Б.О.М.Ж., или Костыли вместо крыльев

40-летний штурман, выпускник кировоградского высшего летного училища, летавший на ТУ-154, член экипажа, который летом 1995 года спас жизни 175 авиапассажиров, сегодня вынужден жить подаянием…

Безногий калека, он появился в редакции в конце прошлой недели. Как появлялись до него многие другие — в последней надежде, что хоть кто-нибудь наконец выслушает их от начала до конца. И действительно, выслушать человека — это, возможно, самое трудное. Особенно когда он приходит как проситель. Особенно если приходит к кому-то, кто облечен хоть какой-то властью — пусть даже маленькой! Ибо облеченный властью — это человек, который сам привык говорить, отдавать распоряжения, указания, команды, но не слушать. А когда «облеченный властью» — всего лишь маленькая шестеренка в большом чиновничьем механизме, то, возможно, ему еще труднее слушать кого-нибудь, кроме непосредственного начальника…

Уже от одного его вида веяло неблагополучием. Легко представить себе, как может воспринимать его тот, кто видит впервые. Костыли. Одежда, по которой, как известно, встречают. Глаза, в которых, видимо, уже давно поселилась горькая безысходность. И, наконец, жуткая вмятина на лбу — то ли след страшной пьяной драки, то ли не менее страшной аварии. Может быть, катастрофы. Жизненной катастрофы… Он может показаться вам кем угодно — наркоманом, мечтающим только о новой дозе. Бывшим уголовником, отброшенным преступной средой по какой-то одной ей ведомой причине. Наконец, просто бомжем. Его норовят выставить из автобусов или троллейбусов. Его стараются обходить в толпе. Люди, не знающие его, могут на него смотреть с сытым мещанским презрением, с высокомерным равнодушием или просто отворачиваться.

И все же, как свидетельствует его рассказ, далеко не все смотрели или смотрят на него только ТАК — равнодушно или презрительно. Возможно, он еще и жив только потому, что встречал на своем пути и других — готовых понять, проникнуться сочувствием, помочь. Эти люди есть среди нас. И это дает надежду, что конец этой истории может быть благополучным…

От редакции «УЦ». Судьба Николая Ожерельева настолька трагична, что наверняка не все из наших читателей смогут прочесть рассказ о ней в один присест. Сочувствие и сопереживание — это всегда усилие над собой. Но мы просим вас сделать это усилие: возможно, именно вы сможете помочь несчастному человеку. Особая наша просьба к интернет-читателям из России — именно к вам обращена мольба героя этого повествования.

Для начала представим вам главного персонажа этой печальной повести.

Николай Николаевич Ожерельев родился 31 декабря 1965 года. О своей дате рождения он говорит с грустным юмором: дескать, пошутили родители 1 апреля, а девять месяцев спустя, как раз под Новый год, появился на свет плод этой шутки. С тем, что это замечательное совпадение, он категорически не согласен: люди ждут Нового года, а тут еще кто-то со своим днем рождения под ногами путается. Меркнет дата в сиянии главного праздника.

Но есть и другие совпадения, работающие отнюдь не в пользу Ожерельева. Николай — сибиряк, уроженец Братска и того времени, когда все мы жили в единой стране и пели «Я тебя, мой палаточный Братск, самой первой любовью люблю». Но сегодня его место рождения — это еще одна страшилка для украинского чиновника, который в советское время учил русский язык, чтобы занять достойную должность, а в постсоветское с той же целью переучивался на украинский. В глазах такого чиновника факт рождения в соседнем государстве вместе с тем фактом, что и посетитель говорит только по-русски и не всегда понимает сказанное по-украински, — тоже вещь достаточно подозрительная. Какого черта этот Ожерельев вместо Сибири, где ему самое место, оказался в Кировограде?

Борт просит посадки

Ответ на этот вопрос прост. С 1988 по 1992 год (обратите внимание на эти даты!) Николай учился в кировоградском высшем летном училище. Здесь встретил девушку, которую полюбил и которая стала его женой. А потому и Кировоград — вовсе не чужой ему город.

Отметим еще один факт. Годы, когда Николай завершал учебу, — это период обретения независимости Украины и вступления его граждан в национальное гражданство. Жена Николая вовремя сдала свой паспорт в ЖЭК и получила в него штампик, удостоверяющий украинское гражданство. Николай тогда этого не сделал. Но, закончив вуз, получив распределение и уехав с семьей в родной Братск, он не сделал того же и в России. И, получается, именно тогда Ожерельев оказался… человеком без гражданства. Хотя мог выбрать любое из двух. Украинское — как человек, женатый на гражданке Украины. Российское — по месту рождения и основной прописки. Но — не выбрал. Видимо, не придавал молодой штурман значения бюрократическим процедурам. Было главным для него другое. Семья. Работа. Полеты — на внутренних и международных авиалиниях. То взлет, то посадка… И еще — ждущие его дома жена и дочери…

Приходилось замечать: летчики не очень-то распространяются о своей работе. Действительно, то взлет, то посадка, ожидание погоды, если порт закрыт, — о чем рассказывать? Работа как работа. Если не случается вдруг нечто экстраординарное.

Был такой случай и в жизни Николая Ожерельева. Больше десяти лет прошло, а он до сих пор помнит его вживую и, начиная рассказывать, волнуется по-настоящему. Впрочем, тогда, по его словам, волнения не было: была штатная работа. Ну… почти штатная:

— Было это летом, если не ошибаюсь, 1995 года. Летели из Усть-Илима по маршруту Омск-Внуково. И при взлете из Омского аэропорта у нашего ТУ-154 не убралась правая нога. Идет набор высоты и скорости, командир дает команду: «Шасси убрать». Шасси не убирается. Командир командует: «Шасси выпустить». Выпускаем. «Убрать шасси». Опять без результата. И полный самолет людей. Все летят в отпуск. Что нам нужно делать?.. Нужно выработать топливо до посадочного минимума, а потом красиво, плавно, ласково и нежно, как любимую женщину, попытаться посадить машину. Чуть-чуть неаккуратно, малейший наклон — и все: шасси идет на излом, и машина весом 100 тонн на посадочной скорости 360-380 километров в час размажется по бетонке.

Два с половиной часа мы кружили над Омском — вырабатывали топливо. С земли командуют: «Сделайте заход на снижение». Делаем. На земле собрали всех техников и инженеров. Идем над самой взлетной полосой. С земли сообщают: «Не успели разглядеть. Сделайте еще раз». Опять: «Не успели». Делаем третий заход на снижение. А среди пассажиров уже паника. Стюардессы их успокаивают, но люди думают, что мы пытаемся сесть — и не можем. Наконец, что-то с земли разглядели. Тогда и сказал нам диспетчер эти слова: «Нежно и ласково, как любимую женщину…»

Наконец идем на последний заход. С земли команда: «Сделайте еще один круг». Спрашиваем: причина? Ответ: городские силы пожарных команд подтянули, подтягиваем районные. Делаем еще один круг и идем на снижение…

В случае аварийного снижения двери пилотской кабины должны быть открыты. Потому что экипаж должен помочь эвакуировать пассажиров, а только потом покинуть самолет. И тут… ну, короче, дверь не открывается, да и все! А самолет все ниже, ниже, ниже… Наконец справился бортинженер с дверью… И я вижу… На всю жизнь запомнил: я, штурман, получается, ближе всех к пассажирам сижу… Они детей обняли и так смотрят нам в спины: ну, ребята, давайте, давайте…

Моя работа на посадке — диктовать высоту. Альтиметр работает только до определенного уровня, а дальше… я не знаю, каким чувством, продолжал ее диктовать — уже чуть не до сантиметров… И в последние секунды, перед самым касанием, как говорят, вся жизнь промелькнула перед глазами: жена, мать, мои девчонки… И садились мы — как в фильме «Экипаж»: «скорая», «пожарка», «скорая», «пожарка» — вдоль взлетной…

«Кто твой папа?»

Только потом узнал экипаж, что на земле готовились к самому страшному: в Омском аэропорту уже было подобное — при аналогичных обстоятельствах четыре года назад разбился и сгорел другой ТУ. Вместе с пассажирами на борту…

И другое вспоминает Николай в связи с этим ЧП. Врача (!), который, когда экипаж посадили обедать, принес им графинчик со спиртом: «Я разрешаю». Продавщицу в киоске у аэропорта, которая отказалась взять деньги: «У меня мать летела этим рейсом». Таксиста, который тоже не взял деньги с летчиков: «У меня сын летел вашим рейсом». Но и телеграфистку, которая в почтовом отделении аэропорта отказалась принять у него телеграмму жене в Братск о том, что борт совершил вынужденную посадку, но все нормально: «Не положено». Эту телеграмму пришлось отправить из почтового отделения напротив аэровокзала. Всероссийское телевидение показало репортаж о спасении авиалайнера, а крупным планом — лица героического экипажа.

Но героем, как и полагается по жизни, Ожерельеву довелось побыть недолго.

Старшее и среднее поколение помнит, что происходило с Гражданской авиацией в середине 1990-х. Целые аэропорты переставали функционировать. Исчезали целые направления пассажирских авиаперевозок. А в аэропортах, которые продолжали работать, сокращался наземный и летный персонал.

Причем, говорит Николай, в первую очередь под сокращение попадали молодые летчики: людям постарше давали доработать до пенсии. Попал под сокращение и Ожерельев.

Возможно, поначалу он не понял, насколько это серьезно. Он, профессионал, имеющий за спиной опыт работы и налет часов, еще верил, что работа найдется — в более крупном аэропорту. Но что его поразило в первом же таком аэропорту, куда он приехал, это вопрос:

— Кто твой папа?

Не о налете часов его спросили, не о том, какое училище закончил, а именно об этом: «Кто твой папа?» Ожерельев ответил без утайки: отца убили, когда сыну было только пять лет; осталась мать, которая тяжело болеет… «Что ж, — услышал он в ответ, — твое трудное пролетарское происхождение может спасти только сумма в пять тысяч долларов». Таких денег у штурмана не было и быть не могло. Стало очевидным и другое: ездить по другим аэропортам в поисках работы по специальности не имеет смысла…

Какое-то время он подрабатывал частным риэлторством, беря на себя оформление продажи-покупки квартир и существуя на проценты. Жена предложила переехать в Кировоград. Видимо, это было правильное решение. К тому же и Николаю обещали здесь работу. И в 1997 году переезд состоялся.

А дальше произошло то, чего и следовало ожидать, но к чему сам Ожерельев готов не был:

— Стоп, парень, так у тебя же паспорт еще советский! А где твое украинское гражданство? Давай-ка, подсуетись…

Возможно, стоит поставить в вину Николаю, что в тот момент не проявил должной настойчивости. А потом… потом время было упущено, а ему самому все стало безразлично: рухнула семья…

Трудный хлеб

Как жить, когда сама жизнь теряет всякий смысл? Каждому, на чью долю выпадают трудные испытания, ответ на этот вопрос приходится искать самостоятельно. Сильный может найти спасение в работе — в самой трудной, на грани физических и интеллектуальных сил, до полного изнеможения. Слабый ищет прежде всего лишь забвения.

Судя по рассказу Николая, в его случае имели место оба способа. Не щадя себя, он брался за самую тяжелую работу. Но одновременно неотвязную тоску по растаявшему семейному благополучию глушил водкой. Но где и какую работу может найти человек без гражданства — и за какую плату?

Работал пекарем в частной пекарне. Человек с высшим образованием, летчик, он научился печь хлеб. Работал на износ, по 14-16 часов в сутки — и пекарем, и грузчиком, и тестомесом. Жилье и прописку (которая сохранилась за ним и сегодня — авт.) нашел в одном из кировоградских общежитий. Возвращался в общежитие к 19 часам, а в два часа ночи опять шел на работу. Как страшный сон вспоминает сегодня череду рождественско-крещенских праздников, для которых пекарня делала специальную выпечку. В те дни он остался без сменщика и трое суток не выходил из пекарни, пока не перестал видеть, что и как печет, а когда эти трое суток истекли, едва доковылял до общежития и рухнул в кровать полумертвый.

Летом его наняли корейцы на выращивание лука. Дикие, антисанитарные условия, ночевки в шалаше, никаких денег в качестве оплаты за работу — только кормежка. По его словам, лук до того он видел только на столе: о сельскохозяйственных работах не имел никакого понятия. Но — нужда научила — справился. А вот когда настало время получить оплату за труд, наниматели развели руками: можем рассчитаться только луком. Взяли луком. Один из «батраков» съездил в Кировоград и вернулся удрученный: лук на рынке стоил копейки.

Нанимался на шабашки как строитель. Освоил и профессию каменщика. Иногда не успевал закончить работы на одной усадьбе, как его уже звали на другую.

Работал скотником и свинарем. Даже завел себе друга-поросенка, которого назвал Наф-Наф. То ли тогда, то ли уже потом, задним умом, пришел к невероятному выводу. Что люди могут оказаться гораздо хуже свиней. К сожалению, дальнейшие события подтвердили, что этот вывод недалек от истины.

День святого Николая

Зимой позапрошлого года, рассказывает Николай Ожерельев, он работал в райцентре Н. на пункте приема металлолома. 20 декабря шел с работы. Утверждает категорически: был трезв. Но шедшая навстречу компания была пьяна:

— Николай, дай закурить. Николай, сегодня же твой праздник! Неужели ты нам не дашь выпить за твое здоровье?

Он послал их подальше. И… очнулся в больнице. Без одежды. Без денег. Без документов. Страшная вмятина на лбу — это след удара, проломившего череп. Шрам на подбородке — от удара вилами. И, наконец, открытый перелом голени.

Эту больницу он вспоминает, как преддверие ада. На соседней койке умирает от гангрены человек с ампутированной ногой. Медсестры и санитарки, гребущие из тумбочек больных принесенные родственниками лекарства, перетряхивающие постели лежачих больных, потому что внезапно исчезли деньги, которые им дал кто-то из родственников, — такое может привидеться только в горячечном бреду. И абсолютное и полное равнодушие: нет денег — хоть умри, нет костылей — ползи. Довелось и под аптекой стоять с протянутой рукой…

Был суд. Подсудимый заявлял о чистосердечном раскаянии и просил о снисхождении. Николай просил обязать грабителя выплатить ему деньги, необходимые для операции. Безуспешно. Летом его лекарствами стали подорожник и лопух. Нога синела на глазах. Жил у тех, кто соглашался его приютить, но нельзя же было бесконечно сидеть на чужой шее. Обратился в сельсовет. Кое-как сходил туда несколько раз. Пока не услышал раздраженное: «Чего вы ходите, вам же сказали, что власть занимается вашим вопросом» (примерно такие же ответы он слышит и сегодня, обращаясь «в инстанции»).

Тогда, говорит Николай, он впервые воззвал к Богу:

— Господи, зачем ты держишь меня на этом свете?..

В отчаянии написал «на деревню дедушке» — другу в Братск, адрес которого помнил, с просьбой разыскать брата, адрес которого Николай не помнил. А некоторое время спустя вдруг подъехал веселый милиционер, который возил Николая Ожерельева в суд:

— Николай, пляши, перевод тебе из России пришел — две тысячи гривен.

— Давай квитанцию!

— А нет квитанции — зато деньги есть. Садись, в Кировоград тебя отвезу, в 4-ю больницу.

А уже у больницы милиционер сказал нечто неожиданное: дескать, и ему за хлопоты причитается, поэтому — на, получи тысячу, а вторую тысячу я себе оставляю. До сих пор не знает Николай, кто прислал деньги — брат ли, друг ли — и сколько тех денег было.

Этой тысячи хватило на лечение, но спасать ногу было поздно — бывший штурман стал одноногим инвалидом…

Хорошие и плохие

На эти две категории сегодня поделены для Николая люди, с которыми сталкивала его судьба. Алина Надольная, женщина, которую он до того никогда в глаза не видел, пожалев одноногого калеку, который вынужденно ночевал на лавочке под открытым небом, нашла для него бесплатное временное пристанище. Давали ему временный приют и другие люди. Поддерживает его семья Даниловых — Оксана и Игорь, с которым он учился в летном училище.

Был момент, когда нашел он приют при одной из религиозных общин Кировограда. Но не осталось после этого в душе ничего, кроме горечи. Мне бы документы выправить, паспорт восстановить — просил он. А в ответ слышал: молись, не думай о суетном, Бог все устроит. Он пытался молиться. А по ночам просыпался от страшных фантомных болей в отрезанной ноге и утром слышал: «Ты опять стонал и матерился ночью, значит, еще не очистил душу свою…» Ушел — в никуда. Сегодня с благодарностью говорит о другой религиозной общине — в которой его просто поняли и поддержали.

Но настоящим спасением стал для него кировоградский наркологический диспансер, где он в конечном счете оказался. С благодарностью называет он имена Людмилы Николаевны Залевской, Владимира Павловича Чубаря, его заместителя Сергея Михайловича. Очень тепло говорит обо всем персонале этого медицинского учреждения. И ему действительно есть за что быть благодарным: за началом телесного выздоровления последовало выздоровление духовное. Очень искренне говорит Николай о желании начать работать, сделать протез, вернуться к жизни. Но тут же глаза его гаснут. Потому что перед ним оказывается непробиваемая стена нашего родного чиновничества!

По словам Николая, ему после ограбления даже не дали справку, что у него были похищены документы. Наоборот, судя по всему, для кого-то очень выгодна версия, что никаких документов у Ожерельева не похищали: сам потерял, пропил или еще что-нибудь. В управлении социальной защиты ему предложили «в порядке исключения» приют в доме для престарелых в Светловодске, но с оговоркой, что «о восстановлении документов все равно придется хлопотать». В таком случае — почему не в самом Кировограде, где тоже есть аналогичное заведение? И кто и как решит его проблемы в Светловодске, если их никто не хочет решать в Кировограде?

Чиновники в службах гражданства и миграции категорически считают его «чужаком». Одни отправляют его в Одессу, в российское консульство — за отказом от российского гражданства. А за какие шиши, простите, поедет он в Одессу? Другие рассуждают, что надо бы ехать ему еще дальше — в самый Братск, где он родился… Видимо, по принципу: с глаз долой — из сердца вон…

Дорогие вы наши, а может быть, это вы сами «чужаки» на земле, на которой родились, если нет у вас ни сочувствия, ни желания помочь живому человеку? Николай Ожерельев жил в Украине в момент обретения ею независимости. Был женат на гражданке Украины. Прожил здесь уже почти десять лет после 1997 года. Имеет прописку! Наконец, его дети — граждане Украины. Если вам этого мало и по отдельности, и по совокупности, то, дорогие наши чиновники, обратитесь с ходатайством к губернатору — надо надеяться, ему хватит и здравого смысла, и гражданского мужества, чтобы решить «вашу» проблему. Может быть, хватит издеваться над человеком? И что лучше для Украины — гражданин страны или некто, чей статус обозначается как Б.О.М.Ж. (без определенного места жительства), то есть попросту бомж?

А без паспорта — он чужой для всех, к кому бы ни обращался. Для организации защиты прав человека. Для общества защиты прав инвалидов. Для Фонда социальной защиты инвалидов. Для ветеранов Афганистана — хотя и прошел через Афган, когда служил срочную. И так далее? Кого еще мы не назвали? И кто ему помог? Только Красный Крест — одеждой… Помогите ему, чтобы и ваши имена мог называть Николай Ожерельев со словами благодарности. Не толкайте его к статусу Б.О.М. Ж. Или вы предпочтете, чтобы были названы поименно все, кто ему НЕ ПОМОГ?

А напоследок — просьба от редакции ко всем россиянам, читающим «УЦ» в Интернете. В России, скорее всего в Братске, живет брат Николая по матери — Александр Петрович Киргинцев. Связаться с нами он тоже может через Интернет.