Охлажденные заметки о прошедшем лете

Нет, уважаемый читатель, это не плагиат, а всего лишь перефразированный вариант названия записок великого путешественника. Определение «великий» в данном случае относится к литературной ипостаси Федора Михайловича. А путешественником на момент сочинения своих «Зимних заметок о прошедшем лете» Достоевский, по его собственному признанию, был самым что ни на есть начинающим, хотя за два с половиной месяца своего первого заграничного турне он одним махом посетил 14 городов семи западноевропейских государств.

Мои летние поездки по количеству городов и стран были намного скромнее, хотя тоже на Запад, и в одном географическом пункте, Лондоне, даже пересеклись с маршрутом Достоевского (если, конечно, аэропорт «Хитроу», где мы дважды делали пересадку, считать Лондоном). И еще – одна из поездок также была на воды, и тоже в связи с оздоровлением печени. На этом совпадения заканчиваются, но я дерзнул примазаться к гению, т.к. мне понравилась форма его изложения – остуженная временем на переваривание увиденного, не сведенная только к впечатлениям о заграничных достопримечательностях, увиденных именно летом 1862 года. Автор перемежает свои заметки многочисленными, полными иронии и сарказма публицистическими отступлениями о литературе, временах и нравах в стиле «а кстати…». В своих заметках Достоевский путешествует не только в пространстве, но и во времени, далеко выходя за рамки конкретного года и увиденных стран, то периодически посещая Россию, покинув «на минуточку» Западную Европу, то «заезжая в старину», то снова возвращаясь в современную ему реальность. Может, и у меня получится вписаться в подобный формат, к которому обязывает название моих скромных заметок. С чего бы начать рассказ о собственных странствиях? Можно в духе космической эры – с гагаринского «Поехали!». Можно совсем без пафоса, буднично, как в полуторастолетней давности «Заметках…» Достоевского – «Ну, начинаю». Но меня вдруг как бесы (то ли Достоевского, то ли Пушкина) попутали: захотелось начать слегка перефразированной первой строкой книги новозаветного Евангелия от Иоанна (обязательно надо будет пойти в храм и замолить грех богохульства) – «В начале был Нью-Йорк». До недавнего времени он неоднократно признавался неофициальной столицей мира и наиболее влиятельным мегаполисом планеты. Но первенства своего не удержал и в самом конце ушедшего лета уступил его Лондону. Тому самому, который в «Заметках…» Достоевского предстал такой нравственной преисподней, что, казалось, непременно выродится и самоуничтожится в самом скором времени. Ан нет! Эксперты оценивали города-претенденты не только по политическому влиянию, доходам и богатству, глобальным связям, но и по уровню культуры и образования. Лондон набрал 22 балла, Нью-Йорк – баллом меньше.

Все эти рейтинги вовсе не означают беспроблемность и безоблачность жизни обоих мегаполисов. Лондон в августе этого лета содрогнулся от массовых погромных бесчинств хулиганов. Второй призер, Нью-Йорк, тоже имеет массу проблем. В этом году, например, он пережил нашествие клопов; на путях в подземке изредка можно увидеть крыс, а в вагон метро начиная, скажем, со станции «125-я улица» восточного Гарлема и до конца 4-й линии в направлении южного Бронкса иногда могут войти такие внешне мало адекватные особи, что всем остальным пассажирам на душе станет неуютно. А вот по 1-й линии через тот же Гарлем, но западный, можно ехать в расслабленном спокойствии. Да и выйти в этом районе в город абсолютно безопасно. Мы, например, выходили. Побродили по величественному кампусу (студгородку) знаменитого Колумбийского университета, занимающего ныне 4-е место (после Гарварда, Принстона и Йеля) в рейтинге американских вузов. Потом из кампуса спустились к Гудзону и прогулялись по чудесному живописному парку западного Гарлема. Наверняка среди сидящих на лавочках были и безработные, но в речку с Бруклинского моста, как это в 1925 году «наблюдал» Владимир Маяковский, они не кидались. И не потому, что получают пособие по безработице, а потому, что такого моста через Гудзон нет… И никогда не было. С момента возведения и по сей день легендарный Бруклинский мост стоит на реке Ист-Ривер, омывающей Манхэттен с противоположной, восточной стороны…

Ну оконфузился Владимир Владимирович, с кем не бывает. Маяковский, особенно ранний, всегда будет одним их моих любимых поэтов. Но из этого стихотворения (кстати, великолепного по технике исполнения) для советских школьников и студентов в мое время сделали обязаловку. К отечественным словесникам по этому поводу претензий быть не может. В своей подавляющей массе они были лишены возможности побывать «на месте преступления американского капитализма». И хоть в СССР было немало выездных (дипломатов, журналистов-международников и т.п.), знающих про досадный ляп классика, стих из учебных программ не изымали. Уж больно хлестко и талантливо обличалась одна из неприглядных черт жизни «города Желтого дьявола». Для молодых открою, а для тех, кто постарше, напомню соответствующий пассаж из стихотворения «Бруклинский мост»:

Здесь жизнь была

одним – беззаботная,

другим – голодный

протяжный вой.

Отсюда безработные

в Гудзон кидались

вниз головой.

Побродив однажды с женой по Бруклинскому мосту, я отметил, что броситься с него даже в Ист-Ривер (не говоря уже про Гудзон, протекающий в 3-х километрах к западу) штука совсем не простая, если не безнадежная в принципе. Дело в том, что пешеходная, центральная часть моста высоко приподнята над двумя боковыми автотрассами, машины по которым односторонне прут с Манхэттена в Бруклин и в обратном направлении в несколько рядов. Поэтому с пешеходной части моста броситься в воду абсолютно невозможно. Надо быть очень искусным эквилибристом, чтобы по тонким каркасным растяжкам добраться до краешка моста, не свалившись при этом под колеса лавины несущихся внизу автомашин, а уж потом броситься в речную пучину.

Но больше всего мы, конечно, бродили не по Гарлему, а по среднему и нижнему Манхэттену. В этот приезд мы решили неспешно прогуляться по 5-й авеню, которая делит длинный Манхэттен на западную и восточную части. Это самый богатый и известный нью-йоркский проспект (а не Бродвей, как у нас всегда считали). Свой променад мы начали с восточной оконечности Центрального парка, спускаясь на юг – в нижний Манхэттен. Многие туристические достопримечательности и символы Нью-Йорка, да и, пожалуй, всей Америки, сосредоточены именно на этой авеню. Мы стартовали с «Музейной мили» (она же – «Миля миллионеров», т.к. в ранних 1920-х самые богатые горожане начали строить здесь свои виллы). Слева и справа возникали то Новая галерея, то Музей Нью-Йорка, еще ниже – Национальный музей дизайна, Музей Соломона Гуггенхайма, Метрополитен-музей. Этот, последний, мы уже ранее посещали. Впечатлений, конечно, осталась масса. Например, обязательной фиксированной платы за вход в музей нет. Есть так называемая рекомендованная цена доступа к миллионам бесценных артефактов, собранных по всему миру (suggested admission fee), но можно заплатить, сколько сочтешь для себя нужным и возможным, хоть и 1 цент. Читатель подумает: ну, жлоб, – и это главное твое впечатление?! Нет, чтобы о каком-то эмоциональном потрясении от созерцания картин старых мастеров, древних саркофагов или хотя бы платьев от известнейших модельеров мира, так он, совок, – о чем-то мелком, околохудожественном, меркантильном!.. Взывая к снисходительности читателя, процитирую «Заметки…» Достоевского: «Но не думайте, однако, – предупреждает он читателей “Заметок…”, – что я вам много расскажу собственно о городе Париже. Я думаю, вы столько уже перечитали о нем по-русски, что, наконец, уж и надоело читать». Так же и о Нью-Йорке, о любой его мало-мальски известной достопримечательности, в том числе об экспонатах знаменитого Метрополитен-музея, можно из книг, Интернета и прочих источников извлечь столько текстов, фото- и видеоматериалов, что жизни не хватит их перечитать-пересмотреть. А вот о предполагаемой входной плате, о том, что многие добровольно платят сверху, наш человек узнает не всегда. Ему просто в голову не придет искать подобную информацию, даже в Интернете. Кстати, с 1 июля с.г. предполагаемая плата возросла с 20 до 25 долларов, хотя, согласно калькуляциям специалистов, стоимость «окультуривания» одного посетителя Метрополитен-музея должна быть не менее 40 долларов. Разница компенсируется из городского бюджета. А вот в Вашингтоне все музеи вообще бесплатные. В конце мая позапрошлого года мы с супругой стали свидетелями настоящего паломничества в Вашингтон тысяч школьников из разных штатов для ознакомления с богатейшими экспозициями столичных музеев. «Господи, – шутила моя жена-учитель по поводу туч юных шумных компаний, снующих по музею, – только распрощалась до осени со своими учениками, как тут еще один улей с американской ребятней. Прямо нигде спасу нет!»

После такого небольшого серфинга «по волне моей памяти» возвращаюсь в Нью-Йорк, на 5-ю авеню. Как я уже предупредил, описывать Эмпайер-стейт-билдинг, Нью-Йоркскую публичную библиотеку, Рокфеллеровский центр и собор Святого Патрика, роскошные фирменные магазины известнейших фирм, представленных на этом главном имиджевом и торговом проспекте города, не буду (беру пример с Достоевского). Так о чем же тогда писать? Можно, например, о людях, встреченных на этой авеню. По справедливому, на мой взгляд, выражению Паскаля, человеку по-настоящему интересен только человек. А он широк. Это уже Ф.Достоевский. Как тут быть? Сузить, как предполагал его герой Митя Карамазов. Конечно, сузить самого человека невозможно, а взгляд на него – вполне.

Ранее мы уже это практиковали, когда выхватывали из толпы толстых и очень толстых американцев, которых в Штатах аномально много. На этот раз жена предложила попристальней взглянуть на человека курящего (гомо курякус – на тарабарском латинском я бы так его назвал). Почему курящего? Да потому, что хотелось увидеть, есть ли результаты великого похода Америки против табачного дыма, прежде всего секонд-хэндовского. Нет, я не описался (ударение – на третьем слоге). Дым секонд-хэнд (secondhand smoke – SHS)– так дословно и чаще сегодня по-английски называется пассивное курение (passive smoking). Начиная с 1975 года, с запрета курить в большинстве общественных мест штата Миннесота, в США началась борьба за права некурящих американцев. Каждый штат определяет свои меры и зоны борьбы с пассивным курением. Что касается сегодняшнего города Большого яблока, то здесь такие запреты тоже давно существуют. С конца мая нынешнего года они еще больше ужесточены и распространены на заведения общественного питания, парки, пляжи и прилегающие к ним пешеходные дорожки, открытые и крытые стадионы, общественные школы гольфа, пешеходные зоны некоторых площадей, например, таких, как Таймс-сквер, Геральд-сквер, на игровые площадки и бассейны.

На 5-ю авеню мы вышли из Центрального парка, где уже установлены таблички, оповещающие о недавно принятом мэрией решении распространить антитабачные запреты на нью-йоркские парки (их в городе 1700!). Можем констатировать: за полтора часа гуляний по главной рекреационной зоне мегаполиса курящих мы не заметили. На прилегающие к Центральному парку кварталы 5-й авеню запрет на курение уже не распространяется. Поэтому, выйдя из парка, мы сразу же «включили счетчик». Подсчет велся на тротуарах одной стороны авеню, по которой мы шли в нижний Манхэттен. Чудесная солнечная погода обеспечивала достаточную многолюдность главного городского проспекта. По мере нашего приближения к нижнему Манхэттену проспект наполнялся все большим и большим количеством пешеходов, и на многих кварталах широкие многолюдные тротуары напоминали нам кировоградскую улицу Ленина субботним летним вечером 60-х-70-х годов прошлого века. Для тех, кто по малолетству не застал этот феномен, сообщу: по нашему ленинскому «бродвею» погожими вечерами гуляли, без преувеличения, толпы желающих «на людей посмотреть и себя показать».

Так вот, наше более чем двухчасовое наблюдение этих масс людей на протяжении приблизительно семи километров выявило аж 27 дымящих пешеходов (естественно, взрослых, тинэйджеров среди американских куряк увидеть очень сложно), большинство из которых было представительницами прекрасного пола. У нас, возле входа в родной КНТУ, за время одной переменки можно одномоментно сосчитать столько же, если не больше, курцов… Как говорится в рекламе, ощути разницу. Вот мы и ощущаем, сначала носом, потом легкими, попозже – многими другими частями тела…

Естественно, наш моцион по пятой авеню не ограничивался мониторингом многолетней кампании борьбы американцев за здоровый образ жизни. Еще, например, мы любовались…природой. Да, да, не удивляйтесь. Нью-Йорк – это не сплошные каменные джунгли. Одних только белок и бурундуков, пасущихся в парках и на кладбищах диких гусей я здесь видел намного больше, чем за всю свою немалую жизнь в украинских лесах, городах и весях. В «верховьях» и местами в «среднем течении» пятой авеню разбита масса красивых ухоженных тротуарных цветников. Фотографировать городские цветы Америки мы начали с позапрошлогодней поездки в американскую столицу. Маяковский зарекомендовал бы себя бОльшим провидцем, если бы свою знаменитую строку-рефрен

«…Через четыре года

здесь будет город-сад!»

из стихотворения «Рассказ товарища Хренова…»

(«Я знаю – город будет,

Я знаю, саду – цвесть…»)

посвятил не строящемуся на месте старого посёлка Сад-город пролетарскому Новокузнецку, а буржуйскому Вашингтону из американского округа Колумбия (извините за каламбур – Клумбия, с намеком на обилие цветочных клумб). Вот уж действительно город-сад! Это я цитирую восклицание из рассказов жены родным и знакомым о посещении Вашингтона. Что бы сегодня рассказал товарищ Хренов о Новокузнецке, мы уже не узнаем, а вот из Википедии можно узнать, что с экологией там хреново. Вот цитата из этой электронной энциклопедии: «Новокузнецк занимает второе место в списке самых экологически загрязнённых городов России»… Как говорят в Вашингтоне, no comment.

Так вот в этот самый Вашингтон я приехал во второй раз, а жена – в первый. Поэтому я с покровительственным превосходством бывалого сдержанно реагировал на ее охи и ахи, хотя 12-ю годами ранее сам тоже был приятно поражен обильной разноцветной флорой американской столицы, особенно ее цветами, среди которых преобладали бархатцы, больше известные у нас под украинским названием чорнобривці. Тогда, летом 1997 года, мы, члены украинской делегации в рамках программы «Обмен учеными из регионов» (RSEP), не уставали изумляться обилию в заокеанском городе самых что ни на есть украинских цветов. И если бы мы тогда вдруг услыхали «Як на ті чорнобривці погляну…» в какой-нибудь англоязычной версии, то удивились бы, наверно, меньше, т.к. одну исконно украинскую народную песню – «Щедрик» – американцы уже давно приватизировали, сделав из нее самый настоящий рождественский гимн США. Глядя на вашингтонские чорнобривці, всех нас так и подмывало с хвастливой лукавинкой спросить первого встречного, знает ли он, чьими цветами ему предоставлена возможность любоваться? Подобные патриотические порывы посещали и мою жену, которая, начиная с клумбы у Вашингтонского автовокзала, начала методично фотодокументировать «наши» чорнобривці. Да, уважаемые читатели, заметив кавычки, вы правильно заподозрили подвох. Вернувшись на родину, я не поленился навести справки относительно чорнобривців. Оказалось, что, в отличие от «копи-райта» на родной фольклорный «Щедрик», Украина не имеет ни малейшего права считать эти красивые неприхотливые цветы одним из атрибутов своей национальной символики. Родиной бархатцев (чорнобривців) является …Америка. Оттуда их и завезли в Европу. Эта новость (для меня; читателей «УЦ» я не имею права заподозрить в подобном невежестве) могла бы «вызвать во мне одну только вспышку уязвленного патриотизма» (взял в кавычки потому, что это дословная цитата из «Заметок…» Достоевского), но сердце мое быстро успокоилось, вспомнив саркастичные «оправдания» Федора Михайловича. «Черт возьми, – думал я, – мы тоже изобрели самовар… у нас есть журналы… у нас делают офицерские вещи… у нас…» – псевдопатриотически иронизировал в своих «Заметках…» Достоевский. Ну а я подумал и решил, что бартер «Чорнобривці в обмен на Щедрик» (т.е. мы считаем чорнобривці украинскими, а американцы «Щедрик» – своим, родным) вполне даже пристойный – тут и расстраиваться не из-за чего.

A PROPOS, т.е. кстати, как сказал бы в Париже Достоевский , для которого французский язык являлся весьма сильным художественным приёмом. Но в данном случае я хочу попутно заметить не о русском писателе, а о русских березах. По аналогии с чорнобривцями я «пробил» соответствующую информацию в ряде энциклопедий. Почему? Да потому, что в 1997 году я как-то засомневался в первородном праве России на это дерево. Это произошло во время моей поездки из штата Мэн, США, в канадский Квебек. Во время довольно длительных автобусных переездов в ту и другую стороны почти половину дороги, пролегавшей по лесистой местности обеих стран, я разглядывал то сплошной, то смешанный березняк. Да и в самом Нью-Йорке, на той же 5-й авеню, можно встретить стройные красавицы-березки. А на недавно открывшемся в районе восточного Манхэттена удивительном парке-эстакаде Хай Лайн (High Line) есть целая рощица молодых березок. Да, в «березовый ситец» испокон веков наряжены очень многие территории США. Например, белая береза (The White birch) является официальным геральдическим деревом штата Нью-Хэмпшир. А что же Россия? Она, оказывается, тоже (а не исключительно или преимущественно) может с полным правом называть березы своими, родными, поскольку, как и Украина, как и великое множество других стран, находится в северном полушарии, где растут эти деревья. Ох уж эти энциклопедии: их хлебом (то бишь информацией) не корми, дай только разрушить чьи-то красивые мифы и легенды…

В июне, перед отлетом в Штаты, мы встретили гостившего в родном Кировограде профессора американского университета Павла Босого, который присоветовал нам мотнуться из Нью-Йорка на несколько дней в Пуэрто-Рико. Мол, для этой ассоциированной с США страны, имеющей статус «неинкорпорированной организованной территории», не надо никакой дополнительной визы, да и авиаперелет недорогой, и пляжи там чудесные, и достопримечательностей хватает, чего только стоят испанские крепости… Этим последним словам, о крепостях, мы придали меньшее значение, по сравнению с другими Пашиными аргументами. Подумаешь, крепости, сколько мы их уже перевидали, большое дело! Но дело, т.е. крепости и соединяющие их крепостные стены, оказались не просто большими, а, без преувеличения, грандиозными! Опять вспомнились «Заметки…» Мастера, в частности его впечатления о знаменитом готическом соборе в Кёльне. «В обратный проезд мой через Кельн, то есть месяц спустя, когда, возвращаясь из Парижа, я увидал собор во второй раз, я было хотел “на коленях просить у него прощения” за то, что не постиг в первый раз его красоту, точь-в-точь как Карамзин, с такою же целью становившийся на колени перед рейнским водопадом».

Подобные чувства, но всерьез, без иронии Достоевского, нас одолевали при осмотре крепостей Сан-Хуана, столицы далекой, почти экваториальной страны Пуэрто-Рико, которую Кристобаль Колон (под таким именем Христофора Колумба знали в Испании конца XV века) открыл во время своего второго путешествия в Америку. Конечно, на колени перед крепостями мы не падали, но испанцев зауважали крепко. Возвести такие монументальные многоуровневые фортификационные сооружения в XVI-XVII веках из привезенных в качестве балласта на своих каравеллах стройматериалов под силу представителям далеко не каждой нации. Об открытии, покорении и длительном удержании открытых ими (с помощью великого генуэзца Колумба) «индий» – я уже молчу.

Как вы уже поняли, мы таки воспользовались советом земляка и слетали на 4 дня в Пуэро-Рико, влившись в пятимиллионный поток туристов, ежегодно посещающих эту туристическую жемчужину Карибов. Обо всем относительно небольшом островном государстве судить не могу, а вот о Сан-Хуане, прежде всего старой его части, впечатления остались весьма и весьма приятные. Это поразительные испанские крепости, средневековые «испанские» улочки и плазы (площади в испаноговорящих странах), бесплатные обустроенные пляжи (на которых, кстати, так же, как и в парках, запрещено курить, и запреты соблюдаются), чистейшая, очень теплая вода тропической Атлантики, развитая туристическая инфраструктура, достаточно высокий уровень сервиса и безопасности, умеренные цены. Запад, однако. Дальний, заморский. Заокеанский, точнее. Но этим летом мы побывали и на Ближнем Западе. Не знаю, первым ли я употребляю подобный неологизм, по аналогии с таким общепринятым географическим понятием, как «Ближний Восток», – не важно. Ближним Западом для нас с женой этим летом стал Моршин. Самый что ни на есть запад Украины. Лучше бы мы с него и начали наши летние путешествия – тогда бы не было столь сильных невыгодных сравнений с ранее посещенным Дальним Западом. Впрочем, судите сами.

Сразу же по приезде на моршинский автовокзал мы обратились к таксисту: не подскажет ли он какой-нибудь адресок для съема жилья. В машине уже сидела пара пассажиров, похоже, впервые приехавших в Моршин. Водитель сразу же пригласил в салон и нас, пообещав отвезти к хорошей хозяйке. По дороге, мол. Наших попутчиков он высадил буквально через две минуты, у пансионата, стоящего напротив главного курортного бювета. За эти буквально сто метров он заломил 25 гривен! Нам сразу же вспомнился аэропорт в Сан-Хуане, с его указателями, направляющими к месту посадки в такси, униформированными организаторами этого процесса, вручающими пассажирам глянцевую листовку с фиксированными ценовыми поясами проезда в тот или иной район города. Спросив, куда нам надо, диспетчер-распорядитель подчеркнул один из указанных в листовке районов с соответствующим предельным тарифом. И таксист взял с нас именно эту сумму. Двадцать минут быстрой комфортабельной езды по безупречным дорогам обошлись нам в 20 долларов, естественно, американских, являющихся национальной валютой этого «51-го штата США».

Кому доводилось бывать в Бориспольском аэропорту, может сравнить организацию подобного бизнеса в главных воздушных воротах украинской столицы. В подобном соревновании игра будет «в одни ворота» – наши. Вспомнилось, как на обратном пути, в аэропорту «Борисполь», с большим трудом отыскав остановку автобуса на Выдубичи, мы стали свидетелями такой сценки. Только что прилетевшая группа молодых, судя по акценту, британцев, пытается сесть в рейсовый автобус, отправляющийся на киевский ж/д вокзал. Водитель на своем родном языке просит входящих в машину иностранцев погрузить дорожные сумки в багажный отсек на противоположной стороне автобуса. Англичане, по всей вероятности, напуганные рассказами своих бывалых земляков о вороватой натуре славян, норовят пронести громоздкую кладь с собой в салон. Водитель, в духе «я же вам русским языком говорю!..» настаивает на своем, успевая при этом в насмешливо-издевательском тоне обсуждать лоховатость заморских гостей с другими водителями и сидящей на лавочке женщиной-диспетчером. На ней нет униформы, на водителях – тоже. Англичане начинают понимать, что зубоскальство с неожиданными вкраплениями странных для них фраз, типа Who is on duty today? (своеобразное шутливое, самоуничижительное бравирование лексическим запасом Эллочки-людоедки), касается именно их. Молодые «инопланетяне» настораживаются еще больше. Не выдержав, жена, учитель английского языка, вмешивается и успокаивает обескураженных иностранцев, после чего сумки помещаются в багажное отделение, а подозрительные пассажиры – в салон. «Инцидент исперчен», – как скаламбурил однажды все тот же Маяковский. Но сколько подобных инцидентов может возникнуть при проведении у нас Евро-2012? Иностранный язык кавалерийской атакой не возьмешь, но неужели тем, кто постоянно обеспечивает транспортное обслуживание пассажиров столичного международного аэропорта, не по силам выучить хотя бы с десяток самых необходимых для работы фраз, хотя бы только на английском? Приходится надеяться на снисходительность и непритязательность иностранных футбольных фанов к проблемам коммуникаций с аборигенами.

Вернемся, однако, в Моршин. Попьем лечебной минеральной водички – и успокоимся. Но это не всегда получается. Попробуйте успокоиться, если вы, согласно рекомендациям врача, обильно пьете минимум две минеральные воды (в придачу к супам и компотам), которые обладают сильным мочегонным и слабительным эффектами, а вокруг – ни одного общественного туалета. Вас, как раба к галерам, приковывают к небольшому по территории ареалу вашего проживания, куда вы всякий раз спешите, жертвуя более содержательным проведением досуга. В очень капиталистической Америке можно без проблем, бесплатно и очень комфортно справить первоочередную человеческую нужду. Украина же, если верить нашей Конституции, – социальное государство. Казалось бы, у нас «туалетный вопрос» в публичном секторе должен решаться еще эффективней. Увы. Конечно, мы к своим общественным туалетам привыкли, пардон, принюхались – вроде терпимо, но стоит нам поехать туда, где принюхиваться не надо (все равно ничего не унюхаешь), где после частых влажных уборок комнат отдыха (так в Америке называют туалеты) тебя непременно предупредят Wet Floor! (Влажный пол!), чтобы ты, не дай Бог, не поскользнулся и не получил увечья, то смиренность «терпилы» кончается.

Вообще подобные инструкции-предостережения преследуют западного обывателя повсеместно, и у наших туристов вполне может появиться мысль, созвучная лукавым сатирическим филиппикам Михаила Задорнова в духе: «Ну американцы ж и тупые!» Или, наоборот, может возникнуть досадное антипатриотическое подозрение, что они, американцы, сделаны из другого теста, т.к. гораздо больше нашего заботятся о благе ближнего: работники причала при швартовке судна обязательно подадут руку каждому пассажиру и предупредят Watch your step!, мол, гляди, родимый, под ноги, не споткнись; на пляжах не только расставят таблички о недопустимости появления там с собакой, но и проследят, чтобы ни один пес не вздумал купаться и загорать рядом с людьми. Эта, вторая, версия подоплеки заокеанского гуманизма была цинично разбита нашим прагматичным американским зятем. Выслушав наши умилительно-лестные для американца предположения, он снисходительно объяснил нам истинные причины повышенного альтруизма в США. Просто частные компании и городские власти ужасно бояться судебных исков покалеченных и покусанных граждан с последующими неизбежными многотысячными штрафами, пожизненными выплатами пособий пострадавшим. Мол, снимите, уважаемые теща и тесть, розовые очки и не идеализируйте американцев, которые ничуть не лучше любых других народов. Все верно, соглашаемся мы. Да вот только «такие же, как все, американцы» живут в несколько других социально-правовых условиях. У нас тоже можно встретить немало предупреждений и запретительных табличек. Да что там табличек – законов, многие из которых по содержанию уже мало чем отличаются от нормативных актов стран, которые принято считать цивилизованными. Но у нас это преимущественно только «слова, слова, слова…», а на родине англичанина Шекспира, датчанина Гамлета, в чьи уста великий драматург вложил эту сакраментальную фразу, во многих других развитых державах это еще и дела… А у нас – все больше делишки, которые всякий норовит обстряпать, не заморочиваясь особо по поводу правовых и нравственных норм. Вот мы и получаем на выходе безответственность, безнаказанность, расхристанность, техногенные катастрофы, аварии, фарисейство, цинизм…

Для краткости можно весь этот далеко не полный ряд зол свести к двум нынче популярным и емким определениям – бардак и беспредел. А тупые лохи американцы, с их «помешательством» на судебных тяжбах, законопослушанием граждан и занудной педантичностью чиновников, в конечном итоге устраиваются так, что украинские «спритники і гарнюні» так и норовят приобщиться к плодам чужой, более комфортной страны. Другие, как та лиса из басни Эзопа, заявляют, что плоды эти зелены, кислы. Может, потому что недостижимы. Третьим вообще Запад не мил. Не из-за недоступности, а из принципа. Вот почвеннику и во многом славянофилу Достоевскому, к примеру, Запад был очень даже доступен, но не очень нравился. «Берлин, например, – сообщает он в “Заметках…”, – произвел на меня самое кислое впечатление, и пробыл я в нем всего одни сутки. И я знаю теперь, что я виноват перед Берлином, что я не смею положительно утверждать, будто он производит кислое впечатление. Уж, по крайней мере, хоть кисло-сладкое, а не просто кислое».

Ну что ж, на кисло-сладкое впечатление о Западе я, пожалуй, с Мастером и согласился бы. Сладкой может быть только родина. Но в том состоянии, в котором родная Украина нынче пребывает, она для меня, увы, пока что кислая. Хорошо хоть не горькая…