«Донецкий» синдром

Впервые с этой патологией врачи-психиатры столкнулись в 70-х годах, когда после изнурительной вьетнамской войны солдаты США вернулись домой. В нашем обществе подобную рану в коллективном сознании оставил Афганистан, но теперь, по всей видимости, независимая Украина может дать этой проблеме свое название: «донецкий» синдром.

Вопрос реабилитации военных, вернувшихся с Донбасса, приобретает все большую актуальность. Месяц назад в отделении пограничных состояний психиатрической больницы на поселке Новом находились около десятка человек, нуждавшихся в помощи. Сегодня их число выросло более чем вдвое. Проблема эта имеет ряд сложных этических аспектов, из-за которых нередко создается превратное представление об «афганском» синдроме (научное название — посттравматический стрессовый синдром). Людей, страдающих от него, боятся и относятся к ним, как к изгоям. С другой стороны, ребята и сами стараются обходить стороной эту проблему, избегая внимания СМИ и прочих посторонних людей. Но опыт советского времени уже научил нас — от замалчивания проблема не решается, а только усугубляется. Говорить и писать об «афганском» синдроме необходимо хотя бы потому, что сейчас от него в первую очередь страдают лучшие представители украинского народа.

На войне время течет совсем по-другому

Из этических соображений мы не называем ни настоящих имен наших собеседников, ни подразделений, в которых они служили, ни населенных пунктов, где они дислоцировались. Не все они сейчас проходят реабилитацию, но все так или иначе признают, что нуждаются в ней.

Мой собеседник Стас разговорился только после получаса беседы на отвлеченные темы. Толчком к откровенности стал мой рассказ о коллеге Леше Горе, который отбыл недавно в зону АТО.

— Ты никогда не поймешь, что там происходит, пока не побываешь, — говорит Стас. — Мы ничего не хотим рассказывать именно потому, что объяснять это мирным людям нет смысла, все равно не поймут, а тем, кто там был, объяснять ничего не надо. Самое для меня страшное — когда я вернулся, встретился с друзьями, родственниками и осознал, что воспринимаю их совершенно по-другому. Будто под знакомой личиной прячется совсем другой человек. Хотя, с другой стороны, смотришь — они говорят, смеются, живут так же, как и раньше. Это я стал другим, начал замечать вещи, на которые раньше вообще не обращал внимания. Например, я только сейчас увидел, как один из моих знакомых относится к своей жене. До АТО я считал, что это нормально, ничего такого, а теперь, когда я увидел, как он ее троллит, мне стало противно. Я сделал ему замечание, он, естественно, не понял. Жена, кстати, тоже не поняла, она считает, что все нормально.

Стас замолкает и думает некоторое время. А потом резко меняет тему:

— Там время течет совсем по-другому. Здесь оно плавное, а там словно разорванное. Если меняем местоположение по плану, на то, чтобы погрузиться в машины и тронуться, уходит где-то 10 минут. А когда по тебе начинает валить артиллерия, в секунду все готовы, и сама машина заводится со старта, будто тоже хочет убежать. Время сжимается в такие моменты, и ты прямо чувствуешь это. А здесь оно такое плавное, равномерное…

Возможно, если бы мы со Стасом были лучше знакомы, он рассказал бы гораздо больше, но даже этих нескольких минут мне хватило, чтобы понять, как ему сейчас трудно.

«Она говорила, что ее за это могут расстрелять»

Виталий много улыбается и вообще, кажется, чувствует себя неплохо.

— Я понял, что со мной что-то не то, когда однажды спать лег и услышал, что телевизор работает в доме. Встал, прошелся по комнатам — все выключено, все спят. А звук работающего телевизора все равно слышу. Это, наверное, потому, что по ночам в Кировограде слишком тихо, там, на Донбассе, сепары любят по ночам обстрелы устраивать. Что еще поменялось? Отношение к людям поменялось. Знаешь, раньше если мент к тебе подходил, сразу как-то стремно делалось. А сейчас — нет. Недавно придолбался ко мне патруль, так я им разъяснение устроил, кто я, откуда прибыл и почему они козлы. Страх перед человеком в форме или при исполнении пропал вообще, я смотрел на этих ментов и понимал, что я ж могу спокойно обоих их убить — кого тут бояться? Хотя это не совсем правильно, надо себе напоминать, что ты теперь в мирном городе, а не в зоне АТО. Если этого не делать, то и на самом деле кого-то покалечить можно.

Кстати, напиши, пожалуйста, население местное к нам хорошо относилось. Просто тут я часто слышу, что донецкие все поголовно ватники и в Россию хотят. Может, в самом Донецке и так, может, там какую-то видимость порядка поддерживают, но в поселках от сепаров натерпелись столько, что армию как родных встречали. К нам на блок-пост женщина приезжала, привози­ла продукты. Ира ее звали. Она говорила, что за это ее могут расстрелять, но она все равно будет нас кормить, потому что так надо. Когда мы снимались с блок-поста, узнали, что ее ДНР-овцы взяли… Ее историю я уже потом прочитал в Сети, когда домой вернулся (речь, как выяснилось, шла о той самой Ирине Довгань, которую террористы в Донецке привязали к «позорному столбу». — Авт.). Какие чувства это во мне вызвало? Давай я не буду говорить на эту тему.

А еще… Я недавно по ночному Кировограду погулять решил. Я раньше по клубам тусовался и вообще люблю ночной город. После АТО я будто в Лас-Вегас попал — все мигает, горит, переливается. Красиво у нас здесь…

Немного науки

«Вьетнамский» или «афганский» синдром относят к посттравматическим стрессовым состояниям. С другой стороны, он имеет довольно характерные симптомы, выделяющие эту болезнь среди других посттравматических состояний. Например, у части ветеранов Великой Оте­чественной войны наблюдается посттравматический синдром, но он явно не «афганский». Почему? Что отличает Отечественную войну от войн во Вьетнаме и Афганистане?

Между войнами во Вьетнаме и Афганистане довольно много общего: обе велись сверхдержавами на чужой территории, обе преследовали некие геополитические интересы. Обе закончились провалом. Обе оказались в конечном итоге бессмысленными и невероятно кровавыми. Толчком к развитию синдрома ученые считают именно эту «бессмысленность и беспощадность». Война меняет мировоззрение и характер человека — он становится категоричным, нередко агрессивным, с презрением или открытой враждебностью относится к власти и ее представителям, у него обостряется чувство справедливости, нередко проявляется ощущение вины за то, что остался жив, тогда как его боевые товарищи погибли. С таким набором качеств устроиться в мирном социуме очень сложно. Кроме этого, человека часто преследуют и другие, более общие «прелести» посттравматического синдрома: зацикленность на травмирующем событии или вытеснение его из памяти, ночные кошмары, высокая тревожность. Самостоятельно преодолеть этот синдром практически никому не удавалось, без профессиональной помощи нередко итогом развития болезни становится самоубийство. Другой, не менее печальный итог — участие в таких сферах, где, как и на войне, можно убивать (криминальные структуры, горячие точки по всему миру и так далее). Поэтому реабилитация солдат, прошедших донецкие бои, критически необходима.

Сегодня, кроме областной психиатрической больницы на пос. Новом, центр реабилитации участников АТО работает в Кировоградском областном онкологическом диспансере. Кроме солдат, воевавших на Донбассе, посттравматический шок испытали и мирные жители, которым пришлось уехать из дома, ведь в этот дом пришла война… Предполагаю, что в ближайшее время таких центров в Кировограде понадобится еще несколько.

К сожалению, врачи-психиатры не обещают полного избавления от «афганского» синдрома. С помощью медикаментов и специальных процедур можно снять острое состояние, с помощью длительной и кропотливой работы с психологом можно заново адаптироваться в социуме. Но опыт войны останется на всю жизнь. Единственное, что дает надежду, — украинский «донецкий» синдром возник в результате войны, которая пришла на нашу с вами землю, а не была спровоцирована где-то в далекой и враждебной стране. Это значит, что солдаты уверены в том, что воюют за правое дело и защищают свои семьи, а не умирают за чьи-то внешнеполитические интересы. Это делает войну на Донбассе похожей на Отечественную. Российский же «донецкий» синдром станет в один ряд со своими «братьями» — «афганским», «чеченским», «абхазским»…

Виктория Барбанова, «УЦ».