Окончание. Начало в предыдущем номере «УЦ».
В какие бы обстоятельства ни ставила человека судьба, он не должен терять силы духа, чувства собственного достоинства и стремления остаться человеком в любых, даже самых нечеловеческих условиях. Именно эти качества увидел автор в героях своего очерка – представителях старшего поколения этнических немцев Украины, которым правительство Германии предоставило в прошлом году возможность отдохнуть в санатории «Ингул» в городе Николаеве.
«Ни слова о политике, – в первый же день предупредила своих подопечных Ангелина Сергеевна Шардт, руководитель этого проекта, – нам не нужны ни инфаркты, ни инсульты». Однако журналисту «УЦ», который побывал в Николаеве и сумел пообщаться со многими из отдыхающих, уйти от политики не удалось. Одним из лейтмотивов бесед стала сегодняшняя ситуация в Украине: этнические немцы – точно такие же граждане Украины, как и все другие, им так же больно, как и всем другим. Кто сказал, что для того, чтобы любить Украину, считать её своей Родиной и желать ей лучшего будущего, нельзя быть немцем? Или наоборот – почему нельзя любить Украину, будучи немцем или представителем любой другой национальности?..
«Зелёный коридор»
(продолжение разговора с Еленой Фёдоровной Ивановской)
– Елена Фёдоровна, и всё же, мне кажется, не все в Луганске разделяют ваше убеждение, что этот регион – неотъемлемая часть Украины… Но в чём причины?..
– Анатолий Петрович, я хотела рассказать вам о немецком движении Луганщины, о нашем ансамбле «Ветераны Терпсихоры», об участии в общегородских и областных праздниках, а вы опять возвращаетесь к политике! Может быть, хватит того, что моя мама была репрессирована за политику?..
– Но мы оба понимаем: не «за политику», а по национальному признаку. Оказавшись неготовым к войне, терпя поражение за поражением, тогдашнее советское руководство просто отыгралось на собственном народе, на этнических немцах, которые в массе своей не были ни предателями, ни пособниками фашизма и гитлеризма. Она, ни в чём не повинная, сама стала жертвой.
– Но сегодня снова идёт война и ни в чём не повинные люди становятся её жертвами! Понимаете, когда взрывается снаряд и на твоих глазах человека разрывает в клочья, когда на твоих глазах снаряд убивает соседа и разрушает его дом, это не просто страшно!..
– Понимаю…
– Луганск с давних времён был крупным машиностроительным центром – один наш тепловозостроительный завод чего стоил! А что с ним сейчас?.. Я всегда гордилась своим городом, его боевыми и трудовыми традициями, его предприятиями. Но ведь больно было смотреть на то, что началось во время перестройки и продолжалось до сегодняшнего дня. Хирели, закрывались и разрушались предприятия – в последнее время в Луганске почти ни одно из них не работало: то закроют, это продадут – у нас даже горводоканал принадлежал России. Завод нерентабелен – оборудование в металлолом! А людей куда – тоже в металлолом?.. Это наш город, мы его любили и любим! Но с каждым годом становилось всё хуже, хуже, город начал чахнуть…
– Случайно слышал, что и квартиры в Луганске были дешевле, чем, скажем, в Кировограде…
– А кому нужна квартира в чахнущем городе? И какую цену можно выставить за квартиру, когда у людей нет денег?.. Пожалуй, культура ещё оставалась на плаву… Два театра – украинский и русский, детский кукольный театр, музеи – краеведческий, художественный…
– И Правление Межрегионального союза писателей Украины, входящего в Международное сообщество писательских союзов, и литературный музей – как-никак сам Владимир Иванович Даль родился в Луганске… Правда, художественный музей у вас бедноват…
– Но и там любителям живописи было на что посмотреть. А сейчас…
– Сейчас вы приехали в Николаев из Луганска?
– Нет, из Харькова. Всё еще представитель Луганской немецкой общины, а на деле – бомж… Три недели мы просидели в подвале, пока у меня не начали сдавать нервы… Я уже так и сказала мужу: или вывези меня отсюда, или найди мне цианистый калий!.. И когда 30 июля открыли «зелёный коридор», мы выехали. В чём были – в том и выехали. Всё бросили – наши фотографии, наши видеофильмы, которые я оцифровывала, когда обзавелись компьютером, всё…
– И действительно стали бомжами?
– Не совсем. Но… почти. Муж – кандидат наук, доцент, окончил Харьковский авиационный институт, слава Богу, ему там нашлось место на кафедре… Вообще так получилось, в семье я единственный гуманитарий, а муж и дети учились в ХАИ – кто по специальности самолётостроения, кто – ракетостроения. Живём в Харькове на съёмной квартире, а всё наше осталось там, в Луганске…
«Жди меня»
Его можно считать и немцем, и украинцем. Может быть, даже в большей степени украинцем, поскольку именно Украину он называет Родиной. И подчёркивает особо: Украина, город Кировоград. Но в самом раннем детстве он по стечению обстоятельств едва не стал самым что ни на есть стопроцентным гражданином Германии, но – и снова по стечению обстоятельств, точно так же от него не зависящих, – вновь очутился в Кировограде, хотя и остался в результате без отца (и это ещё одна остросюжетная история в моём очерке). Но фамилия, имя и отчество у него немецкие – Эдуард Карлович Штейнфельд (в немецком произношении – Штайнфельд).
Его отец, Карл Штейнфельд, – этнический советский немец, учился в техникуме механизации – с преподаванием на немецком языке – в Одесской области, но техникум закрыли. А его студентов перевели для завершения учёбы в Кировоград. Здесь он работал после техникума на заводе Укрсельхозтехники (ныне завод им. Таратуты), здесь женился – на украинке, здесь же в 1943 году у него родился сын. Пыталась ли семья в начале войны, в 1941-м, до оккупации города, выбраться из Кировограда? Ответа на этот вопрос нет. Может быть, и пыталась, но просто не успела, как не успели это сделать сотни и тысячи других кировоградцев. А 1 ноября 1943 года всю семью, вместе с 8-месячным Эдуардом, вывезли в Германию. Не угнали – вывезли как этнических немцев – на поселение. Девичья фамилия матери была Карауш, и Эдуард Карлович настаивает, что это украинская фамилия, но немцы сочли её немецкой.
Дальше был лагерь для переселенцев – разумеется, совсем не похожий на те лагеря, через которые этническим немцам СССР пришлось пройти по сталинскому Указу о депортации, – потом мужчин, отделив от женщин и детей, перевели в другой лагерь, на работы. А потом война закончилась разгромом фашистской Германии, и Эдуард с матерью оказались в зоне советской оккупации, а его отец – английской. Вот так и разлучила их жизнь. Маму Анну с сыном вернули в Кировоград, а Карл навсегда остался в Германии.
Эдуард учился в обычной украинской школе, говорил по-украински, но и по-русски тоже, дружил с одноклассниками, но знал и то, что где-то в ФРГ у него есть отец. Служил в войсках противовоздушной обороны под Феодосией. Окончил в Кировограде машиностроительный институт (ныне техуниверситет), по распределению уехал в Киргизию, на завод во Фрунзе, сам выбрал, но скоро ушёл в инструкторы по туризму. Туризм был его давним и глубоким увлечением, а на время стал и профессией. Водил в горы туристические группы, иногда и по маршрутам, которые до него считались непроходимыми, и по тем местам, которые, по местным верованиям, были запретными, случалось просыпаться в палатке, засыпанной снегом, выбираться сквозь сугроб, а потом раскапывать другие палатки, случалось видеть таинственные горные миражи, в которых местные видели духов гор, а он, как ни старался, только размытые пятна… Короче говоря, много чего повидал, много где побывал и множество впечатлений накопил. В Кировоград вернулся окончательно в связи со смертью матери, работал на кировоградской «Красной звезде» инженером-конструктором, затем 14 лет в строительной организации – на инженерных должностях от конструктора до начальника цеха, затем был приглашён обратно на «Красную звезду», на должность заместителя главного технолога, а в 1993-м уволился и создал собственное предприятие – небольшую фирму строительно-монтажного профиля. В Кировограде его знают многие, а потому не стоит слишком глубоко вдаваться в подробности трудовой биографии и житейских поворотов судьбы.
Но, наверно, менее известны «немецкие страницы» его биографии.
В 1970-х Леонид Брежнев и Вилли Брандт, федеральный канцлер ФРГ, подписали договор, разрешающий воссоединение близких родственников, и в 1976-м Эдуард Карлович по приглашению отца впервые выехал в Германию.
Германия поразила его, как всегда поражала заграница советских людей, попадающих за «железный занавес» из страны тотального дефицита: в первую голову товарным, продуктовым изобилием. А поскольку он приехал один, а не в составе организованной группы, то никто и не шептал на ухо: не верьте, это всё буржуазная пропаганда. Словно, стоит группе сесть на обратный поезд, тут же опустеют все эти дразнящие воображение прилавки и витрины магазинов. Поразила и иным, доселе неведомым укладом жизни. Потом, правда, выяснилось, что и поезда в Германии, несмотря на всю хвалёную немецкую педантичность, способны опаздывать, и вообще не всё так просто и гладко, как кажется поверхностному взгляду, но ведь его отец, который тоже вырос в СССР и впитал, соответственно, советскую ментальность, в этот уклад вписался. Женился во второй раз, работал на фабрике фирмы «Бош», смог обзавестись собственным домом, заработал пристойную пенсию. Причём пенсию платили и государство – из солидарной системы (принятой и у нас), и фирма «Бош» – из собственного пенсионного фонда. Поразительное дело! Когда у нас говорят о втором уровне пенсионного обеспечения, почему-то тут же начинают разглагольствовать о каких-то специально созданных, сторонних негосударственных пенсионных фондах, но не говорят о том, что свой пенсионный фонд может иметь и само предприятие, на котором трудился пенсионер. Наверно, и тогда, когда разрабатывалась система пенсионного обеспечения Украины, да и сегодня, надо полагать, наш менталитет не позволял и не позволяет вообразить себе предприятия, способные существовать не неделями, не месяцами, не годами даже, а десятилетиями и больше.
Ежегодно «Бош» устраивал для своих ветеранов и нечто вроде корпоратива – своего рода пикник на открытом воздухе. Вместе с отцом побывал и он однажды на таком корпоративно-пенсионерском празднике. И поразился вновь! Это было нечто вроде коммунизма, который так безуспешно строили в СССР: обилие напитков и закусок – и бери, сколько хочешь, и ешь и пей, сколько сможешь…
Об одном он жалеет сегодня – что так и не получилось тогда подробно и не торопясь поговорить с отцом о своей немецкой родне. Со стороны матери, со стороны жены – он знает всех. А со стороны отца?..
Корни семьи Штейнфельд следовало бы искать в селе Кляйн-Либенталь Старобешевского района Донецкой области. Следовало бы… если бы не война, не депортация, не репрессии и прочее. Такого названия уже нет на карте Украины.
Родоначальник фамилии приазовских Штейнфельдов переселился в Российскую империю в 1824 году из так называемого Данцигского коридора, после Первой мировой войны переданного Польше, а Данциг – это ныне Гданьск. Деда Эдуарда Карловича, как и отца, звали Карлом. Бабушку – в девичестве Рудковскую – Кристиной. У отца Эдуарда Карловича было четыре брата: Эдуард, Иоганн, Якоб и Фридрих, но более-менее известна судьба только одного из них – Эдуарда. Служил в Советской Армии, возможно – в Советской военной администрации в Германии, но как оказался в Зальцбурге (Австрия) и остался там навсегда – неизвестно. В конце концов братья Карл и Эдуард встретились, но сегодня их обоих уже нет в живых, а вопросы остались вопросами. Не исключено, что кто-то из родственников оказался в Казахстане… И опять – нет подробностей! Эдуард Карлович даже сделал запрос в германский бундесархив, а в 2012 году – в редакцию телепрограммы «Жди меня». Бундесархив добросовестно прислал справку о его отце, программа «Жди меня» – не ответила.
А может быть, те, о ком нет сведений, бесследно погибли в годы репрессий?..
В лагерях, в шахтах, на лесоповалах?
Ждите ответа… ждите ответа… ждите ответа…
«Лучше инопланетяне, чем немцы»
Простая история
Лидия Александровна Паскаль родом из немцев Поволжья. Из-под Марксштадта, переименованного в 1941 году (тоже «по национальному признаку») просто в город Маркс. Родилась в 1937 году, за четыре года до войны, в девичестве носила фамилию Бальцер.
Заметив удивление на моём лице – всё-таки фамилия Паскаль воспринимается как французская: Блез Паскаль – знаменитый французский учёный, философ и писатель, – уточняет:
– Наша с мужем фамилия на самом деле Баскаль, но вы же знаете, что немцы смягчают согласные, вот и записали по-русски Паскаль. Как услышали, так и записали: и теперь одни родственники мужа носят фамилию Паскаль, а другие – Баскаль.
Семья Бальцер была маленькой и бедной: отец умер рано, и остались в семье только мама и две дочери. Но советская карательная система исключений не делала: раз немцы – подумаешь, что дети! – значит, враги народа! В ссылку! В Сибирь!
И семью выслали в Анжеро-Судженск Кемеровской области. Мама работала в шахте, Лида только в десять лет смогла пойти в 1-й класс, в шестнадцать начала работать на почте, а в восемнадцать, как и мама, в шахте…
За то, что поднялась на поверхность, говорит спасибо Фурцевой: это она «вывела женщин из шахт», на более лёгкую работу. И Лидия начала работать в ОТК (отдел технического контроля) при шахте. И в итоге отдала шахте двадцать лет…
А в семидесятых разыскала своего родного дядю, который был сослан из Поволжья не в Анжеро-Судженск, а в Казахстан. Выяснилось, что живётся этническим немцам там неплохо, и на семейном совете было решено менять место жительства.
Обустроилась семья на новом месте хорошо: были и работа, и по-немецки крепкое домашнее хозяйство. Жить бы да радоваться! Но…
«Но» пришло с горбачёвской перестройкой, которая закончилась развалом Советского Союза и «парадом суверенитетов», принявшим в иных национальных республиках совершенно дикие формы, особенно в Средней Азии и в Закавказье. СССР оказался-таки «колоссом на глиняных ногах», а самое страшное, что декларируемое единство советских народов (так называемый единый советский народ – а ведь многие верили, что оно есть на самом деле) лопнуло, словно мыльный пузырь…
Хлебнули, как говорится, тогда многие – и вспоминать не хочется, кто кого резал, изгонял со «своей» территории, кто на кого поднимался с оружием в руках и где и сколько крови пролилось… Не минули эти беды и этнических немцев, живущих в Казахстане. Не очень охотно, но Лидия Александровна рассказывает и об этом: как местные «экстремисты», почувствовав себя «титульной нацией», задирали, унижали и били немецких детей. А старшим поджигали сараи и хлева…
Надо было уезжать…
И в немецкой общине родилась идея – на родину. Не на историческую родину, а туда, где родились их отцы, матери, да и они сами, – в Поволжье.
И послала община своих «ходоков» в Саратов. Чтобы не срываться с места и не ехать наобум. Как-никак русская поговорка о незваном госте и немцам известна. Самых представительных, самых грамотных и самых красноречивых послали…
Вот только переговоры в Саратове всё затягивались и затягивались. Местные власти не говорили «нет», но почему-то и «да» говорить не торопились. И вдруг, идя по городу, увидели «ходоки» на какой-то стене свежее граффити: «Лучше инопланетяне, чем немцы». И всё враз стало понятно: прощай, Поволжье… Может быть, так и куковали бы до сих пор в Казахстане, но долетела однажды до общины весть: президент Кравчук приглашает депортированных этнических немцев в Украину.
На деле, конечно, оказалось, что приглашение президента – это одно, а бюрократическая волокита – нечто другое: на получение гражданства ушло 11 лет. Зато теперь все в семье Паскаль граждане Украины. Пристанище им нашлось в посёлке Одесской области, где уже давно мирно сосуществуют бок о бок и украинцы, и русские, и немцы. Дети Лидии Александровны живут в смешанных браках, семья приобретает интернациональный характер, своим живым примером демонстрируя, что люди не делятся на первый и второй сорт по национальному признаку, а правнуки, может быть, и вовсе будут считать фамилию Паскаль чисто украинской.
И на здоровье! Лишь бы войны не было!
«Выжженная земля»
Для Гарри Вильгельмовича Руффа Украина изначально была Родиной – он родился 4 марта 1931 года в Высокопольском районе Херсонской области в семье педагогов-немцев. А сегодня – один из самых заметных украинских мастеров станковой живописи: заслуженный художник Украины и обладатель множества наград – от почётных грамот и дипломов Кабмина и его министерств до благодарственных писем посольств Германии и Греции в Украине. Почётный гражданин ныне оккупированного города и кавалер ордена «За заслуги».
И лишь немногие знают, какой тернистый путь пришлось пройти ему, немцу по национальности, чтобы, во-первых, просто выжить, а во-вторых, стать художником и получить, наконец, заслуженное признание – в возрасте, когда многие, устав от трудов праведных, просто лежат на диване и смотрят телевизор. И даже во время нашего разговора Гарри Вильгельмович продолжает работать над новой картиной.
Собственно, репрессии коснулись семьи Руфф ещё до войны: дед Гарика бесследно исчез в 1937 году, после того как по указанию руководства встретил немецкую делегацию. Следом пропал и родной дядя, который работал редактором крупной харьковской газеты. А в 1941-м семья разделила судьбу всех немцев СССР – была выслана в Сибирь. Отец – в Кемеровскую область, в лагерь. Мама с двумя детьми – в соседнюю область, в село Кожевниково под Томском. Ей, тонкой натуре и высокообразованному филологу, владеющей, кроме немецкого и русского, английским и французским языками, был уготован лесоповал, откуда возвращались немногие… если бы не годовалая дочь Ильза.
В 43-м году отцу «за примерное поведение и ударный труд» разрешили перевезти жену и детей в Кемеровскую область, в Ленинск-Кузнецкий – он по-прежнему оставался в лагере, работал в шахте, но получил право раз в неделю навещать семью. Задатки художника Гарик обнаружил ещё в школе, на уроках рисования, вскоре отец показал его работы заезжему художнику-копиисту. Тот пришёл в такой восторг, что подарил подростку кисти, краски и собственный маленький этюд маслом. Хотя тут же и добавил: «Но у меня он пусть не учится». Гарик подружился с местными художниками и ходил с ними на этюды – первый свой этюд «Берёзки» он хранит по сей день, – поступил учиться в Иркутское художественно-декоративное училище. Но…
Тут-то ему и напомнили, что он немец. Бесправный!
Ему исполнилось восемнадцать, три с лишним года назад закончилась война, но его вызвали в комендатуру Ленинска-Кузнецкого и заставили расписаться, что ознакомлен с тем самым указом. С этого дня он становился ссыльным – на 25 лет, не имел права выезда и был обязан трижды в неделю отмечаться в комендатуре. Он дёрнулся было: «Но училище?..» – «А в Иркутске комендатуры нет!..»
Раз не отметился – получил предупреждение. Второй – пошёл в лес по грибы, заблудился и не успел вовремя вернуться – бросили в карцер. После третьего раза отправили в лагерь.
Такими были университеты будущего заслуженного художника Украины. По существу, единственным его педагогом стала художница Ирма Герц, преподаватель института им. Сурикова, тоже ссыльная.
Освободился только по известной амнистии (в «холодное лето 1953-го»). А в 1959-м вернулся в Украину, в Донецкую область.
И здесь всякое бывало – к счастью, не всегда плохое, хотя хорошее случалось реже, чем он того заслуживал.
Но в 2004 году в Афинах, на художественной выставке, приуроченной к Паралимпийским играм, «выстрелила» его знаменитая картина «Дорога к храму».
И тут же посыпалось – награды, звания и… даже членство в НСХУ, в котором до того отказывали (тоже по национальному признаку?).
А в 2014-м чета Руфф стала беженцами. «Прямо под нашими окнами разместили орудийную установку, – рассказывает Тамара Сергеевна, жена художника. – Первое, что я уложила, – все его награды…» Сам же Гарри Вильгельмович, похоже, успел захватить только этюдник, кисти и краски…
Живут в гостинице при одесской кирхе. Плата за неё съедает львиную долю пенсии. Экономят на всём. И варят пельмени в электрическом чайнике.
Его полотна – национальное достояние Украины. Они находятся в музеях Киева, Донецка, Севастополя, Николаева, Одессы и т.д., в частных коллекциях Украины, России, Белоруссии, Австрии, Англии, Германии, Греции, Израиля, Канады, США, Хорватии.
Но львиная доля работ осталась дома, на оккупированной территории (а потому я и не называю город, из которого ему пришлось бежать). Уже звонили из министерства культуры: «Вывезите картины, вы же видите – эта территория превращается в выжженную землю, хотя бы до первых украинских блокпостов вывезите, а дальше мы уже сами и до Киева довезём, и где разместить найдём…»
А как?!.
Вместо эпилога
Николаев – город интересный. В каких-то своих чертах неуловимо похож на Кировоград, в каких-то – разительно отличается. Прежде всего – Ингулом. Скромная речушка, делящая наш город на право- и левобережье (и только весной, когда обильно тает снег, способная показать свой норов и превратиться в настоящую реку), в Николаеве, у впадения в Южный Буг, широка и полноводна. Именно в устье Ингула стоит тот самый знаменитый (и страшно засекреченный в недавнем прошлом) судостроительный завод, который был способен выпускать корабли любых классов: от сухогрузов и рефрижераторов до плавучих отелей и от авианосцев до подводных лодок. Вот, кстати, и подлодки «Малютка», на одной из которых сражался знаменитый подводник Второй мировой войны, уроженец Кировограда-Елисаветграда Фисанович, сходили со стапелей николаевского завода.
В 1784 году на месте нынешнего Николаева создано военное укрепление, а через четыре года, во время русско-турецкой войны 1787–1791 гг., на Ингуле заложена верфь, которая в конце концов переросла в крупнейшее судостроительное предприятие. В августе 1790 года был спущен на воду первенец николаевских корабелов – 44-пушечный военный фрегат «Святой Николай». Сам же город в то время состоял из 60 землянок и построенных вблизи верфи 50 куреней для рекрутов. Немецкий врач Дримпельманн оставил записки о своём прибытии в тогдашний Николаев: возчик остановился, и хотя вокруг не было видно ничего, кроме отдельных хат и часовых, сказал: «Прибыли, барин». В 1904 году население города уже превысило 100 тыс. человек. Основную массу (77%) составляли украинцы и русские, но были и немцы, и евреи, и поляки, и караимы, и греки, и молдаване, и татары, и болгары.
Попав в Николаев, нужно обязательно посетить его музей кораблестроения. Экспозиция великолепна. Стоит не спеша пройти по залам, а заодно заметить себе, сколько немецких фамилий вписано в историю верфи, флота и самого города.
Но, к сожалению, сегодня и николаевцы о своём судостроительном заводе (как и луганчане – о своём тепловозостроительном) могут спросить: «А что с ним?..» И сами же и ответят: «Банкрот».
Для сравнения: Германию (как свидетельствует «Большая энциклопедия Кирилла и Мефодия») во все времена характеризовала высокая роль государства в экономике. Модель социального рыночного хозяйства представляет собой компромисс между экономическим ростом и равномерным распределением богатства. Высокий уровень социальных гарантий привёл к тому, что 40% чистой прибыли немецких компаний идёт на оплату труда, на отчисления в социальные фонды. На 100 евро чистой заработной платы в среднем на отчисления в социальные фонды приходится 81 евро.
Часть этих денег расходуется и на финансирование немецкого движения в Украине.
Украина же, имевшая на момент развала СССР один из самых мощных промышленных и научных потенциалов среди советских республик, в конце 1980-х – начале 1990-х пустила и экономику, и промышленность в свободное плавание по волнам, без руля и без ветрил. А все разглагольствования политиков, что, дескать, украинские предприятия слишком крепко завязаны с производствами в соседних республиках, слишком плотно сидят в единой технологической цепочке, а потому сами по себе почти ничего не могут, на мой взгляд, только прикрывали неумение (а может быть, и нежелание) государства взять на себя, по примеру той же Германии, руководство экономическими процессами. Последствия этого мы и расхлёбываем сегодня в Луганске и Донецке.
К сожалению, и санаторий-профилакторий «Ингул», в котором сошлись все вместе герои моего очерка, принадлежит судостроительному заводу. Великолепный оздоровительный комплекс, имеющий достойную лечебную базу, удобные двухместные номера, столовую, собственные плавательный бассейн и спортзал, в котором проводятся занятия лечебной физкультурой, он был в лучшие времена построен для тружеников завода. А сегодня держится на плаву благодаря подвижничеству персонала во главе с врачом-пульмонологом высшей категории, заслуженным врачом Украины Славомирой Дмитриевной Антаковой, настоящим энтузиастом своего дела и прекрасным организатором. Показатель «цена-качество» этого санатория – один из лучших в Украине, а медицинский персонал отзывчив и добросовестен.
Отдыхалось здесь героям моего очерка неплохо. И, похоже, не только они, этнические немцы Украины, прошедшие трудный путь, но не сломленные невзгодами, должны быть благодарны своей исторической родине. Но и санаторий, которому немецкий налогоплательщик, пусть на две недели, обеспечил и занятость, и заработок.
«Блажен, кто посетил сей мир в его минуты роковые…» А было ли в цепи поколений, живущих на этой многострадальной земле, хотя бы одно, не пережившее этих «роковых минут»?..
Анатолий Юрченко, «УЦ». Фото автора.
