Вождь мирового пролетариата

Окончание, начало в «УЦ» № 31 от 4.08.2016

«Грозно бровь нахмурил Сталин,

Сжал грузинские уста.

И лежал пред ним Зиновьев,

Не вставая с живота.

И, уткнувшись в половицу,

Он рычал, свой торс склоня:

«Растворите мне темницу,

Дайте мне сиянье дня!..»»

Дон Аминадо, «Ползком».

О том, как Зиновьев сам усадил Сталина на трон, сам выступил против обнародования «Письма к съезду» Ленина, сам отдал бразды правления и свою собственную судьбу в руки своего палача, написано очень много. Процитируем Александра Солженицына («В круге первом»): «Но от Ленина осталось завещание. От него у товарищей мог создаться разнобой, непонимание, даже хотели Сталина снимать с генсека. Тогда еще тесней подружился Сталин с Зиновьевым, он ему так доказывал, что очевидно тот будет теперь вождь партии, и пусть на XIII съезде делает отчет от ЦК, как будущий вождь, а Сталин будет скромный генсек, ему ничего не нужно. И Зиновьев покрасовался на трибуне, сделал доклад (только и всего доклад, куда ж его и кем выбирать, такого нет поста – «вождь партии»), а за тот доклад уговорил ЦК – завещания на съезде даже не читать, Сталина не снимать, он уже исправился.

Все они в Политбюро были тогда очень дружны, и все против Троцкого.

(…)

Но скоро большой удар пришелся по их дружбе: обнаружилось, что Зиновьев-Каменев – лицемеры, двурушники, что они только к власти стремятся, а ленинскими идеями не дорожат. Пришлось их поджать. Они стали «новая оппозиция» (и болтушка Крупская полезла туда же).

Сняли Зиновьева с Коминтерна, отобрали у них Ленинград.

И кажется бы им смириться, так нет: они теперь с Троцким объединились, спохватился и тот кривляка в последний раз, дал лозунг: «индустриализация»».

«От революции
к тоталитаризму»

И уже в начале 1925 года Троцкий был побежден, и триумвират сразу же стал рушиться. Сталин вступил в союз с партийным теоретиком и редактором «Правды» Николаем Бухариным. Зиновьев и Каменев сблизились с Надеждой Крупской. Троцкист и сотрудник Коминтерна Виктор Серж в книге «От революции к тоталитаризму» писал: «Находясь проездом в Москве, я узнал (весна 1925 г.), что Зиновьев и Каменев, на вид все еще всесильные, два первых лица в Политбюро после смерти Ленина, будут свергнуты на ближайшем, XIV съезде партии. (…) В действительности пьеса XIV съезда была сыграна заранее, так как режиссер готовил ее к постановке в течение нескольких лет. Все областные секретари, назначенные генсеком, прислали на съезд безгранично преданных им делегатов. Легкая победа коалиции Сталина-Рыкова-Бухарина была победой аппарата над группой Зиновьева, который был хозяином лишь аппарата Ленинграда. Ленинградская делегация, руководимая Зиновьевым, Евдокимовым, Бакаевым и поддержанная Каменевым – будущими жертвами 1936 г., – при голосовании оказалась в изоляции. Зиновьев и Каменев несли ответ за несколько лет бесславной и безуспешной деятельности: две подавленные революции, в Германии и Болгарии, внутри страны – возрождение классов, почти двухмиллионная безработица, нехватка товаров, скрытый конфликт между деревней и диктатурой, удушение всякой демократии; в партии чистки, репрессии (мягкие, но вызывающие возмущение из-за своей новизны), множащиеся низости по отношению к организатору победы Троцкому. Было ясно, что Сталин разделял ответственность за все это, но он уклонился от нее, выступив против своих коллег по триумвирату. Зиновьев и Каменев пали буквально под тяжестью своих ошибок, и однако, по большому счету, в тот момент правота была на их стороне, мы это видели (…) Зиновьев, искренний демагог, верил собственным словам о преданности рабочих масс Ленинграда его компании. «Нашу крепость не взять», – слышал я от него. Он принимал за глас народный то, что фабриковали его подчиненные из «Ленинградской правды»».

Преданный своим «другом» Зиновьев обратился к вчерашнему врагу. Тот же Виктор Серж писал: «Известие о договоре, заключенном Троцким с «ленинградской оппозицией», ошарашило нас. Как нам садиться за один стол с бюрократами, которые преследовали и хулили нас? Которые убили честь и ум в партии?(…)

Зиновьев и Каменев передали Троцкому письменные свидетельства о том, каким образом в ходе переговоров со Сталиным, Бухариным и Рыковым было решено сфабриковать «троцкистскую» теорию, чтобы развернуть против нее кампанию дискредитации».

15 октября 1927 года Троцкий и Зиновьев еще принимали участие в юбилейной сессии ЦИК СССР. Тот же Серж вспоминал: «Серая изморось падала на трибуны, обтянутые красным ситцем, и на манифестацию, проходящую перед Таврическим дворцом. Лидеров оппозиции поместили на трибуне отдельно от официальной группы. Толпа смотрела только на них. Прокричав по сигналу здравицы новому председателю Ленсовета Комарову, процессия достигла возвышения, где стояли легендарные люди, ничего больше не значащие в государстве. В этом месте манифестанты молча замедляли шаг, тянулись тысячи рук, машущие платками или фуражками. Немой, сдавленный, трогательный клич приветствия. Зиновьев и Троцкий принимали его с открытой радостью, уверенные, что видят свидетельство своей силы. «Массы с нами!» – говорили они вечером. Но что могли массы, смирившиеся до такой степени обуздания своих чувств?»

Непосредственно 7 ноября 1927 года оппозиция организовала в Москве и Ленинграде демонстрации, которые проходили под лозунгом «Назад к Ленину!» и по сути были антисталинскими. В этот же день Зиновьева вывели из состава ЦК, через неделю – 14 ноября – исключили из партии, а уже 16 ноября выселили из квартиры в Кремле.

Его жена и верная соратница Злата Лилина узнала об этом из газет – она уже несколько лет медленно и мучительно умирала в закрытом санатории. «Очень хотелось получить от тебя подробное письмо в связи с твоей работой. Пиши вообще обо всем и ни о чем, не отделывайся только лаконичными отрывками», – писала она мужу. Или: «Знаю, что пишу глупость, но я все-таки пишу. Как бы хорошо было, если бы ты хоть недельки на две-три мог бы приехать сюда. Я знаю, что ты не приедешь, и очень об этом жалею». Или: «Дорогие мои – редко вы мне пишете. Жаль. Ведь, кроме ваших писем, у меня никаких новостей, если не считать новой опухоли…» В.М Вихров в статье «Новые данные о личности главы Петрограда-Ленинграда Г.Е. Зиновьева» пишет, что Зиновьев, который всегда поддерживал жену и делил с ней все свои победы, не захотел разделить с ней тяжесть поражения. До ее смерти 28 мая 1929 года они больше не виделись.

«Изумительна версатильность старых партийцев»

После исключения из партии Зиновьев и Каменев написали открытые письма, в которых признавали свои ошибки, и через шесть месяцев были восстановлены в партии, хотя больше никогда не входили в ЦК. Зиновьев (который, по всем воспоминаниям, был блестяще образован, но все-таки никакого диплома так и не получил) стал ректором Казанского университета. Позже ему разрешили вернуться в Москву, где он возглавлял Центросоюз (орган потребкооперации СССР) и стал работать в редколлегии журнала «Большевик».

Но в 1932-м его арестовали по делу «Союза марксистов-ленинцев», опять исключили из партии и отправили в ссылку в Кустанай. Зиновьев опять «признал ошибки» и произнес покаянную речь на XVII съезде ВКП(б) в январе 1934 года.

«Товарищи, – говорил он, – если я решился взойти на трибуну XVII съезда партии, на эту поистине мировую трибуну, трибуну мирового пролетариата и если товарищи разрешили мне это сделать, то, я надеюсь, это потому, что я изжил полностью, до конца, всю ту свою антипартийную полосу, которая привела меня в такое положение отчуждения от партии, в котором я был целый ряд лет. Я понял, как мне кажется, как я надеюсь, полностью и до конца те гигантские ошибки, которые я совершил. Я понял, что это была не какая-либо одна ошибка, а целая цепь ошибок. (…)

Я имел претензию навязывать партии. (…) Я попытался нарушить основные законы марксизма-ленинизма».Зиновьев каялся несколько часов, подробно рассказывая, где он ошибался и как был прав товарищ Сталин, наказывая его. И закончил: «Я могу сказать только одно: я полностью и до конца понял, что если бы не то руководство, не те железные кадры, которые повели партию в борьбе против всех оппозиций, то партии, стране, рабочему классу, делу Ленина и революции угрожала бы более чем реальная опасность».

Сам Зиновьев к этому времени очень изменился. Корней Чуковский в дневнике писал: «Вечером позвонил к Каменевым, и они пригласили меня к себе поужинать. У них я застал Зиновьева, к-рый – как это ни странно– пишет статью… о Пушкине («Пушк. и декабристы»). Изумительна версатильность этих старых партийцев. Я помню то время, когда Зин. не удостаивал меня даже кивка головы, когда он был недосягаемым мифом (у нас в Ленинграде), когда он был жирен, одутловат и физически противен. Теперь это сухопарый старик, очень бодрый, веселый, беспрестанно смеющийся очень искренним заливчатым смехом».

И позже: «По его словам (Каменева. – О.С.), Зиновьев до такой степени вошел в л-ру, что даже стал детские сказки писать, и он даже показывал мне детскую сказку Зиновьева с картинками… очень неумелую, но трогательную».

Убийство Кирова

Первого декабря 1934 года убили Кирова. О последующих событиях много написал Аркадий Ваксберг в «Портрете без ретуши». 16 декабря к Григорию Евсеевичу пришли. Он открыл дверь и увидел сотрудников НКВД. Они предъявили ему ордер на арест. Прежде чем дать себя увести, Зиновьев написал записку: «Товарищу Сталину И. В. Сейчас (16 декабря, в 7.30 вечера) тов. Молчанов с группой чекистов явился ко мне на квартиру и произвёл у меня обыск. Я говорю Вам, товарищ Сталин, честно: с того момента, как распоряжением ЦК я вернулся из Кустаная, я не сделал ни одного шага, не сказал ни одного слова, которые я должен был бы скрывать от партии, от ЦК, от Вас лично. Я думал только об одном: как заслужить доверие ЦК и Ваше лично. Ни в чём, ни в чём я не виноват перед партией, перед ЦК и перед Вами лично. Клянусь Вам всем, что только может быть свято для большевика, клянусь Вам памятью Ленина. Умоляю Вас поверить этому честному слову. Потрясен до глубины души. Г. Зиновьев».

15 января 1935 года состоялся судебный процесс. Выездная сессия Военной коллегии Верховного суда СССР рассматривала дело «московского центра» на закрытом судебном заседании. Суд приговорил «главного организатора и наиболее активного руководителя подпольной контрреволюционной группы» Зиновьева к 10 годам лишения свободы, «менее активного» Каменева – к 5 годам.

Но в июле 1936 года против них начинают новый процесс, теперь их обвиняют в организации террора против руководителей партии и правительства. Аркадий Ваксберг приводит в своем исследовании еще одно письмо Зиновьева к Сталину, датированное уже 1936 годом: «В моей душе горит одно желание: доказать Вам, что я больше не враг. Нет того требования, которого я не исполнил бы, чтобы доказать это (…). Дохожу до того, что подолгу пристально гляжу на Ваш и других членов Политбюро портреты в газетах с мыслью: родные, загляните же в мою душу, неужели Вы не видите, что я не враг Ваш больше, что я Ваш душой и телом, я понял, что готов сделать всё, чтобы заслужить прощение, снисхождение».

Вилен Люлечник в работе «Вождь мирового пролетариата» пишет: «Существует версия, что Каменев и Зиновьев получили от Сталина обещание, что он сохранит им жизнь, если они «признаются» в несовершённых ими преступлениях. Но это только версия. (…) 19 августа 1936 года в Октябрьском зале Дома Союзов начался первый чудовищный спектакль – так называемый «открытый судебный процесс» над лидерами оппозиции. На скамье подсудимых было 16 человек. Сценарий процесса отработали до деталей. Зиновьев «признался» в убийстве не только Кирова, но и в «организации» покушения на Сталина, Молотова, Кагановича, Чубаря, Косиора, Эйхе; в своей «приверженности» фашизму и т. п. После вечернего заседания 23 августа суд удалился на совещание. Оглашение приговора не стали откладывать, несмотря на позднее время. В 2 часа 30 минут ночи подсудимых вновь доставили в зал суда. И тут же Ульрих огласил приговор. Естественно, все подсудимые были признаны виновными в совершении и подготовке террористических актов, в контрреволюционной деятельности. Наказание всем было одно – расстрел! (…) Все осужденные, кроме одного – Ивана Никитича Смирнова, – подали ходатайства о помиловании. Их должны были рассмотреть в течение 72 часов. Президиум ЦИК проявил оперативность и рассмотрел просьбы за одни сутки. В помиловании всем было отказано».

По одной версии – Зиновьева на расстрел несли на носилках, потому что он не мог идти сам. По другой, он падал в ноги палачам и молил о встрече со Сталиным. По третьей, страх смерти сделал его очень сильным, настолько, что конвоиры не могли дотянуть его до камеры и расстреляли в первом попавшемся помещении. Бывший сотрудник НКВД А. Орлов писал в своей книге «Тайная история сталинских преступлений», что при расстреле присутствовали глава НКВД Генрих Ягода, его заместитель Николай Ежов и начальник охраны Сталина Карл Паукер. Пули, которыми были убиты Зиновьев и Каменев, забрал к себе домой Ягода, они были изъяты при обыске во время его ареста и попали в дом Ежова, откуда позже были изъяты уже при аресте самого Ежова.

А писатель-публицист Роберт Конквест в своей книге «Большой террор» пишет о том, что 20 декабря 1936 г., за четыре месяца до ареста Паукера, «Сталин дал торжественный обед для узкого круга руководитилей НКВД в связи с годовщиной основания органов безопасности… Когда все основательно напились, Паукер на потеху Сталину стал изображать, как вёл себя Зиновьев, когда его тащили на казнь. Два офицера НКВД исполняли роль надзирателей, а Паукер играл Зиновьева. Он упирался, повисал на руках у офицеров, стонал и гримасничал, затем упал на колени и, хватая офицеров за сапоги, выкрикивал: «Ради Бога, товарищи, позовите Иосифа Виссарионовича!» Сталин громко хохотал…»

Предать анафеме
и вырезать до седьмого колена

Мы уже писали о том, что все, прямо или косвенно связанное с Зиновьевым, планомерно уничтожалось. Включая его родственников. Как их находили? Они жили в разных республиках, носили разные фамилии, старались не высовываться, но их всех и всегда обязательно находили.

Только два эпизода. Сына Зиновьева Стефана Радомысльского расстреляли в Москве в 1936 году. Его жену – врача-рентгенолога Берту Левину – арестовали в 1937 году в Керчи и осудили на 5 лет. Освободившись, она повторно вышла замуж за Муссу Джафарова и родила дочь. В 1948 году она была опять арестована и сослана в Краснояский край – уже на десять лет.

Третья жена Зиновьева Евгения Ласман, которая и пожить-то с ним не успела, была арестована в 1935-м. В 1954 (!) году писала из Магадана, где была бессрочной поселенкой, Председателю Президиума Верховного Совета СССР  К.Е. Ворошилову. Просила не за себя, а за свою младшую сестру, смиренно признавая: «Я несу ответственность за то, что была женой преступного мужа, а она виновата лишь в том, что является моей сестрой». «В Спецкомендатуре сестре моей заявили, – пишет Евгения Ласман, – что никакого дела по существу нет, но там же сказали, что Магаданские областные организации не правомочны отменить постановление Особого Совещания НКВД (которое в данное время уже не существует) от 4 авг. 1951 г.».

В 1955 году обеим сестрам Ласман разрешили выехать за пределы Магадана. Старшей был 61 год, младшей – 53. Реабилитированы они были только в 2006 году…

Подготовила Ольга Степанова, «УЦ».