Ушедшее без возврата

Сказать, что кировоградцы все поголовно до беспамятства влюблены в свой город, согласитесь, довольно сложно. Мы часто называем его провинциальным, серым, запущенным, депрессивным, ругаем местную власть, сетуем на то, что здесь сложно найти достойно оплачиваемую работу, а от той, которая есть, и культурно отдохнуть толком негде. Несмотря на это, иррациональный патриотизм и чувство корней удерживают здесь пусть не всех, но достаточно многих из тех, кто давно мог бы переехать в мегаполис, а то и вовсе за границу. Что давно уже сделали и продолжают делать немало наших земляков.

Другое дело — жители благополучных Штатов и Европы, попадающие в наш город. Они могут улыбаться тебе, и утверждать, что «все о"кей», но порой такой безграничный ужас читается в их глазах после ознакомления с особенностями жизни в современной украинской глубинке, такая безысходность и безнадега… Даже неудобно как-то становится, и хочется перед ними извиниться — за весь ушибленный путь Родины, пройденный за последние лет сто…

В начале сентября в мировом информпространстве случилась очередная «почти сенсация». Во всяком случае, для нас с вами. О Кировограде написали в «Нью-Йорк таймс» — одном из самых известных в мире периодических изданий.

Статья под названием «Вороша прошлое» подписана не либо кем. Джудит Мэтлофф, из-под пера которой вышла публикация, — зарубежный корреспондент ряда западных изданий в течение 20 лет. Причем со специализацией для женщины довольно неожиданной. Она — военный репортер.

Для бостонской газеты Christian Science Monitor и британской новостной сети Рейтерс Мэтлофф освещала события Чеченской войны в России, геноцида в Руанде, гражданских конфликтов в Анголе и Мозамбике. Возглавляла представительства Christian Science Monitor в Москве и Африке, публиковалась в «Ньюсуик», «Файненшл таймс» и «Форбс», имеет множество международных журналистских наград. Преподает в Колумбийской последипломной школе журналистики.

Кроме того, Джудит Мэтлофф — автор нескольких книг, в том числе во многом автобиографической «Домашняя девочка: как построить дом мечты в квартале беззакония» (сама писательница до сих пор живет с семьей в одном из самых неблагополучных районов Нью-Йорка — Гарлеме — и хорошо знает, о чем речь).

Но, к сожалению, никакой гордости за родные пенаты, описанные столь маститым американским журналистом испытать нам, увы, не пришлось. Впрочем, судите сами — текст статьи Джудит Мэтлофф, опубликованной 2 сентября в «Нью-Йорк таймс», мы приводим полностью в собственном переводе, без купюр и сокращений.

---

Вороша прошлое

Когда мне исполнилось 50, а моей матери — 80, я решила, что настало время достать из гаража прах моей бабушки. Он 37 лет хранился в ржавой кофейной банке Maxwell House — не слишком достойное «чистилище», и, как я чувствовала, нужно было поменять. Моя мать была бы полностью удовлетворена, если бы останки бабушки оставались там, но преодоление полувековой отметки заставило меня задуматься о моих корнях и собственной смертности. Я знала, что я бы не хотела закончить свои дни в гараже, и поэтому приняла решение вернуть бабушку в ее родную Украину.

У моей чувствительной сестры были на этот счет сомнения. В конце концов, бабушка бежала от погромов, бушевавших на ее родине, в Елисаветграде, и, будучи на тот момент еще младенцем, она даже не сохранила воспоминаний о городе. Ее родители покинули свой дом с унитазом — первым в городе, как они заявляли, — и бежали, прихватив помимо собственных жизней только никелированный самовар. «Бабушка могла и не хотеть, чтобы Украина стала местом, где она окончательно упокоится», — говорила моя сестра. Я частично согласилась и решила взять лишь один осколок кости или щепотку пепла. Мне нужно было что-то осязаемое, чтобы установить связь с прошлым, и бабушка станет предлогом, чтобы отправиться туда.

Авиакомпания потребовала наличия сертификата от похоронной конторы, кремировавшей бабушку, но новый собственник сообщил мне, что никаких записей у него не осталось. «Лия Ручкин. Ничего», — сказал он с сожалением. Не собираясь отказываться от идеи, я решила провезти «контрабандой» часть останков в косметичке. Ведь это так немного…

Но поиски в гараже не принесли ничего, кроме обнаружения старого цветочного горшка («Мы можем притвориться, что это она», — сказал мой младший сын, указывая на серую почву). Мой муж выглядел слегка сонным. «Я мог выбросить ее во время той большой уборки», — пробормотал он. Сын побежал в дом спросить у моей матери. «Я переместила ее, — сказала она раздраженно. — Она где-то в доме».

Моя мать так и не призналась, где она спрятала бабушку, но я решила поехать в Украину, несмотря ни на что. Мой интерес к прошлому стал уже неудержимым, хотя я не могла рассчитывать на компенсацию расходов на полет. Через неделю вместе с переводчиком я прибыла в пункт назначения, депрессивный сельскохозяйственный город (дословно — прим. пер.) в Центральной Украине, переименованный в Кировоград. Служащие в синагоге были полны желания помочь, но ни в их записях, ни в местном архиве не оказалось записей о бабушке Лие. Мы проверили все возможные варианты написания ее англицизированной фамилии, Сполейн, но nichevo, никаких следов. Я искала фотографии людей с похожими фамилиями, особенно поэта Шполянского. И не могла найти сходства. Такое ощущение, что бабушка никогда не существовала…

Женщина в архиве пыталась утешить меня выдержками из истории региона. Она пояснила, что во время погромов, происходивших между 1881 и 1905, голода эпохи Сталина — в 1930-х и фашистской оккупации 1941-го, погибли сотни тысяч евреев. Многие записи были уничтожены. «Вашей бабушке повезло, что она спаслась, — сказала она. — Вас бы не было, если бы ей это не удалось».

Женщина предложила мне посетить еще одно место, где, возможно, отыщутся следы моего прошлого — старое еврейское кладбище. Когда она объясняла водителю, как туда попасть, он нервно взглянул на меня. Мы подъехали к дому с грязным двором, который, похоже, был излюбленным местом для выгула собак и распития спиртного.

«Спросите у кого-нибудь, как проехать», — предложила я, думая, что мы заблудились. «Это здесь — ответил он, избегая моего взгляда. — Советы строили жилье поверх евреев…»

Тут к нам подошла бабушка и указала на землю. «Мертвые поднимаются из могил, — сказала она. — Я ходила здесь несколько месяцев назад, когда шел дождь, и у меня застряла нога. Приехала милиция и выкопала кости…»

Любитель пива поднялся с лавки, сообщая о том, что могилы здесь примерно времен революции 1905 года. Это был год, когда бабушка выехала в Соединенные Штаты. «Власти забрали останки, — сказал он. — Но там остались еще. Посмотрите — видно края могил». Он пнул ногой угол камня, торчащего из земли.

Водитель произнес молитву. Я подумала о гараже моей матери: бабушке сравнительно повезло. Мама была права. Лучше не ворошить прошлое.

Я до сих пор не знаю, где находится прах. Мать отказывается говорить. Но теперь мне вполне нравится мысль — даже если это и иллюзия, что бабушка Лия в безопасности, с людьми, которые любят ее, возле легендарного самовара. Единственное, в чем я точно уверена: я лучше закончу свои дни в кофейной банке, чем где-либо поблизости от Кировограда.

Джудит Мэтлофф.