременчугско-Знаменскую дивизию ордена Суворова 2 степени. В Кременчуге нас сформировали и поездом привезли на станцию в Цибулево, ночью пешком привели в Шполу, а наутро распределили: кто танкист, кто артиллерист. Всего нас было 12 человек. Нас одели, дали оружие. И тут начинается Корсунь-Шевченковская битва. Нас поставили на одном из проселков, сказали, что мы будем встречать немцев, — они должны пойти сюда. Но, слава Богу, они пошли по центральной дороге. После Корсунь-Шевченковской битвы была Молдова. Нас отправили к станции, которая называлась то ли Кобыляки, то ли Кобыльная, точно не помню. А на этой станции немцы разгрузили целый эшелон танков. Наши почему-то об этом не знали, думали, что боя не будет, и устроили неподалеку штаб, все такое. В общем, немцы на этой станции разбили нас, разогнали… Я через неделю явился в свою часть и узнал, что меня причислили к пропавшим без вести. Много ребят в том бою попали в плен, мы, когда шли уже освобождать станцию, нашли их. В поселке была школа — такая же, как здесь, в Мошорино, — там их всех расстреляли.

Во время войны Александр Трофимович получил возможность учиться дальше — он был направлен в учебный батальон, в котором дослужился до звания сержанта.

— Когда меня в Венгрии ранили, я уже командовал отрядом, — рассказывает Александр Трофимович. — Но перед этим я прошел четыре страны. Украина, Молдова, Румыния, Венгрия. В учбате только я один был украинец, остальные были в основном из восточных регионов и с Кавказа: татары, таджики, узбеки. Причем они все уже были в возрасте, от 30 лет и больше, а я молодой. После Бессарабии была Румыния. В серьезных сражениях я, получается, там почти не участвовал. Я же был в учбате, а это подразделение бросали в бой в крайнем случае. Мы, по сути, были резервом. Участвовали не во всех сражениях, но, если нас бросали в бой, многие выбывали из строя, было много раненых и убитых. Самое сильное воспоминание о Румынии у меня знаете какое? Меня там так скосила болезнь! В общем, надо было нам перейти реку вместе с обозом. Воды по шею, холодная — жуть. Первым перешел мой отряд, потом пошли лошади с повозками. А течение было довольно сильное, повозки начало относить, у лошадей паника, ржут, дергаются. Отправили нас по второму разу купаться в этой речке, чтобы перерезать упряжь и вытащить лошадей из повозок. После этого меня на следующий день начало трясти. Всю остальную Румынию я пролежал больной. А когда мы пришли в Венгрию, снова начались бои.

В Венгрии война для Александра Трофимовича закончилась тяжелым ранением:

— Это был конец ноября 1944 года. Наступать мы начали где-то в 6 часов утра. Немцы были буквально в километре от нас, очень близко. Можно было услышать, как они говорят между собой. Началось наступление, я со своим отрядом пошел вперед, мы все время стреляли перед собой. И тут у пулеметчика, который рядом со мной шел, заклинивает оружие. Он ко мне: «Товарищ командир, пулемет заклинило». Я поворачиваюсь к нему, чтобы ответить, — и тут получаю удар в лицо. Упал я совсем не по-суворовски, отлетел на несколько метров. Но если бы не повернулся к пулеметчику, меня бы убило. Пока лежал, видел, как по нашим начали работать немецкие танки. Когда меня забирали, увидел, как к месту боя подъезжают две «Катюши». Обидно мне тогда стало — вот если бы вы приехали, когда наступление только началось, сколько бы ребят в живых осталось!

В санбате в этот раз я лежал долго. Через некоторое время после того, как на лечение привезли меня, поступил мой сослуживец, который тоже был в том бою, только меня в лицо ранило, а его в ногу. Я говорить тогда не мог, на листочке вопросы писал, спрашивал, как бой. А он ответил: «Саня, наверное, из всей группы только мы вдвоем живы остались».

О том, насколько тяжелым было ранение Александра, говорят сроки лечения — День Победы он встретил в госпитале.

— Меня отправили в госпиталь в Кисловодск. Там мне сделали операцию, поставили протез. Хорошо поставили, до сих пор с ним хожу. Только зубов с левой стороны нет. Выглядел я тогда, конечно, страшно. О победе, помню, было объявлено по радио. Радости было… Весь госпиталь танцевал, а нас там лежало 4 тысячи человек, у всех челюстные ранения.

А потом я вернулся домой, в Мошорино. У меня здесь жили мать, сестра и брат. Я домой пришел поздно вечером — сначала поездом до Знаменки, потом до ст. Сахарная, со станции пешком сюда. Все, конечно, обрадовались, что я жив. Вид тогда у меня, правда, страшный был — лицо перекошенное, шрам на щеке… Порадовались-порадовались, а потом надо думать, как на жизнь заработать. Пошел в колхоз на работу. Меня сразу взяли в тракторною бригаду учетчиком-зарядчиком. Что это за работа такая? В мои обязанности входила заправка тракторов топливом и учет проделанной ими работы. Ответственная должность была, но я был умный, что-то да соображал. Проработал несколько лет в тракторной бригаде, а потом меня отправляли работать то на одну ферму, то на другую. Всю жизнь, до самой пенсии я в животноводстве работал — и со свиньями, и с овцами, и с крупным рогатым скотом, и с птицей. Сначала я на свиноферме работал, доработался до заведующего. А потом меня перебросили на индюшиную фабрику — председатель колхоза сказал: «Ставлю тебя туда, на фабрике слишком большой падеж птицы, разберись, что к чему». Чтобы восстановить численность птицы, мы выписывали индюшат из Киева и привозили на ферму автобусами. Здесь их выращивали, а потом сдавали в Кировоград на мясокомбинат. На этой фабрике я проработал 10 лет. Потом фабрику расформировали, а меня поставили работать с крупным рогатым скотом — как раз тогда, при мне, была построена новая ферма. Там я и проработал до самой пенсии.

Александр Трофимович вышел на пенсию в положенном возрасте — 60 лет, в 1985 году. Но все равно продолжал работать:

— Меня пригласили на работу в контору колхоза на должность главного диспетчера. Проработал четыре года, а потом заболел. В Кировограде мне сделали операцию. Когда я вернулся с лечения, мне предложили снова работать, но я уже отказался — не то здоровье.

Свою самую высокую награду — медаль «За отвагу» за участие в Корсунь-Шевченковском сражении — Александр Трофимович по неизвестной причине получил не на фронте, как его боевые товарищи, а уже через долгие годы после окончания войны — в 1989 году, уже будучи на пенсии.

— Мне было обидно от этого, — говорит он. — Всем моим побратимам медали вручили на фронте. А мне нет. Вместе с медалями вручалось и денежное вознаграждение — 100 рублей. В 1989 году, когда пришла моя медаль, ни о каком вознаграждении, естественно, речь уже не шла.

Как и многие из ветеранов Великой Отечественной, Александр Трофимович ежегодно надевает свой парадный пиджак с наградами. В этом же пиджаке он встретил корреспондента «УЦ». Сколько у него наград? Сам Парикожка затрудняется ответить на этот вопрос. Да и видно, что он не очень любит рассказывать о своих медалях. Ветеран живет один в скромном доме, ведет нехитрое приусадебное хозяйство. Жена умерла в 2009 году, у детей своя жизнь:

— У меня трое детей — две старшие дочери и сын. Самая старшая дочка Люба живет в Знаменке, у нее один сын, уже женат, двое детей. Средняя дочь Вера живет здесь, в Мошорино, у нее двое дочерей, старшая работает в Знаменке в зубопротезном кабинете, а младшая — в Кировограде учителем иностранного языка. А сын Сергей живет в Кировограде. Он работает на областной станции скорой помощи главным механиком. Помните, в начале прошлого года в Кировограде случилась паника из-за того, что по городу проехали 30 машин «скорой помощи» с включенными сиренами? Так вот, это мой сын гнал колонну машин из Киева в Кировоград. Когда подъезжал к городу, позвонил его начальник и спросил: «Сергей, где ты?» — «Уже въезжаю в Кировоград». — «А ну включи-ка сирены». И он как включил! Люди повыбегали из домов, началась паника. Когда подъехали к станции, их уже ждала милиция — насилу отговорились. Вот такая была история. У сына двое дочерей, уже есть внучка. Так что у меня уже трое правнуков.

По словам Александра Трофимовича, дети его помнят и регулярно навещают, всячески помогают по хозяйству. Также помогает социальная служба — дважды в неделю соцработник навещает ветерана. В прошлом году осенью ученики местной школы вместе со своим классным руководителем помогли убрать урожай на огороде — по словам Александра Трофимовича, это впервые ему пришлось просить посторонних помочь — здоровье резко ухудшилось:

— Я недавно лежал в госпитале в Кировограде, мне сделали операцию. Сначала я не хотел оперироваться, но сын вместе с лечащим врачом уговорили меня. Правильно сделали — иначе я бы умер уже. А так — живу пока.

За успешную операцию, профессиональное лечение и заботу Александр Парикожка попросил поблагодарить своего лечащего врача в госпитале. С радостью выполняем его просьбу: от имени ветерана Великой Отечественной войны, участника боевых действий Александра Парикожки «УЦ» выражает искреннюю благодарность врачу Кировоградского областного госпиталя ветеранов войны Хасанову Э.А.

14 марта 2015 года Александру Трофимовичу исполнится 90 лет. Уважаемые местные чиновники, пожалуйста, вспомните об этом замечательном человеке в его день рождения — он заслуживает поздравлений. Заранее спасибо.

Виктория Барбанова, фото Елены Карпенко, «УЦ».

Музыкально-поздравительную программу «Наші вітання» помнят многие. На кировоградском телевидении в девяностых и начале нового века это была программа знаковая. Смотрели ее не только герои поздравительных сюжетов, но и зрители, испытывающие «музыкальную недостаточность», ведь в те времена музыкальных программ практически не было. А уж на областном телевидении – тем более.

Ведущих узнавали на улицах, считали кумирами, равнялись на их образ. Особо ярко в этом списке дикторов и ведущих вспыхнула звезда Ирины Науменко. Часто на улицах ей вслед говорили: «Смотри, “Наші вітання” пошла». Вот уж с кого брали пример в стиле одежды, в прическах – так это с нее. Ирина не стояла у истоков этой замечательной программы, но многое из ее истории с теплотой хранит в своей памяти. Этими воспоминаниями и поделилась с нами теперь уже директор творческого объединения цикловых и отраслевых программ Кировоградской ОГТРК Ирина Науменко.

– Ирина, вы помните свой первый эфир в «Наших вітаннях»?

– Это было в начале девяностых, точно год уже и не скажу. Ничего потрясающего и ужасного не произошло. Волнения, боязни эфира не было. Все прошло по сценарию. До «Вітань» я читала новости в «День за днем», а значит, боевое крещение уже прошла. Благодаря этому никакого дискомфорта не испытывала.

– Кто был инициатором создания телевизионного проекта?

– Изначально «Наші вітання» не были отдельной программой. Это было приложение к информационной программе «День за днем». Создателем и главным идейным вдохновителем ее был Валерий Грынчак. «На поток» ее уже поставили Надежда Песковая и Наталья Карасева. Много лет программа шла в прямом эфире, только в начале двухтысячных ее стали предварительно записывать.

– Проводились специальные отборы ведущих, дикторов?

– Конкурса как такового не было, да и ведущими нас никто не называл. Мы были дикторами. Изначально вели программу Песковая и Карасева, которые и готовили ее к эфиру – обрабатывали почту, писали тексты. Когда программа стала выходить на пик своей популярности и была в эфире три – четыре раза в неделю по несколько часов, помогать им стали Наталья Рычкова и я. За всю историю «Наших вітань» ее ведущими были многие дикторы телерадиокомпании. Эта работа входила в обязанности каждого диктора областного телевидения. Если ты уже читал новости, то автоматически должен был участвовать и в поздравительном проекте. Тем более что программа была суперпопулярной, и вести ее один, даже два человека не могли физически.

– Где вы брали клипы для программы?

– В те времена не было такого понятия, как «авторские права». Мы сами делали видеотеку. В центральной аппаратной на телецентре стояли видеомагнитофоны и записывали концертные программы и музыкальные фильмы. Так создавался свой программный фонд. Музыка переписывалась и подавалась в эфир. По мере возникновения спроса на конкретного исполнителя или группы мы искали их в эфире, опять-таки, переписывали и выполняли потребность заказчика.

– В программе часто звучали одни и те же песни. Мне особо запомнились «Росте черешня в мами на городі…», «Я козачка твоя…».

– Нас часто упрекали в том, что было много повторов. Однако я считаю эти упреки несправедливыми. Подобных песен было много, но это судьба каждого шлягера. Хитовые песни были в эфирах радиостанций и телеканалов, они были популярны и востребованы. Людям нравились, вот их часто и заказывали. А какая женщина была бы недовольна песней о маме?

– Клипы были в основном отечественные?

– Чаще всего заказывали песни наших, украинских исполнителей. Были и российские, и зарубежные. И хотя песни по большей части были популярными или, как говорят, «попса», были и исключения. Так, рокеры предпочитали смотреть клипы с рок-музыкантами. Со временем появилось требование, чтобы девяносто процентов эфира было заполнено украинскими песнями. Потом появилось понятие «авторских прав», и пиратским способом записанные песни уже ставить было нельзя. Конечно, эти требования усложнили работу коллектива, теперь мы предлагали клипы, за которые было уплачено авторам. Нам присылались песни в ротацию – и только те, на которые закуплены авторские права. Вот почему проект закрылся. Люди уже не могли заказать ту песню, тот клип, которым хотели поздравить своего родственника или друга.

– Были интересные письма о необыкновенных личностях?

– Они все были интересными. Прекрасным и талантливым может быть любой человек. И простой сельский учитель, и тракторист, и доярка. Да неважно, какой профессии человек. Он или она устает на работе, отдается семье, а потом еще садится и делает что-то своими руками: вырезает, вышивает. Такими людьми нужно восхищаться. Когда читала письма о сельских жителях, часто возникала мысль о том, что мы, в городах живущие, просто дармоеды…

Письма к нам приходили замечательные. Некоторые было тяжко читать. В них рассказывали о сложной судьбе человека. Были такие письма, над которыми мы плакали. Кому-то казалось это смешным, но, когда этих людей поздравляли на областном телеканале, они были счастливы. Поздравляли не только родственники, с письмами в редакцию программы обращались соседи, рабочие коллективы. Своим близким и знакомым делали приятные сюрпризы самые разные люди.

– Тексты поздравлений утверждались редакторами?

– Они не редактировались, а корректировались. Смотрели, чтобы никакой «крамолы» не было. Тексты должны были быть грамотными, потому что телевидение имеет еще и миссию образовательную. Неграмотные тексты не допускались априори. Да у нас таких и не было.

– Тем не менее, часто в поздравлениях звучали схожие фразы…

– А вот это потому, что телевидение учило, как правильно строить предложения, какие слова употреблять. Передача несла большую образовательную функцию. Люди часто использовали в своих письмах уже озвученные поздравления. Им нравился текст, они его записывали и потом просили, чтобы он звучал в эфире. И ничего плохого в этом нет.

– Можно назвать «Вітання» народной программой?

– Без сомнений. А если учесть, что большинство наших заказчиков были людьми простыми, то она действительно народная. Нашей изюминкой было отношение к людям. Мы рассказывали о них, показывали их фото, иногда и видео, на основе писем писались поздравительные тексты. Мы называли наше детище «теленовеллами».

– А случалось, что заказов не было совсем?

– Нет, в таком случае считалось бы, что программа себя изжила. А она постепенно становилась менее популярной по техническим причинам, когда мы стали выходить на дециметровых волнах. Когда мы были на волне нынешнего «Интера», в каждом телевизоре это была кнопочка «один». А еще в те времена далеко не у всех были телевизоры нового поколения, принимающие дециметровые каналы. Не каждый мог приобрести себе декодер. Возникли чисто технические трудности. Мы и потеряли своего зрителя. А значит, и заказчика.

– Сейчас в телеэфире ведущие одеты в брендовые костюмы из известных бутиков, а как это было во время «Вітань»?

– О, да! В наши дни с этим проще. Намного сложнее было в девяностые годы, когда не платилась заработная плата и страна не вылезала из кризисов. Тем не менее, из этой ситуации мы выходили достойно. Как мне кажется, у меня есть прирожденное чувство вкуса. Вдобавок я читала массу литературы о моде, о том, как правильно одеваться. Что подходит, что не подходит для съемок. При старом, еще «горячем» студийном освещении, были одни принципы макияжа, при новом, «холодном», уже совсем другие. В общем, выкручивалась, как могла. Приобретала качественные вещи, которые комбинировала то с каким-то шарфиком, то с заколкой, то с брошкой. Научились макияж делать сами. Дружили с парикмахерской «Киянка». Они нам делали прически для эфира, а мы их поздравляли «по бартеру». Иногда к мастеру не успевали, пришлось постепенно научиться и прически самим делать. Так и работали. Впоследствии мы стали практиковать бартерную работу с магазинами. Только есть в этом и свои минусы. Вещь надеваешь один раз, ведь она еще продаться должна. Никаких лаков, духов, сигарет. Над ней дрожишь, чтобы не испортить. Чаще выходила в эфир в своем и старалась всегда в разном.

– «Наші вітання» стали предтечей и других музыкальных проектов…

– В процессе работы появилась идея: а почему не сделать отдельную передачу о каком-то популярном исполнителе? Так появился проект с областной филармонией. Директор филармонии Николай Кравченко во многом помогал. В частности, с организацией эксклюзивных интервью с известными артистами. Благодаря ему у нас появилось приложение к программе – «Гості “Наших вітань”».

– Были занимательные моменты во время прямых эфиров, съемок?

– И не раз. Может, кто уже и не помнит, но как-то, буквально перед эфиром, в студии пробежала мышь. Испугавшись, я вскочила на стул и долго после этого не могла прийти в себя. Операторам-мужчинам было весело, а мне не очень. Не единожды прямо в эфире взрывались софиты, или, как их еще называют, юпитеры. Никто не реагировал, прямой эфир – это святое. Иногда путали фотографии наших героев. Был один забавный случай, когда поздравляли семью с годовщиной свадьбы и вместо жены почему-то указали на куму. Ошибка чуть не привела к развалу семейства. Жена приехала на телестудию и закатила грандиозный скандал. К слову, с фотографиями не раз ошибались. В этом была и вина самих поздравлявших, и наших операторов.

Громкая история получилась с якобы минированием здания телецентра. Какой-то шутник перезвонил и сказал о мине. Было это в девяностых. Эмчеэсники носились по зданию с собаками, а тут прямой эфир. Вот тогда и родилась в среде группы фраза: «Камні з неба – вітання будуть».

– Если бы сейчас программа возродилась, у нее были бы заказчики?

– Стопудово бы появились. Сейчас у нас много материала, который предоставляет нам агентство. Там и Зибров, и «Антитела», и зрелые исполнители, и молодые, еще начинающие. Выбор широкий. Но выбирать можно только из нашего списка.

– А можете напоследок нашего разговора процитировать какое-то поздравление для наших читателей из «репертуара» «Наших вітань»?

– Много поздравлений в стихотворной форме мы придумывали сами. Активно с нами сотрудничал и Виталий Цыпин. Он часто нам помогал. Делали переводы и российских авторов. Старались, чтобы уж совсем не повторяться. А однажды я купила книгу, которая называется «Тосты». Там тосты для мамы, папы, дедушек с бабушками, друзей и коллег. К своему удивлению, нашла в ней массу цыпинских четверостиший, поздравлений из «Наших вітань». А какой-то «Козлов» подписал все собственным именем. Наверное, и гонорар получил. Ну да ладно.

– Вернемся к поздравлению…

– Вот одно из «вітань»:

Життя прожить – не поле перейти.
Глибока мудрість в цих словах від віку.
Бажаєм полю вашому завжди цвісти,
Щасливих літ щоб вам було без ліку.

P. S. Готовясь к интервью, в семейной коллекции Ирина нашла только одну свою фотографию в декорациях «Наших вітань». Единственное фото 1993 года было случайным. Оператор приобрел себе новый фотоаппарат и решил его опробовать…

Беседовал Руслан Худояров, «УЦ».

Сьогодні вишиванка є в гардеробі будь-якої модниці, для школярів – це обов’язковий предмет одягу, така собі парадна форма, крихітні сорочечки, льолі, продаються навіть в магазинах для немовлят. Проте сучасні вишиванки суттєво відрізняються від традиційного українського одягу. Про те, якою має бути класична, традиційна вишиванка, ми попросили розповісти члена Спілки майстрів народного мистецтва України, старшого викладача кафедри образотворчого мистецтва та дизайну КДПУ Ларису Гарбузенко.

З Ларисою ми зустрілися у відділі мистецтв бібліотеки Чижевського, де якраз проходить виставка предметів українського побуту – є й кілька вишиванок позаминулого століття, тож кожен тезис науковець ілюструвала наочним матеріалом. Багато з того, що розповіла Лариса, стало для нас одкровенням. Виявилося, вишивка хрестиком не є традиційною для України, маки – недобрий символ, «чорні нитки», якими вишивала мати поета Дмитра Павличка, насправді сірі, а чорного полотна у наших предків взагалі не було.

– Вишиванка зараз дійсно в тренді, – каже Лариса. – Не тільки у вітчизняних дизайнерів, але й у світовій культурі. Нещодавно в Домі моди в Парижі була представлена колекція Valentino, в основу якої був покладений орнаментальний декор. Зараз ведуться спірки: чи українські, чи білоруські, чи сербські ті узори, але тим не менш.

Для мене особисто в Україні є дві авторитетні людини, які пропагують і доносять інформацію про побутування народного вбрання в цілому та вишитих сорочок зокрема до пошановувачів. Це заступник директора музею Івана Гончара Юрій Мельничук і науковий співробітник Інституту народознавства НАНУ Оксана Косміна. Юрій Мельничук займається тим, про що ви питаєте: символами, знаками, сакральністю, де що треба вишивати, як носити і т. п. У Оксани Косміної науковий підхід до справи. Зараз вона, з огляду на популяризацію української вишивки, влаштовує вишиваний «лікбез» з тем українського вбрання.

Щодо сорочок, то у нас їх шили з конопляного полотна, з матірки та плоскінь. Полотно з матірки (жіночих конопель) більш тендітне, з нього робили святкові сорочки, льолі для маленьких дітей. З плоскінь – грубіше полотно для повсякденної носки. Сорочки не кроїли – використовували тільки квадрати та прямокутники за шириною полотна. От подивіться, – показує Лариса одну з виставкових сорочок, – тут використано три полотна, якщо б жінка була ширша, використали б чотири, для дитини – два полотна і т. п. Їх не зшивали, а змережували. На Київщині жіночі сорочки традиційно шили додільні, тобто до підлоги, а зверху сорочки одягалася спідниця та фартух. На Київщині, на Херсонщині, тобто у нашому регіоні, дуже поширені були широкі рукави, подивіться, от тут аж два полотна по 40 см, а біля уставки та в манжеті рукав призібраний.

– Але ж такі рукави постійно були брудними?

– Ні, такі рукави робили тільки для святкових сорочок, а для повсякденних, звичайно, вужчі.

Для наших предків вишиванка була не тільки одягом, але й оберегом. Існує давня українська традиція протистояти злу красою. Тому обов’язково вишивали пазуху, щоб нечиста сила не проникла в душу (орнаменти тут були досить скромними, часто одноколірними), низ сорочки та манжети – рукава робили тільки довгі. Також на жіночих сорочках обов’язково вишитий рукав між ліктем та плечем – вважалося, що це найслабше місце в жінки і його треба захистити. Візьміть будь-яку сорочку: там може бути бігунок завширшки в сантиметр чи повністю вишитий рукав, але вишивка на цьому місці є обов’язковою.

– А що вишивали й як?

– Вишивка хрестиком нехарактерна для української культури. У нас використовувалася лиштва, пряма, коса, двостороння, низ, занизування, виколювання, вирізування. Але з 1861 року француз Генріх Брокар у Москві започаткував парфумерний бізнес. Його дружина мала дизайнерський хист і була чудовим менеджером. Вона розрахувала, що українці – це естетично розвинена нація і мило тут будуть купувати навіть у селах. І саме вона повезла свою продукцію в Україну, а для того, щоб заохотити покупців мила, в кожен пакетик вкладали схему вишивки, розбиту на квадрати, які асоціювались з технікою хрестикування. У тих схемах було багато елементів стилю модерн – латаття, павичів, лілеї і т. п. І це все привносилося в орнаментацію традиційної української сорочки. А така проста й зрозуміла техніка вишиття вмить витіснила традиційну лиштву, набирування, верхоплут.

От що взагалі не використовувалося, так це художня гладь, яка дуже популярна в сучасних вишиванках, Сьогодні сорочки вишивають у цій техніці, тому що насправді це машинна вишивка, хоча її називають ручною роботою. Це кітч, я б навіть сказала, шароварщина.

– А щодо кольорів?

– Наші предки були обмежені природними барвниками: білий, червоний, чорний (але він умовно чорний, скоріше це синій чи сизий колір), вохристий. Більш барвистою була колірна палітра західних областей України, Поділля.

– А які узори характерні?

– Будь-які геометричні та рослинні орнаменти. Сигми, ромби, зірки, хрести, лінії, зигзаги. Не варто вишивати маки: сорочки з маками носили в давнину вдови та дівчата, які втратили батька. Взагалі в народі маки – це символ крові, війни. Коли була маленькою, жила в селі, і ми з батьками їздили до Кіровограда. Повертаємось додому, я з захопленням розповідаю бабусі: «Ціле поле маків – так гарно!» Бабуся журиться: не до добра, не до миру. Тоді все літо квітли маки, а потім почалася війна в Афганістані. А три роки тому я помітила, що на околицях міста почали квітнуть маки, рясно-рясно. Їх там ніколи не було. Згадались слова бабусі… А ще вишивають соняшники. Це надуманий символ, його ніколи не було в українській вишивці. Наші символи – це лілейки, троянди, зірочки, хміль.

Рецепта правильної вишиванки, звичайно, не існує. У полтавському краєзнавчому музеї я бачила сорочку гетьмана Павла Полуботка. Там така збірка орнаментів! Намішано різних символів, узорів, технік. Якщо казати про силу символів, що вишивалися, то варто пригадати біографію Полуботка… Може, сорочка теж впливає на людину? Чи людина на сорочку?

Якщо ви хочете традиційну вишиванку, то треба пам’ятати: жінка сідала вишивати, коли вже всі справи зроблені, у гарному настрої, після молитви. У кожен стіжок вона вкладала свої думки, бажання, мрії. Вона медитувала таким чином. І саме тому сорочка була оберегом – для неї, для її дітей, чоловіка. Та сорочка, яку ви купуєте в магазині, за якістю може бути не гірша, але в неї вкладено думки та мрії чужої, незнайомої вам людини, тож оберегом для вас вона не стане. Я знаю, про що кажу: у мене штук шість сорочок, але я їх носити не можу, бо їх вишивали не для мене.

Розмовляла Ольга Степанова, фото Олени Карпенко, «УЦ».