Не забудьте поздравить Марию Васильевну!

Живёт себе в стареньком домике на Николаевке кировоградка Мария Васильевна Воленко. На днях ей исполняется 90 лет, однако не только знаменательная дата стала поводом для написания этой статьи, просто захотелось поведать о её долгой и интересной жизни нашим читателям.

Увидев впервые Марию Васильевну, даже не поверил, что годы её жизни приближаются к вековому юбилею, а услышав – понял, что её светлому разуму и живому уму могут позавидовать многие участники телевизионных трансляций с заседаний Верховной Рады или политических ток-шоу. А разговор наш был простой – «про жизнь».

– Попала я в Кировоград ещё в детстве. Приехали мы всей семьёй из города Канежа, и живу я сейчас на улице Канежской. Тут много было раньше выходцев из Канежа, беглецов. Мы ведь тоже бежали. Мой папа был «кулаком», как тогда говорили, хотя на самом деле – просто работягой. Он из семьи, где было шесть сыновей, а он был второй от краю. Так что, что такое труд, он знал прекрасно – был Хозяином. Его отец, мой дед, даже мешал ему строить свой дом, чтобы тот не ушёл на вольные хлеба – так деду хотелось оставить своего сына при себе. Папа купил лошадку, та принесла жеребёнка, потом отелилась корова, сначала нанимался на работу, накопил денег, а потом свою землю увеличил – так и разбогател. Нынешним селянам у него было бы чему поучиться! А когда началась коллективизация, в 1928 году, папу друзья предупредили ночью, что утром придут за ним – раскуркуливать. Всё, что можно было погрузить на телегу, взяли с собой и приехали сюда. Здесь он купил старенький дом и начал его обустраивать. За ним и канежские знакомые, кому угрожали аресты, потянулись. А уже после войны улицу назвали Канежской, в честь восстания крестьян против Директории, которое подняли Паровины (это, кстати, фамилия моего отца. Семейство Паровиных в Канеже большим было).

Здесь папа тоже без дела не сидел: всеми правдами и неправдами перевёз сюда свой сад и занимался садоводством. Он и окулировкой занимался, и прививал новые сорта на старые стволы. Весной, когда сад зацветал, пройти мимо нельзя было – такая красота! От сада осталась груша возле дома, но она высокая стала, груши очень вкусные, однако достать – невозможно. А когда сами падают – разбиваются вдребезги. Работал папа на железной дороге, составителем составов, потом – на электростанции, начал строить новый дом. Так мы и жили до самой войны.

Моя старшая сестра, Вера, окончила курсы сандружинниц, а я училась в фельдшерско-акушерской школе. Занимались мы в здании, что напротив кинотеатра «Мир», там сейчас тоже больница. Нас много было: учились в две смены, семь групп по 35-40 учеников. И это только фельдшеры! А ещё медсёстры и акушерки! Учёба у нас была с двух часов дня до полдесятого вечера. Мы учились у лучших врачей города и области. Могли сами и роды принять, и простую операцию сделать. У меня 21 июня 1941 года был последний государственный экзамен. Так что в первый день войны нас отправили принимать раненых, что поступали по железной дороге в Кировоград. В городе сделали четыре пункта приёма раненых: один возле вокзала (там сестра работала), второй – там, где сейчас машиностроительный техникум, там я принимала и распределяла раненых дальше, третий – на перекрёстке улиц Ленина и Калинина, там сейчас Доска почёта, и на площади Кирова, в доме была гостиница, это напротив нынешней администрации, между банком и новым магазином. В первые дни во время бомбёжки бомба попала в пункт приёма раненых на Ленина, все погибли, а мне повезло – я оттуда только уехала. А когда фашисты подошли, нас всех погрузили в товарные вагоны, и 3-го августа мы выехали из города, чуть раньше уехала сестра, а вся остальная моя семья осталась в Кировограде.

Эвакуируясь, мы доехали до Артёмовска, это в Донецкой области. Там нередко попадались раненые с газовой инфекцией, любые ранки вспухали и гнили, а у нас лекарств никаких почти не было, лечили их гипертоническим раствором – 20% раствор соли в воде. Когда Артёмовску уже угрожали немцы, мы снова выехали на поезде, только теперь нас отправили на Дальний Восток.

Поезд доехал до Забайкалья, но потом планы поменялись, верховному командованию стало известно, что войны с Японией не будет, и нас вернули под Москву. Так я в декабре 41-го попала в Подмосковье. Как раз наши перешли в наступление, работы было много. Работали по четверо суток без сна, потом главврач команду давал: «Всем спать!», на 3-4 часа падали там, где услышали. Так и отдыхали. Тяжело было всем, а весной началась цинга. Мы тогда как раз стояли на берегу Оки, и кто-то сказал, что на той стороне есть поляна дикого щавеля, а он богат витамином С, значит, поможет победить цингу. Вот нас, четверых сестёр и молодого лейтенанта, отправили его собирать. Туда мы по понтонному мосту перешли, нашли этот щавель, собрали в несколько мешков, а по реке пошли корабли, и мост развели. Уже вечер настаёт, а мы вернуться не можем. Вот командир и говорит: «Кто умеет плавать – плывите на тот берег, там есть лодочная станция». Вот я вместе с подружкой из Винницы и поплыла. Я-то до середины доплыла, а там чувствую – сил не хватает, течение сильное. Растерялась, а подруга увидела и кричит мне: «Перевернись на спину, плыви наискось!» Так и выплыла, потом нашли лодки, привезли тот щавель в медсанбат, накормили всех супчиком зелёным…

После битвы под Москвой послали нас на Курскую дугу. Из одного пекла – в другое. Нас определили в бывшую психиатрическую лечебницу. Там было страшнее: мы были возле фронта, и приходилось прямо с передовой вытаскивать раненых, меня там тоже ранило. Я когда в санчасти лежала, узнала, что, когда немцы захватили Курск, они заставили наших врачей всем тяжёлораненым сделать в вену инъекции бензина. Все погибли, а врачей и сестёр после освобождения судили и отправили на Колыму. Так мне дважды повезло.

После выздоровления я попала под Харьков, там тоже были тяжелые бои, это была неудачная операция советского командования, много наших солдат полегло, многих покалечило. Из-под Харькова мы перешли к Виннице, туда, где ставка Гитлера была. Немцы район этот хорошо знали и бомбили и обстреливали очень прицельно. Снова работы нам хватало. Раненые сплошным потоком поступали в госпиталь. После этого побывала во Львове, потом уже – в Польше.

Помню, остановились мы в Ченстохове, в бывшем концлагере для советских солдат. А меня отправили в бригаду «скорой помощи» – ездили по боевым частям, собирали в наш госпиталь тяжелораненых из медсанбатов. А из Ченстохова – прямая дорога на Берлин. Она тогда уже была такого качества, что сейчас нам и не снилось! Вот этой дорогой мы и возили раненых из-под Берлина. А тут и Победа пришла. Вы бы видели, какое это было торжество! Остановились все, начали стрельбу в воздух, все кричат, обнимаются. А меня как раз болезнь свалила. Расслабилась от Победы – вот организм и отплатил мне за всё. Заболело в районе сердца, а я не знаю, может, осколок от ранения остался, может, что-то ещё. Сижу, прижав колени, ни вздохнуть, ни разогнуться не могу. Сознание от боли теряю. Повезли меня в больницу, а перед этим, чтоб снять боль, нашли опиум и напоили, ещё и на дорогу дали. Так и довезли. Я шесть суток сидела неподвижно, а в палате со мной лежала какая-то женщина – майор. Начала она рассказывать анекдоты, а мне смешно и больно! Прошу её остановиться, а она ни в какую! И, когда она закончила, я так рассмеялась, что у меня как будто лопнуло что-то. Так она меня и спасла! А врач потом сказал, что благодаря ей мне можно без операции обойтись.

После этого меня отправили домой. Приехала я в Кировоград и узнала, как пережили войну родные. Сестра моя уехать в тыл не смогла и вернулась домой, её во время облавы схватили и хотели отвезти в Германию. Держали всех возле концлагеря, который находился вблизи нынешнего стадиона, только она спортивная была, смогла ночью по водосточной трубе залезть на крышу и с другой стороны спустилась. Мама её ночью пошла искать, а сестра сама навстречу идёт. С тех пор до прихода наших их с братом в яме и прятали. В доме немцы жили, а во дворе – яма с детьми. Брат рос быстро, приходилось в яме вырывать место, чтоб ноги мог протянуть. А у папы была лошадь, вот немцы его и заставили вывозить трупы из концлагеря. Возил он их на Валы, это место сейчас называют еврейским кладбищем, но там не только евреи похоронены, там все были. Там и вся семья моего мужа где-то лежит. Его в Германию забрали, а родители помогали партизанам из Чёрного леса – там партизанил их зять. Пока мой муж еще в городе был, они вместе ходили и вырезали провода связи. Их кто-то из своих предал, всю семью арестовали гестаповцы и расстреляли. Вот так благодаря облаве муж в живых и остался тогда. А теперь мы с сыном туда цветы носим. Его дедушка и бабушка там лежат.

После войны пошла я работать по специальности: медсестрой в детские учреждения. Сначала в роддом, но туда далеко было ходить, и меня перевели в Дом грудного ребёнка на Николаевке, а потом я работала в яслях. Декретный отпуск тогда был три месяца, и в эти ясли брали самых маленьких. Я там проработала почти двадцать лет. После того как эти ясли закрыли, работала в детских садиках старшей медицинской сестрой. Работала в 48 саду, а там врача не было, звонят в управление педиатрической службы, просят врача, а начальником был мой бывший учитель, ещё с фельдшерско-акушерской школы. Узнал, что я там медсестрой работаю, и говорит: «Она сама за врача справится, не волнуйтесь!» Справлялась! Хотя уже и тяжело было: война давала о себе знать, мне от неё и анемия досталась, а потом и вовсе желчный удалили. Пришлось уйти из медицины, но муж работал в ШВЛП, в охране, как-то пришлось его подменить, потом его напарника подменила, одного, второго, третьего, вот мне и предложили остаться на постоянную работу. Так я ещё поработала в охране лётного училища 15 лет. А общий трудовой стаж у меня 65 лет, 6 месяцев и 10 дней, из них – 5 лет войны. Пока работала, смогла построить этот дом. Своими руками. Конечно, соседи помогали, у нас тут как бригадный подряд был: если кому надо что-то сделать, все соседи собираются на помощь. Они мне помогут, я – им. Так и выживали в тяжелые времена.

На пенсии тоже сидеть спокойно не получилось. Михаил Иванович Калихов пригласил меня выступать перед молодёжью. Мы себя в шутку называли «бригада патриотического воспитания». Рассказывали молодым про свою жизнь, про себя. Вот прям как вам. Сейчас в лётную академию приглашают, с молодыми курсантами общаюсь.

А ещё у Марии Васильевны огромное количество памятных фотографий. Есть фото, сделанные во время войны, есть фотографии послевоенного времени. Очень удивил один момент: ежегодно от имени правительства Москвы Мария Васильевна получает поздравления в связи с победой советских войск под Москвой. У неё уже целая коллекция этих поздравлений – и за подписью Лужкова, и за подписью Собянина. Порадовало: помнят, ценят, благодарны. Вот интересно, а поздравят ли её наши властьимущие с 90-летием, которое будет 14 августа?

Мы, редакция и все читатели газеты, искренне поздравляем вас, Мария Васильевна, с наступающим юбилеем и желаем вам оставаться такой же искренней, доброй, и главное – побольше здоровья, чтоб были силы делиться своим опытом, своей жизнью с нами, молодыми.

P. S. Перед самым нашим уходом, стоя на пороге дома, Мария Васильевна нам сказала: «Самое тяжелое мы уже пережили! Дальше – будет лучше! Не может не быть!»

Алексей Гора, фото Елены Карпенко, «УЦ».

Добавить комментарий