Поколению советских шестидесятников — тех, кто к 60-м годам прошлого века достиг осмысленного возраста, повезло застать сразу двух гениев слова — Владимира Высоцкого и Михаила Жванецкого. Многие из рожденных на территории «одной шестой части суши» через двадцать пять-тридцать лет, — сегодняшние молодые, активные и перспективные, уже просто не знают этих имен. Тем более не отдают себе отчета в том, насколько значимую роль сыграли эти люди в истории не существующей более страны, как велика именно их заслуга в том, что теперешние молодые живут совсем другой жизнью…
6 марта Жванецкому исполнилось 75 лет. Это реально много. По поводу юбилея сам выразился, как отрубил: «Я жив. Как мне это удалось, не буду говорить, чтоб не портить праздник. Тем более что праздник этот ваш. Мне он на фиг не нужен!»
Да, он действительно крепко постарел, да, он уже не блещет так ярко, как, скажем, лет тридцать назад. «Старость приближается, как электричка! Вот она ещe там… И вот она уже здесь!» — он всегда очень иронично относился ко всему, в том числе и собственной персоне, не пытался молодиться, не делал пластических операций. Он — не звезда. Скорее, наоборот, — Михал Михалыч бесконечно далек от звездного мира, его невозможно представить выступающим на одной сцене с «коллегами по цеху» из «Аншлага» или «Кривого зеркала». Это было бы совершенно нелепо, неуместно, стыдно даже…
Потому что юмор Жванецкого никогда не был «развлекательным» набором эстрадных гэгов разных степеней пошлости и тупости. Он не выдавливал смех из аудитории. Он просто говорил и говорит до сих пор о том, что видит вокруг себя. Как, к слову, и Высоцкий. Просто потому, что не может не говорить. Да так, что не слушать и не задумываться о сказанном просто невозможно. Собственно, это и отличает талант творца от искусства ремесленника…
Ведь что они сделали? Эти двое открыто заявили всей пост-сталинской номенклатуре, всем этим членам, замам и предам, что они больше никогда не будут небожителями в этой стране. Что над ними можно смеяться. Это был интеллигентный, от души, ума и совести идущий и по-прежнему безумно опасный протест против маразма, косности, очковтирательства и «бульдозерного» агитпропа, против «совка» в его наиболее уродливых и бездарных проявлениях. И самое главное — они смогли донести этот протест к огромному количеству людей, говоря понятным и доступным каждому языком…
Отвечая на вопрос «как вы вышли на свою дорогу?» сам Жванецкий ответил в свое время следующее: «Смерть Иосифа Виссарионовича Сталина помните? Это было горе, которое совершенно не пахло праздником. И вдруг горе превратилось в праздник. Как? А так, что в институте инженеров морского флота в Одессе вдруг сказали: да делайте, что хотите. А я еще кто? Я ж комсорг факультета. На плавающий меня не приняли ввиду пятого пункта. Морской институт — судомеханики, кораблестроители. Красивые все. Все готовились к плаванию за границу. А туда брали людей невзрачных — факультет механизации портов. То есть то, что в СССР и никуда не отплывает. Ты будешь провожать и встречать, а ребята будут отплывать. Я — комсоргом. Потому что я активный, остроумный, легкий, веселый. И вдруг настроение стало подниматься, мы чего-то стали репетировать. И пошло веселье. Появилась студия “Наш дом” в Москве, Розовский, Рудберг, Аксельрод, а в Одессе — Жванецкий, Карцев, Ильченко. И мы, впереди всех профессиональных театров, стали говорить то, что мы хотим…»
И он действительно говорил и говорит то, что хочет. Сейчас этим, казалось бы, уже никого не удивишь. Вот только когда стало можно, оказалось, что мало кому есть что сказать. А тем, кому есть, уже трудно находить тех, кто способен понять сказанное…
«Рейтинг — это послание тупых тупым. Ну, конечно, можно сделать любую тупую звезду популярной, ну, по крайней мере, известной. Но ведь Владимир Семенович Высоцкий — бешеная была популярность, рейтинг высочайший. Это был рейтинг талантливого человека среди умных людей. Сейчас это имя чуть ли не олицетворяет Россию, по опросам. Вот что значит Высоцкий для нас, для всех. Это гениальный человек, как оказалось. И кто нам его представил? Не он сам, а нам его подарила вот эта научная интеллигенция, где он начал петь. Эти все люди, которые делали атомную бомбу, эти все люди, которые оружие вырабатывали в борьбе с Америкой, в этих почтовых ящиках. Его услышали, записали и подарили всем. И сейчас вот они уехали. И Высоцкого второго нет, потому что они уехали. Не может появиться второй Высоцкий, если нет такой публики. Ну не может — не перед кем выступать, некому это всё петь. Вот, как говорится, “рассмешить могу, смеяться некому”», — говорит Жванецкий.
Все уехали… А он остался. Когда его спросили, почему, Михаил Михайлович ответил: «Даже не задумывался, даже не мог себе представить, что я буду делать там. Какой нью-йоркский порт возьмет меня на работу? Потому что как инженера талантливого меня там никто не знает. Таксистом — нет, не пойду. А главный вопрос — почему вдруг? Если в советское время я стал знаменитым, если прошел через фильтры, и на выходе из мясорубки еще люди понимали, что я говорю, то неужели я должен был все это бросить, бросить миллионы своих поклонников, у которых я звучал на пленках? Это была моя страна. Я почти ее сделал. Я сделал своего слушателя. Они цитировали меня. Куда? Только с ними…» Именно так, ни добавить, ни убавить.
Действительно, многие цитаты из его монологов давно стали афоризмами, все еще (и, похоже, надолго) остающимися актуальными. Почти 40 лет назад было сказано: «Сегодня там у них, за забором, видны флаги, слышны речи, там ИХ день… Вроде бы министр мясной и молочной промышленности есть, и очень хорошо выглядит… Тщательнее надо, ребята! Не надо чан на кирзе настаивать — потравим друг друга окончательно… Если, конечно, задаться целью извести народ, как-то уменьшить нагрузку на почву, тогда можно продолжать — и аспирин, и бормотуху… Позицию нашего чиновника я бы определил так: без меня вам нельзя, а со мной у вас ничего не получится…»
Заборы стали выше, флаги — краше, чаны — больше и сложнее, министерства поменяли свои названия на более общие, «бормотуха» этикетки — на более яркие. Но глубинная суть происходящего в наших теперь уже нескольких странах, подцепленная автором на острейший словесный крючок и вытащенная на свет божий для всеобщего обозрения и осмеяния, остается той же…
И по-прежнему хочется «купить танк на деньги артистов, но пользоваться самому некоторое время». И «спросить, сидя на башне и хлебая из котелка: “А почему, собственно?”». Потому что «есть юмор, вызывающий смех. А есть шутки, вызывающие улыбку сострадания. А писАть, простите, как и пИсать, надо, когда уже не можешь!..» Только родившись в Одессе, пройдя тяжелейшие послевоенные годы, прочувствовав на себе все прелести системы — с ее «пятыми пунктами», тотальным контролем КПСС и КГБ, повальным и повсеместным воровством, враньем и хамством, поработав свое в порту — примерно то же, что в шахте или на стройке, пожив с тещей и молодой женой на паре десятков квадратных метров, можно было стать Жванецким. Классиком и, простите за избитость, «совестью эпохи».
Раз в месяц в вечернем эфире телеканала «Россия» Жванецкий делится своими мыслями о разных событиях в качестве «дежурного по стране». Которым он, по большому счету, и был всегда. Наряду с немногими, большинства из которых уже нет. Фактически он один остался. Из дежурных.
«Что касается того, как мы изменились, — я думаю, что мы потеряли сострадание в борьбе за существование. Когда мы рыли общую яму под названием “коммунизм”, мы там как-то чувствовали или видели друг друга. А потом каждый стал рыть ходы в надежде где-то встретиться, и мы уже не видим друг друга. Вот сейчас вот, находясь в этом состоянии роющих, нам надо срочно и спешно становиться такими, какими мы были раньше,- людьми. Мы же отказались от всего лишнего: от честности, от порядочности. И осталось только самое необходимое в сегодняшнем мире: ложь, обман. Все время нас предупреждают — не верить, не верить, не верить, не верить. Этому не верить, тому не верить. Услышал — не верь, услышал — не верь. Сказали “заходи” — не заходи. Сказали “приглашаем” — не ходи. Прочел — не верь. В нас воспитали какую-то нежность, какую-то правдивость. В нас воспитали то, что мы можем краснеть! Я уже не встречаю человека, который бы покраснел, елки-палки. Ну не краснеет никто! Стыдно же становится. Слова “мама, мне стыдно” — никто не говорит. И вообще слово “стыдно” тоже ушло куда-то. Ну это все не могло не вызвать вот такой вот кризис. Самый настоящий кризис доверия, это он и есть. Если кризис ударит сильнее, может быть, конечно же, это будет возвращаться. Если не сильнее, то мы будем так жить в мире очень богатом, но без ценностей…» Михаил Жванецкий, «Дежурный по стране», 2009 год…
