Парень из нашего города

Это не совсем интервью, точнее — совсем не интервью. Пятичасовую беседу с мэтром советского кинематографа, замечательным режиссером, сценаристом, композитором специально для «Украины-Центр» записал земляк Петра Ефимовича — бобринецкий фермер Виктор Чмиленко.

— Просто обидно, что у нас в Бобринце родился и жил человек такой величины, а многие бобринчане об этом даже не знают, — объясняет Виктор Иванович. — В прошлом году я обращался к мэру, предлагал пригласить Петра Ефимовича на празднование юбилея города, но как-то не сложилось. Поэтому я нашел его адрес через еврейскую общину в Москве и сам написал ему письмо.

Петр Ефимович ответил и пригласил в гости. Вместе с Виктором Чмиленко к знаменитому режиссеру ездили директор Бобринецкого краеведческого музея Людмила Наумчак и студент, будущий кинорежиссер Владимир Прокопенко.

«Любимая женщина механика Гаврилова», «Военно-полевой роман», «Интердевочка» — на постсоветском пространстве не найдется, наверное, человека, который не видел фильмов Петра Тодоровского — трогательных, живых, добрых, вечных. Сегодня Петр Ефимович — легенда, символ того уже почти ушедшего советского кино, которое любили все. Но в то же время — очень живой и общительный человек, замечательный режиссер, который продолжает работать, снимать, экспериментировать.

Своих земляков — фермера Виктора Чмиленко, директора Бобринецкого краеведческого музея Людмилу Наумчак и студента Владимира Прокопенко — режиссер пригласил в московскую квартиру.

— Мы тут почти не бываем, живем на даче, — объяснил Петр Ефимович. — Дача у нас появилась только в 90-х годах, после «Интердевочки». Понимаете, это был первый фильм, который киностудия продавала сама. До этого как было? За фильм я получал около шести тысяч рублей — вне зависимости от того, хороший он или плохой, смотрят его или нет… После уплаты всех взносов оставалось где-то 4,7 тысячи. «Интердевочка» была нарасхват. Я тогда заработал 120 тысяч! Вы представляете, что это за сумма была? Сначала мы просто сидели на этих деньгах, как квочки, не знали, что с ними делать. А потом купили бывшую дачу Владимира Высоцкого. Правда, от дачи Высоцкого только сортир остался…

Понимаете, это была земля его друга — Эдика Володарского, тот разрешил Высоцкому построить домик. Дача была культовым местом. Там собиралась вся Таганка, удивительные вечера проходили — это мне Рязанов рассказывал. После смерти Высоцкого Марина Влади хотела продать дом, но Володарский не дал, говорит: дом твой, хочешь — забирай, а земля моя. Было несколько судов, и Володарский их, конечно, выиграл. Дом разрушили, остался только санузел, после Володарский построил там крохотную дачу с одной спаленкой и сауной — жил там, когда уходил в запой. Вот этот участок на 20 соток мы и купили, достроили дом…

Город детства

Петр Тодоровский родился 26 августа 1925 года в Бобринце. Он был третьим, самым младшим, ребенком в семье Ефима Гильевича Тодоровского и Розалии Цалевны Островской. Отец, по словам Петра Ефимовича, определенной профессии не имел, работал то продавцом в лавке, то заведующим складом, мама была домохозяйкой. Тодоровский говорит, что Бобринец всегда оставался для него самым светлым местом на земле — городом детства.

— Сначала, когда я был маленький, мы жили возле большой двухэтажной синагоги (сейчас это улица Шевченко. — Авт.), позже — возле православной церкви, на улице Орджоникидзе. Я учился в первой школе и каждое утро ходил через собор, через скверик. Учился я, кстати, плохо, математика мне вообще не давалась, да и вместо школы я часто ходил в парк играть в футбол. Помню маленькую речку Бобринку, на берегу лежал такой огромный камень — это был наш «штаб», мы там собирались, курили. Помню летний кинотеатр — мы с мальчишками залезали на деревья рядом и сквозь ветки смотрели картины. Хорошо помню школьные костюмированные балы, которые устраивались в конце каждого учебного года. В завершение каждого бала директор Третяк танцевал со своей женой па-де-спа.

Очень хорошо Петр Ефимович помнит Голодомор — говорит, такое не забудешь, не вытравишь из памяти:

— Как сейчас вижу: женщина, очень худая, сидит возле забора заготконторы, на руках у нее ребенок — то ли мертвый, то ли спит — не поймешь, просто скелет ребенка, обтянутый кожей. Женщина привалилась к стене и ест крысу… Смачно так ест, с удовольствием. Там, в заготконторе, было зерно, и были мыши и крысы, люди ловили их, когда те почему-то выбегали, и ели. Эта женщина с крысой — самый яркий образ голода.

Главная еда была — моторженики — это гнилая свекла с чем-то. Нас тогда спасла корова Манька, которая появилась у нас случайно. Я описывал эту историю в повести «Вспоминай, не вспоминай». Молодые парни из Зиновьевска ездили в глухие, глубинные села, возили туда «железо» — лопаты, молотки, всякий инвентарь и меняли на любую, хоть какую-то еду. Они выменяли где-то корову, но по дороге она упала — дело было ранней весной, корова была совсем худая и слабая. Они ее и бросили. Мама откуда-то узнала об этом, мы пошли туда всей семьей, подняли ее, мама все приговаривала «Вставай, Манечка, вставай», поддерживая со всех сторон, довели до дома. Она долго стояла у нас подвязанная, чтоб не легла, боялись, что, если ляжет, то уже не встанет. Стала пробиваться трава, мы с братом разгребали снег, рвали маленькую травку и несли корове. И она стала крепнуть, потом давать молоко. К лету его было столько, что мама даже делала масло.

Так она у нас жила до 1941 года. Когда немцы высадили десант под Первомайском, родители решили бежать, а у нас хозяйство: корова, телка от нее, свинья, куры. Пришлось все бросить. Добирались, чем придется, чаще всего просто пешком, ночевали в степи. Так, через Ростов, добрались до Сталинграда. Там мы жили в общежитии ГРЭС, нам выделили одну большую комнату на четыре семьи. Мы с отцом разгружали уголь. Когда немцы были уже под Сталинградом, нас ночью посадили в железные баржи и повезли в город Камышин. Правда, никакого города там не было — степь и снег, куда ни глянь. Потом стали приезжать подводы и развозить эвакуированных по деревням. Мы не знали, куда нас везут. Добирались двое суток, остановились в деревеньке Песчанка, в шестидесяти километрах от Новокузнецка, почти на границе с Казахстаном. Работали в колхозе. Мама картошку какую-то перебирала, я занимался быками: вставал в четыре утра, запрягал, ехал в поле, там мы грузили сено, возвращались обратно часам к двенадцати ночи… С тех пор люблю и иногда ем мерзлый хлеб — знаете, такой со льдом, мы его в карманах носили. Если вы видели мой фильм «В созвездии Быка», то он как раз об этом периоде — там речь идет, правда, о Сибири, но «фундамент» истории именно оттуда — из деревни Песчанка, а прообраз главного героя — я сам.

Профессии, которые нас выбирают

В 1943-м Петр Тодоровский стал курсантом Саратовского военного училища.

После него попал на Первый Белорусский вместе с двумя своими друзьями — Юрой Никитиным и Сережей Ивановым.

— Юра погиб совершенно по-дурацки, попал под снайперскую пулю, — рассказывает Петр Тодоровский. — Я посвятил ему свой первый фильм — «Верность». Сам я успел повоевать от Ковеля до Эльбы, дважды был ранен, лежал в госпитале, а потом возвращался на передовую. Война для меня закончилась утром восьмого мая. До этого стоял грохот, а тут — абсолютная тишина, оглушающая, неестественная. Мы с Сережей Ивановым сняли сапоги, портянки и легли отдохнуть. И тут я увидел, что на палец к Сереже сел мотылек — закончилась война. Я достал аккордеон (у меня был во взводе шустрый такой паренек, он как-то приволок мне этот инструмент, говорит: «Товарищ лейтенант, вы, кажется, на гармошке умеете, я вот нашел», но было не до того, аккордеон валялся в ящике с минами) и стал играть. Этот аккордеон очень долго был со мной, пропал куда-то несколько лет назад.

Кстати, в 1947 году с этим аккордеоном я приехал на родину — в Бобринец. Родители после войны поселились не в Бобринце, а в Херсоне, сестра там вышла замуж. А меня очень тянуло в родной город, так хотелось погулять там, посидеть на большом камне, увидеться со старыми друзьями. Но друзей так и не встретил — кто погиб, кто уехал. Потом я приезжал на родину еще раз — если честно, не помню точно, в каком году. Мы с Женей Евстигнеевым приехали в Кировоград с фильмом «Любимая женщина Механика Гаврилова» — халтурили. Пробыли три дня, в день по три сеанса, я выступал перед каждым минут тридцать, потом брал гитару, наигрывал мелодию из «Семнадцати мгновений весны», Женя (он говорить очень не любил) выходил походкой Штирлица в шляпе, потом пел какую-то песенку — вот такая нехитрая программа. Тогда я съездил и в Бобринец, но меня там задергали, надо было выступить в техникуме, еще где-то… В общем, я ничего не успел ни увидеть, ни вспомнить — все бегом, на машине, не останавливаясь…

В 1949 году Тодоровский поступил на операторский факультет ВГИКа, а в 1954-м приехал работать на Одесскую киностудию. В качестве оператора он снял фильмы «Весна на Заречной улице», «Два Федора», «Жажда» и др. Режиссером, по его собственному признанию, Тодоровский стал случайно:

— На Одесской киностудии лежал сценарий фильма «Никогда» — уже купленный за четыре тысячи рублей. Хорошие режиссеры его брать не хотели, а плохим сценарист не давал. В 1962 году приехал молодой режиссер — выпускник ВГИКа — Дьяченко. Фильм решили отдать ему, сценарист был не против, единственная проблема была в том, что молодому, неопытному режиссеру боялись доверять огромные средства, которые выделялись на фильм. А я был человеком своим, опытным, поэтому меня назначили главным оператором и сорежиссером фильма. Фильм получился хороший. Во многом благодаря Жене Евстигнееву, который играл главную роль — директора судостроительного завода, который во что бы то ни стало стремился выполнить план, спустить судно на воду в срок. И ему это удается, но, пока он занят работой, он лишается друзей, семьи, от него даже собака уходит. Вот такой фильм об одиночестве. Мы тогда с Женей очень подружились, потом он снимался у меня в трех фильмах и всегда оставался любимым моим актером.

После этого я решил попробовать снять свой собственный фильм. В соавторы сценария пригласил Булата Окуджаву. Так появился фильм о моем друге, детдомовце Юре Никитине «Верность», и фильм вышел хорошим — на Веницианском кинофестивале он был признан лучшим режиссерским дебютом 1965 года, потом я получил за него премию Всесоюзного кинофестиваля за лучшую режиссуру. Этот успех и определил мою судьбу: если бы фильм вышел плохим, я без сожаления вернулся бы к операторской работе.

«Фильмы — они как дети»

Фильм «Любимая женщина механика Гаврилова» имел беспрецедентный успех и в Советском Союзе, и за рубежом. «Военно-полевой роман» в 1985 году выдвигался на «Оскара» в номинации «Лучший фильм на иностранном языке» и вошел в пятерку (статуэтка досталась тогда Ришару Дембо за фильм «Диагональ слона»). Безусловно, успешными были и «Интердевочка», принесшая режиссеру первый серьезный заработок, и «Анкор, еще анкор», и «По главной улице с оркестром». Сам Петр Ефимович не может выбрать из своих фильмов любимый, говорит:

— Фильмы — они ведь как дети. Есть успешные, есть не очень, но любишь и ценишь их одинаково. Кроме, наверное, «Последней жертвы» — это не мой фильм, я снимал его по принуждению. Мы как раз переехали в Москву. На «Мосфильм» тогда устроиться было очень трудно — они держали марку, брали только самых-самых. Я пошел к гендиректору, меня, конечно, приняли, я уже был режиссером с именем, но с условием: снять «Последнюю жертву» по Островскому, причем непременно с Володиной в главной роли. Островский, конечно, замечательный драматург и писал о вечном, но… Это не мое, я люблю снимать о современности, о том, что сам вижу, чувствую. Володина не лучшая актриса, к тому же так не делается, актеров всегда утверждает главный режиссер, а не директор студии. Но я согласился — что было делать?..

Ко многим своим фильмам Петр Ефимович сам писал и музыку, и сценарии. Да и сюжеты в большинстве случаев брал из собственной жизни — то есть не все сюжеты, а фундамент для них, основу, какую-то отправную точку.

— Мы стояли на Висле, на переднем крае, ждали наступления. Делать нечего, но расслабляться нельзя. Раз в сутки приезжала кухня, привозила «шрапнель» — перловую кашу — и хлеб на целый день. А возвращаясь от кухни, мы каждый раз слышали, как в землянке комбата играет патефон и смеется женщина, заразительно, замечательно смеется. Нам всем по 18 лет — как раз время любить, а любить-то некого. Мы все были влюблены в этот смех, специально ходили послушать… Женщину эту я видел всего один раз — блондинка, красивая, яркая. Потом комбат погиб, женщина исчезла. А будучи первокурсником ВГИКа, я шел по улице в Москве и услышал вдруг тот самый смех — заливистый, заразительный. Обернулся — женщина в телогрейке, в ватных штанах, в валенках хриплым голосом кричит: «Пирожки! Пирожки!», рядом ящик, на нем сидит девочка, закутанная в какие-то лохмотья. Она! Любовница комбата, королева, в которую мы все были влюблены. Но, Боже мой, что с ней сделала жизнь! За что? Почему? На следующий день я не пошел на занятия, поехал на это место, но ее не было, и на третий день не было. Видимо, ее с ее пирожками перевели куда-то… Когда я писал сценарий «Военно-полевого романа», то сразу думал пригласить на эту роль Наташу Андрейченко, она по природе, по биологии своей подходила, она такая громкая, яркая. Позвонил ей, трубку снял ее муж — Максим Дунаевский. Говорю:

— Хочу предложить Наташе сценарий.

— Что вы, Петр Ефимович, какой сценарий?! Она на восьмом месяце.

Что делать, я стал искать другую актрису, но… Месяца через два с половиной отправил я ей таки сценарий, потом звоню:

— Родила?

— Родила.

— Все в порядке?

— В порядке.

— Как тебе сценарий?

— Я буду сниматься.

— А ты можешь?

— Могу. С ребенком будет бабушка, только мне придется ездить, она под Москвой живет.

И ездила.

Вообще оператор, звукорежиссер, художник — это все, безусловно, важно, но «делают» фильм актеры. Все, что я хочу сказать вам, я говорю через них. И в том, что касается выбора актеров, я никогда не шел на компромиссы. Есть актеры, которые умеют «сыграть чувство», но истинно талантливый актер тратится, чувствует, а не играет. А задача режиссера подвести его к этому — к тому, чтобы он плакал или сдерживал слезы, радовался, страдал…

Среди самых любимых своих актеров Петр Тодоровский называет Людмилу Гурченко, Ларису Удовиченко, Елену Яковлеву, Николая Бурляева, Зиновия Гердта, Инну Чурикову. Причем, по его словам, личная дружба тут большой роли не играет, главное — талант.

— Сценарий «Любимой женщины» я сразу предложил Людмиле Гурченко, я был с ней знаком немного, встретил в коридоре и предложил, она прочла, и ей понравилось. Она к тому времени была звездой первой величины и требовала особого к себе отношения. У нас уже на третий день съемок возник из-за этого конфликт, мы не ругались, но отношения все время были натянутые, сложные. Но это не помешало ей сыграть гениально.

Сейчас Петр Тодоровский закончил работу над очередным фильмом, который пока не вышел в прокат. Рабочее название фильма — «На память о пережитых страхах».

— У меня был такой друг на фронте, капитан Пичугов, — объясняет режиссер. — Мы обменялись фотографиями, и он написал «Пете Тодоровскому на память о пережитых страхах». Но продюсерам не нравится, говорят: зритель не пойдет на фильм с таким названием. Поэтому мы придумали «Риорита» — фильм-то военный, хотя и не о войне.

Этот фильм, по словам Петра Ефимовича, не похож на его предыдущие работы, хотя бы тем, что здесь нет ни одной звезды. Что же касается сюжета, то речь идет о семье — отце и трех сыновьях, мобилизованных в 1944 году в маленьком белорусском селе, только что освобожденном от немцев. Чистые, наивные люди. С ними в одной роте и оказался лагерный «вертухай». И постепенно, шаг за шагом, провоцируя наивных людей, он толкал их на поступки, ведущие к катастрофе. Он этого не хотел, эти люди ничего плохого ему не сделали, но таково нутро надзирателя из ГУЛАГа, иначе он не может…

— Это история человека, воспитанного советской властью. Нас так долго учили искать кругом врагов и шпионов, что мы невольно вырастили определенный тип людей — бдительных очень неправильной бдительностью.

Петр Ефимович обещает снимать еще:

— Когда я снимаю, я молодой, энергичный, меня женщины любят. А когда работы нет, становлюсь старым больным человеком. Поэтому, пока могу, буду работать.