В день, когда я приехала в Кировоградский областной госпиталь для ветеранов войны, в нем находилось всего двое участников боевых действий. Всего двое… Живая память о войне 1941-1945 годов неумолимо уходит от нас в историю вместе с ее солдатами и жертвами.
Первый из моих собеседников — уже знакомый читателям по публикации прошлого года Владимир Жученко. Он всегда радостно встречает корреспондентов и с удовольствием общается. Сегодня он протянул мне ксерокс своего наградного листа:
— Вот, это знакомый мой нашел и отпечатал. Я-то всегда думал, что орден Красной Звезды получил за бой на озере Балатон 16 марта 1945 года. Это был страшный бой, немцы бросили на нас несколько танковых дивизий. Когда на тебя в упор движется колонна немецких танков, а ты не можешь отступить, поджилки трясутся только так. А я наводчик орудия, отступать нельзя, потому что за спиной вода, и завязывается смертельная гонка: либо ты попадешь в танк, пока он до тебя не доехал, либо он доехал и попал по тебе. В том бою из экипажа моего орудия осталось в живых трое. Но Красную Звезду я получил за другой бой, который был накануне, 15 марта, сразу после того, как мы пересекли Дунай. Это тоже был тяжелый бой, но не такой страшный. Командир мой решил, что именно в нем я особенно отличился — уничтожил много вражеской техники: танк «Тигр», два станковых пулемета, два автомобиля… Наградной лист получил вместе с орденом, но потерял его где-то дома очень давно. А тут — представляете — он нашелся! Я, как прочитал его, то три ночи потом еще воевал во сне, кричал «Ура!».
Владимир Анатольевич сохраняет бодрость духа, несмотря на невзгоды и одиночество. У него нет семьи, он похоронил жену, единственного сына. О нем заботятся работники соцслужбы, но ведь они не заменят родных… Уже несколько лет В.Жученко празднует свой День Победы в госпитале — здесь лучше, чем дома.
Медсестра ведет меня ко второму герою-фронтовику. «Понимаете, их же осталось совсем мало, единицы, — сокрушается она. — Каждый — бесценен, их холить и лелеять надо, и навещать, и спрашивать, и записывать, что они рассказывают. Пара лет — и об этой войне рассказывать будет некому…»
Борис Панфилов уже плохо слышит, но сохранил ясное сознание. Он — один из совсем немногих побывавших в немецком плену. На вопрос, сколько ему лет, лукаво отвечает: «Драй унд нойнцих яре». То есть девяносто три…
— Я родился и вырос в Компанеевском районе, в селе Антоновка. Это было большое, хорошее село, я после войны там учителем работал в начальной школе. А сейчас оно почти исчезло. День начала войны запомнил очень хорошо, так как буквально за три дня до этого получил аттестат об окончании школы. Намеревался закончить пединститут, стать учителем. Но — война. Нас, 10-классников, созвали на комиссию. А через неделю, 30 июня, мне вручили документ и сказали приехать в районную больницу. А на документе было написано «поступающему в ВВС». Прошел комиссию в Компанеевке, и 9 июля меня вызвали в Кировоградский облвоенкомат на еще одну комиссию. Прошел, мне в документе записали: «поступать в летное училище». И отправили домой, сказали, что вызовут. Действительно вызвали — 5 августа пришел приказ колхозу: обеспечить запас продуктов на пять суток и отправить призывников на Восток. Собрали односельчан в возрасте от 18 до 52 лет, погрузили на телеги, двинулись. Недалеко от Долинской нас окружили немцы. Погнали в плен. Я полгода пробыл в плену. В основном мы занимались строительством. Мне повезло, так как меня разместили в родном Компанеевском районе, только в другом селе. Каким был немецкий плен? Нехорошим. Еду приходилось воровать у селян, потому что нас не кормили. Помню, раз укладывал бруковку. А за нами немец следил, высокий, суровый. Ходил с длинной палкой. Обратился ко мне, а я не понимал, чего он говорит. Он разозлился, как огрел этой палкой по спине! Рубашка лопнула, кожа лопнула, по спине потекла кровь. До сих пор на этом месте пятно темное осталось. Побыл я в плену полгода и сбежал. Поймал момент, когда обоз большой в село въехал, спрятался между телегами, танками, машинами, пропетлял между ними, а потом — в лесополосу. Через пару дней уже был в родной Антоновке. Помню, вышел к пруду на дамбу. А недалеко один из сельчан рыбу ловил. Я к нему подошел поздороваться. Смотрю — машина едет. Встала. Вышел из нее немец — невысокий, в очках, с пистолетом. Подошел к нам. Что-то у меня спросил, я показал, что не понимаю. А потом он к этому мужичку — как ударил его пистолетом! Я понял, что пора бежать, спрыгнул с дамбы и в заросли. Он стал палить по этим зарослям, но, слава Богу, мне удалось уйти. Вот так и прятался все это время, ночевал то в погребах, то в перелеске, то еще где. Потом воевал в составе 7-й армии — меня взяли, как только освободили Антоновку от немцев. Поддерживала их 5-я танковая армия Ротмистрова. Шли на Запад, проходили иногда по 40-50 километров в день. Так я добежал аж до Будапешта. А там меня ранило в голову. Я был помощником командира связи взвода, он подбежал ко мне, давай перевязывать. Я говорю: «Товарищ лейтенант, 20 дней в санбате — и я снова буду в строю». А он смотрит на меня и говорит: «Нет, дорогой, ты отвоевался». Действительно, как начали меня из госпиталя в госпиталь бросать — забросили аж в Тбилиси. Там я после лечения поступил на работу в пожарную часть на военной базе.
То, что я был в плену, на моей дальнейшей судьбе никак не отразилось. Отразилось другое — я был из кулацкой семьи, моего отца раскулачили. Из-за этого меня не приняли в комсомол, потом отказали в приеме в компартию, когда я в пединституте учился, уже после войны. Сначала в Днепропетровске учился в педучилище, потом закончил три курса Симферопольского педуниверситета. А потом жена тяжело заболела, написала, что мне нужно возвращаться, — двое маленьких деток, я вынужден был бросить учебу, чтобы помочь дома. Но ничего, устроился в родную школу учителем географии. Так 43 года и проучительствовал, даже директорствовать пришлось. Несколько раз подавал заявку на вступление в партию, но каждый раз меня не принимали. Собирается совет партии, приглашают меня, смотрят заявление и спрашивают: почему так поздно решили вступить в наши ряды? Отвечаю — так и так, раньше заявки подавал, но не принимали. Почему? Из раскулаченных. Тогда извините, принять не можем. Вступил в партию уже после того, как меня назначили директором школы, — взяли потому, что директор обязан был быть в партии.
Борис Михайлович задумался на минуту, а потом резко сказал:
— Знаете, что мне обидно сейчас? Один российский Гитлер недавно сказал, что Россия и без Украины выиграла бы войну. Врет, нагло врет. Вы же понимаете, кого я называю российским Гитлером? И язык же повернулся. Это притом, что по нашей территории четыре фронта проходило. Стояли вместе и россияне, и украинцы, и армяне, вместе смерти в глаза смотрели, вместе победу добывали — и тут, значит, оказывается, Россия могла и без Украины… Ну-ну. Российскую империю он хочет восстановить. Ему еще аукнется, уничтожить давнюю дружбу двух народов — этого не простят.
Участники Великой Отечественной войны с одинаковой болью говорят о событиях современной украинской истории и войне на Донбассе. Они ведь верили, что дружба двух народов — на века. Грустно, что последним участникам той войны довелось увидеть, как боевой товарищ становится врагом. Вернуть историческую справедливость и восстановить дружбу — это уже наша с вами задача и наш долг перед ветеранами всех стран, вместе победивших немецкий фашизм.
Виктория Барбанова, фото Павла Волошина, «УЦ».
Российский Гитлер,ждал когда уйдут участники войны с фашизмом и только тогда,затеял войну с Украиной.И будет делать всё,чтоб нас уничтожить,заручившись поддержкой большинства «братьев-россиян» и ждущих Путина местных квислингов,которых упорно не хочет замечать наливайченка,не украинская,СБУ,предавая интересы как Украины,так и уже малочисленных участников прошедшей войны.Что касается надежд на восстановление дружбы:она иллюзорна и не наша,украинцев, в этом заслуга.